Молитва об Оуэне Мини - Джон Ирвинг

— Хорошо хоть доктор Дольдер всего этого не видит, — заметил Дэн.

Опасаясь директорского гнева, никто не посмел предложить наиболее простое решение — что лучше сейчас разойтись и дать школьником «посмеяться последними», а затем попросить нескольких парней посильнее и покрепче, чтобы аккуратно спустили машину со сцены и вынесли на улицу. И если они разобьют автомобиль, пусть сами и отвечают. А теперь все стало только хуже — так бывает всегда, если за дело берутся дилетанты, да притом еще в дурном настроении и второпях.

Все знали через десять—пятнадцать минут к утреннему собранию начнут подтягиваться первые школьники, и если стоявший до этого на сцене целехонький автомобильчик вызвал бы не более чем сдержанные смешки, то помятый и сидящий на «заднице» перед сценой Большого зала наверняка спровоцирует безудержный и продолжительный хохот. Однако дискуссия по этому вопросу если и возникла, то продолжалась недолго. Директор, с пунцовым от натуги лицом приподнимая массивное немецкое чудо автострад, предложил своим помощникам поднапрячься, вместо того чтобы острить.

Следует заметить, что на «фольксвагене», когда его вносили в зал, был лед и немного снега, теперь это все растаяло. Машина сделалась мокрой и скользкой, на пол натекли лужи. Одна преподавательская жена, наделенная необыкновенным чадородием и, как следствие, довольно внушительными габаритами, что придавало ей мощности, но не ловкости, поскользнулась и угодила под «фольксваген» как раз в тот момент, когда его опускали на колеса. Хотя она и не ушиблась, но застряла под окаянным автомобилем довольно прочно. Конструкторы «фольксвагена» одними из первых начали штамповать цельное днище у своих автомобилей, и теперь несчастной пришлось убедиться, что дорожный просвет у «жука» слишком мал, чтобы протиснуться на волю самостоятельно.

Это означало — меньше чем за десять минут до начала утреннего собрания — еще одно унижение для директора: ведь из поврежденного докторского «фольксвагена» текло масло — прямо на распростертое тело застрявшей в ловушке преподавательской жены, к тому же не особо любимой школьниками.

— О Господи, мать твою! — ругался Рэнди Уайт.

Тем временем начали подходить первые «сранние пташки». «Сранними пташками» у нас называли зубрил, которым до того не терпелось поскорее начать учиться, что они приходили на утреннее собрание задолго до назначенного времени. Я не знаю, как таких называют сейчас, но уверен, что ни в какие времена особо приятных слов для них подбирать не станут.

Кое-кто из этих «пташек» порядком испугался, когда директор наорал на них и велел «убираться и приходить вовремя». Тем временем, пытаясь приподнять «фольксваген» с одного бока, чтобы высвободить из-под него упитанную преподавательскую жену, неопытные укротители автомобилей перестарались, и «жук» завалился на водительскую сторону (при этом разбилось стекло и раскрошилось боковое зеркало; обломки, вместе с осколками задних фар, оставшихся после неловкого падения машины со сцены, по-быстрому сгребли под деревянные откидные стулья в первом ряду, о которые недавно ударился мистер Тубулари).

Кто-то предложил позвать доктора Дольдера — мол, если бы доктор открыл дверцу, упрямую колымагу можно было бы подкатить, если и не подъехать на ней, к верхней площадке парадной мраморной лестницы, да и направлять машину по лестнице, пожалуй, было бы гораздо легче, если бы кто-то сел за руль.

— Не сметь звонить Дольдеру, понятно?! — гаркнул директор. Кто-то возразил в том смысле, что, раз уж окно разбили, звонить все равно придется. Вообще-то, заметил кто-то другой, «фольксваген» невозможно сдвинуть, пока он стоит на боку, так что все-таки лучше поставить его на четыре колеса. Однако, по словам Дэна Нидэма, непривычные к таким делам преподаватели не рассчитали собственных сил. Пытаясь поставить машину на колеса, они нажали слишком резко, и «жук» перевернулся на другой бок, раздавив деревянную скамейку с откидными стульями в первом ряду (разумеется, ни стекло, ни боковое зеркало с пассажирской стороны тоже не уцелели).

— Может, отменим утреннее собрание? — осторожно предложил Дэн Нидэм. Но тут директор — ко всеобщему изумлению — поднатужился и по сути в одиночку поставил «фольксваген» на колеса! Подозреваю, его надпочечники за одну секунду выбросили в кровь годичную дозу адреналина, после чего Рэнди Уайт схватился обеими руками за поясницу и, ругаясь на чем свет стоит, рухнул на колени.

— Не трогайте меня! — рявкнул директор. — Со мной все в порядке! — И, скривившись, с трудом поднялся на ноги. Он со злостью пнул заднее крыло докторского «жука», затем просунул руку в дыру с водительской стороны, где только что было окно, и открыл дверцу. Заметно дергаясь от приступов пронизывающей боли в пояснице, он уселся за руль и велел остальным подтолкнуть машину.

