Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генеральный секретарь ЦК партии предложил и основные пути достижения желаемой цели: «Для того, чтобы Советская власть стала и для инонационального крестьянства родной, необходимо, чтобы она была понятна для него, чтобы она функционировала на родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей местных, знающих язык, нравы, обычаи, быт. Только тогда и только постольку Советская власть, до последнего времени являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но и междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей, когда учреждения и органы власти в республиках этих стран заговорят и заработают на родном языке. В этом одна из основ национального вопроса вообще, в советской обстановке в особенности… Национальный вопрос, имеющий в своей основе задачи установления правильных отношений между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянством инонациональным, в данный момент принимает особую форму установления сотрудничества и братского сожительства тех народов, которые раньше были разобщены и которые теперь объединяются в рамках единого государства. Вот суть национального вопроса в той форме, которую он в 23 году принял»[981].
Повторив соображения относительно факторов, благоприятствующих упрочению Советского Союза, И. В. Сталин вновь привлек особое внимание к опасным тенденциям, которые могут затормозить развитие общества по положительной траектории. Это, прежде всего, великорусский шовинизм. При этом докладчик прибегнул практически к ленинской стилистике: «Вот эту опасность, товарищи, мы должны во что бы то ни стало свалить на обе лопатки. Иначе нам грозит перспектива потери доверия рабочих и крестьян ранее угнетенных народов, нам грозит перспектива разрыва связи между этими народами и русским пролетариатом, и этим самым нам грозит опасность допустить некую трещину в системе нашей диктатуры.
Не забудьте, товарищи, что если мы с развернутыми знаменами шли против Керенского и свалили временное правительство, то, между прочим, потому, что там за спиной мы имели доверие тех угнетенных народов, которые ждали от русских пролетариев освобождения. Не забудьте о таких резервах, как угнетенные народы, которые молчат, но своим молчанием давят и решают многое. Часто это не чувствуется, но они, эти народы, живут, они есть, и о них нельзя забывать. Не забудьте, что если бы мы в тылу у Колчака, Деникина, Врангеля и Юденича не имели так называемых «инородцев», не имели ранее угнетенных народов, которые подрывали тыл этих генералов своим молчаливым сочувствием русским пролетариям, – товарищи, это особый фактор в нашем развитии: молчаливое сочувствие, его никто не видит и не слышит, но оно решает все, – если бы не это сочувствие, мы бы не сковырнули ни одного из этих генералов…
Нужно понять, что если такая сила, как великорусский шовинизм, расцветет пышным цветом и пойдет гулять, – никакого доверия со стороны угнетенных ранее народов не будет, никакого сотрудничества в едином союзе мы не построим и никакого Союза республик у нас не будет»[982]. И далее: в великодержавном шовинизме усматривалась «основная опасность, могущая подорвать доверие ранее угнетенных народов к русскому пролетариату. Это – наш опаснейший враг, которого мы должны свалить, ибо если мы его свалим, то на 9/10 свалим и тот национализм, который сохранился и который развивается в отдельных республиках»[983].
Важнейшей задачей партии определялось преодоление сложившегося в предыдущие столетия реального неравенства, что, безусловно, было крайне необходимым для единения, сплочения в союзном государстве.
Весьма примечательно, как И. В. Сталин в тот конкретный момент подходил к оценке сущности местного национализма – одного из факторов, негативно влияющего на процесс упрочения Союза ССР. Связывая усиление местного национализма с развитием НЭПа, акцент делался на таком соображении: «Конечно, если бы не было великорусского шовинизма, который является наступательным, потому что он силен, потому что он и раньше был силен, и навыки угнетать и принижать у него остались, – если бы великорусского шовинизма не было, то, может быть, и шовинизм местный, как ответ на шовинизм великорусский, существовал бы, так сказать, в минимальном, в миниатюрном виде, потому что в последнем счете антирусский национализм есть оборонительная форма, некоторая уродливая форма обороны против национализма русского, против шовинизма русского. Если бы этот национализм был только оборонительный, можно было бы еще не поднимать из-за него шума. Можно было бы сосредоточить всю силу своих действий и всю силу своей борьбы на шовинизме великорусском, надеясь, что коль скоро этот сильный враг будет повален, то вместе с тем будет повален и национализм антирусский, ибо он, этот национализм, повторяю, в конечном счете является реакцией на национализм великорусский, ответом на него, известной обороной. Да, это было бы так, если бы на местах национализм антирусский дальше реакции на национализм русский не уходил. Но беда в том, что в некоторых республиках этот оборонительный национализм превращается в наступательный»[984].
Анализ других выступлений, в частности делегатов, прибывших на съезд от парторганизаций союзных республик, не дает веских оснований, чтобы считать, что их тревожили моменты нарастания волны великодержавного шовинизма и местного национализма. Впрочем, были и исключения, что проявилось у представителей Украины, в частности в выступлении Н. А. Скрыпника. Его насторожила неизменно звучавшая из уст И. В. Сталина увязка рецидивов великодержавничества с обязательной ответной реакцией, выливавшейся в националистических наклонностях на местах. Н. А. Скрыпник попытался развенчать формально опасную логику И. В. Сталина использовать распространенный в то время методологический принцип о борьбе на два фронта – против великорусского шовинизма и местного национализма – для, казалось бы, стройной конструкции: великодержавному шовинизму обязательно противостоит местный национализм. И хотя определенная логика, и логика, подтверждавшаяся фактами, здесь была, подходить с такой схемой, которая шла не от анализа, осознания конкретных процессов и ситуаций, а имела обратное направление – к жизни – было неоправданно, неверно,
