Цикада и сверчок (сборник) - Ясунари Кавабата
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А еще была другая женщина. Когда он мылся в бане, она терла ему спину. И вдруг рука на его спине задрожала.
Еще одна женщина сидела с ним в гостиной, потом неожиданно выбежала в зимний сад, упала навзничь на кресло в беседке и закрыла руками голову.
Еще одна женщина игриво обняла его сзади, но он не стал играть с ней.
Еще одна женщина, когда он лежал на матрасе и притворялся спящим, взяла его за руку, но он только сжал губы и уткнулся лицом вниз.
Еще одна женщина ночью зашла с шитьем в его комнату, когда его самого не было дома, сидела там камнем, а когда он вернулся, покраснела до ушей и хриплым от лжи голосом спросила, можно ли позаимствовать лампу.
Еще одна женщина, видя его, всегда плакала.
Женщины помоложе в разговоре с ним скатывались на скользкие темы, потом теряли дар речи и не могли подняться со своего места.
Дождавшись этой минуты, он почти всегда замолкал. Или же твердо говорил: «От той женщины, с которой я не желаю связать свою судьбу, я никаких таких чувств не принимаю».
После того, как ему исполнилось двадцать пять лет, таких женщин становилось все больше. И стена вокруг его целомудрия становилась все выше и прочнее.
Но одна женщина призналась, что ей не нравится выражение его глаз, когда он на кого-нибудь смотрит.
Шли дни, он был погружен в себя. «Если женщину не накормить, она умрет», – думал он. И ему казалось, что женщин, с которыми он не живет, женщин, с которыми он не делит постель, женщин, которых он должен накормить, становится все больше. Он смеялся: «Похоже, что я, бедняк, вскорости обречен стать полным банкротом». Ничего не менялось, единственным его сокровищем была девственность. Отправиться, что ли, попрошайничать? Пусть одежда бедна, зато его внутренний мир чувственности обогатится – ведь получаешь, не отдаешь. Вот бы усесться на этого ослика чувственности да и отправиться на нем в какую-нибудь дальнюю страну…
Так он грезил, и его грудь распирало от ее чувственного содержимого. Однако он уже не мечтал найти в этом мире женщину, с которой он хотел бы жить вместе.
Он поднял голову. Полнолуние. Оттого, что луна была такой яркой, во всем небе она была одна. Он воздел к ней руки: «Эй, луна! Все свои чувства я отдаю тебе!»
[1924]
Белый цветок
Морганатические браки были в их роду делом обычным. Все ее родные умирали от чахотки.
У нее тоже была впалая грудь. Если бы мужчина обнял ее, он бы наверняка испугался.
Одна славная женщина говорила ей так: «Захочешь замуж – выбирай со смыслом. Остерегайся высоких мужчин. Только хилый жених и вправду крепок здоровьем, а если кожа у него белая – чахотки точно не будет. Пусть сидит прямо, вина не подливает и улыбается по-доброму…»
Но сама девушка мечтала о большом и сильном. Чтобы обнял и косточки хрустнули.
Хоть взглядом была и чиста, а жила она с какой-то обреченностью. Словно с закрытыми глазами бросилась она в волны. Словно решила: пусть несет меня ветер, куда несет. Это-то и придавало ей очарование.
Пришло письмо от двоюродного брата. Он жаловался, что кашляет. «Впрочем, это говорит только о том, что настало время для предначертанного судьбой. Я спокоен. Есть только одно, о чем я сожалею. Почему это я, когда был здоров, хоть один раз не поцеловал тебя? Но пусть хоть твои губы не знают этой убийственной заразы!»
Прочтя письмо, она тут же отправилась к брату. В скором времени ее направили в туберкулезный санаторий на берегу моря. Молодой доктор ухаживал за ней так, словно она была единственным пациентом во всей лечебнице. Каждый день он доставлял на самую оконечность мыса ее каталку, похожую на детскую коляску. На заросли бамбука там всегда падал солнечный свет.
Рассвет. «Вы полностью выздоровели. Полностью. Я очень ждал этого дня», – говорит доктор и помогает ей встать с каталки, которая стоит на самой вершине скалы. «Ваша жизнь начинается снова – точь-в-точь как нынешний день. Почему же корабли не подняли свои паруса, окрашенные в счастливый персиковый цвет? Простите меня! Я ждал сегодняшнего дня, как если бы у меня было два сердца. Одно – вашего лечащего врача, второе – мое собственное. О, как я ждал этого дня! И как страдал от того, что не мог относиться к тебе просто как любящий человек. Ты выздоровела! Настолько, что уже можешь отдаться своим чувствам. Почему же все море не окрасилось в персиковый цвет?»
Она с благодарностью взглянула на врача. Потом обратила свой взор в сторону моря и стала ждать. К ее удивлению, мысль о потере девственности ничуть не беспокоила ее. С самого детства девушка ждала смерти. Поэтому она не верила в существование времени. Она не верила в продолжение времени. И поэтому никакой девственности для нее просто не было.
– Ты, наверное, заметила, с какими чувствами я смотрел на твое тело. И в то же время я должен был смотреть на него как врач. Для врача твое тело – это лаборатория.
– Что-что?
– Прекрасная лаборатория! Если бы я не был врачом, мое томление убило бы тебя!
Услышав это, она почувствовала отвращение. Она отвернулась, чтобы он не видел ее глаз.
Потом с ней заговорил писатель, который лечился в том же санатории. «Поздравим друг друга! Давай выпишемся отсюда в один и тот же день!» Выйдя за больничные ворота, они сели в автомобиль и помчались по дороге через сосновый лес.
Писатель едва прикоснулся к ее маленькому плечу, как бы намереваясь обнять ее. Она – легкая и бессильная – тут же прислонилась к нему. Они отправились путешествовать.
– Это персиковый рассвет нашей жизни. Есть мое утро, но есть и твое утро. И это так странно. И вот эти два утра встречаются. Да, именно так. Неплохо сказано. Я напишу роман и назову его «Два утра».
Она взглянула на него. Ее глаза были счастливыми.
– Вот, посмотри, я уже написал о тебе. И пусть даже мы оба умрем, мы все равно останемся жить на этих страницах. А теперь настало второе утро. Чистая, ничем не замутненная красота. Невидимая красота в твоей жизни, похожая на аромат, источаемый весенними цветами. В моем романе будет заключено именно такое понимание