— Куда? — спросил директора Дэн Нидэм.

— Вниз по этой долбаной лестнице, куда же еще! — заорал Уайт. Его и подтолкнули. Как потом рассказывал Дэн Нидэм, пытаться отговаривать директора в тот момент особого смысла не имело.

Звонок к началу утреннего собрания прозвенел как раз в ту минуту, когда Рэнди Уайт начал свой ухабистый спуск по широкой закругленной мраморной лестнице. В фойе Главного корпуса, у подножия лестницы, уже слонялось несколько учеников — нормальных школьников, вдобавок к «сранним пташкам»

Кто может собрать воедино все подробности такого происшествия — кому вообще под силу совершенно беспристрастно пересказать всю последовательность событий? Для директора это был поистине драматический момент, кроме того, нельзя недооценивать боль в пояснице — как-никак, он в одиночку перевернул автомобиль, и свело ли ему спинные мышцы судорогой как раз в тот момент, когда он пытался съехать на «фольксвагене» по ступенькам, или же его прихватило уже после того впечатляющего крушения — в общем-то, это уже академические тонкости.

Достаточно сказать, что ученики, которые прогуливались в фойе, бросились врассыпную, едва завидев грозно катящегося на них маленького четырехколесного уродца. Без сомнения, подтаявший снег и лед еще оставались на покрышках «жука», к тому же мрамор, как всем известно, сам по себе довольно скользкий. Виляя и подпрыгивая на ступеньках, автомобильчик, словно бешеный, неудержимо набирал скорость, большие осколки мрамора, казалось, сами отскакивали от полированных перил лестницы — это «фольксваген», шарахаясь из стороны в сторону, откалывал кусок за куском.

Есть одно старое нью-хэмпширское выражение когда с треском ломается что-то хрупкое, у нас говорят: «Покатилось яичко по водостоку».

Именно таким было нисхождение «фольксвагена» по мраморной лестнице из Большого зала в фойе Главного корпуса Академии — правда, спуститься до самого низа директору так и не удалось. Автомобиль в очередной раз подпрыгнул, кувыркнулся, приземлился на крышу и застрял поперек лестницы вверх колесами. Двери заклинило — и оказалось невозможно вытащить директора из покореженного автомобиля. Поясницу у Рэнди Уайта так прихватило, что нечего было и думать изогнуться и вылезти из машины через отверстие на месте ветрового стекла. Вися вниз головой и крепко вцепившись в рулевое колесо, Рэнди Уайт вопил, что это «заговор учеников и преподавателей», которые все — совершенно ясно — «против него». Он высказал много чего непечатного о докторе Дольдере и его «долбаных пьяных заскоках», обо всех машинах немецкого производства, обо всех этих «слабаках» и «тряпках», что притворялись «крепкими», а заодно и об их женах, — в паузах между завываниями, что его «доконала проклятая спина», — пока на место происшествия не доставили его жену Сэм, которая опустилась на колени прямо на разбитые в щебенку мраморные ступеньки и стала утешать как могла своего перевернутого вверх тормашками мужа. Чтобы наконец вызволить директора из раскуроченного «фольксвагена», пригласили специалистов; и лишь много позже — когда утреннее собрание уже давно закончилось — им удалось освободить мистера Уайта, вырезав автогеном водительскую дверь многострадальной машины доктора Дольдера.

Директора поместили в изолятор имени Хаббарда до конца дня. Медсестры вместе со школьным врачом хотели оставить его для обследования до утра, но директор пригрозил, что уволит всех к чертовой матери, если его не выпустят сию же минуту.

И все кругом то и дело слышали, как директор орет, рычит или, скрежеща зубами, бормочет своей жене одни и те же слова: «За всем этим явно стоит Оуэн Мини!»

Утреннее собрание в тот день выдалось веселенькое, нечего сказать. Мы рассаживались чуть ли не вдвое дольше обычного, потому что для входа в Большой зал осталась только одна лестница. Кроме того, возникли сложности из-за раздавленных стульев в первом ряду — парням, которые обычно там сидели, пришлось искать себе место на полу или на сцене. Всюду на глаза попадались осколки стекла, облупившаяся краска и лужицы моторного масла, — и за исключением тех минут, когда пелись начальный и заключительный гимны, звуки которого заглушали вопли зажатого в машине директора, нам приходилось выслушивать все перипетии продолжающейся на лестнице драмы. Боюсь, это здорово отвлекало нас от молитвы преподобного мистера Меррила и ободряющей напутственной речи мистера Эрли, которую тот каждый год читал перед выпускниками. Он уверял, что все тревоги насчет того, примут или не примут нас в те колледжи и университеты, где сейчас рассматривают наши заявления, не должны омрачать нам весенние каникулы.