Как возникло человечество - Юрий Семенов

Появление изображения ран на камне, представляющем собой подобие животного, нельзя расценивать иначе, как первое свидетельство о начале зарождения изобразительного искусства. Указанные выше находки служат, на наш взгляд, подтверждением правильности выдвинутого С.Рейнаком положения о том, что корни искусства, прежде всего изобразительного, уходят в магию, в магическую деятельность.

Взгляда на палеолитическое искусство как на теснейшим образом связанное с магией придерживались и придерживаются многие советские исследователи (С Иванов, 1934 1у шин 1937, Равдоникас, 1937, 1939 1 Токарев, 1959, Замятнин, 1960, 1961а, Анисимов, 1960 и др)

Эта точка зрения не находится в противоречии с фактом реалистического характера искусства палеолита Как свидетельствуют данные этнографии, близость изображения к оригиналу считалась у многих народов необходимым условием успешности обрядов подражательной магии (см, напр Элленбегер, 1956, с 237–240)

При всем желании нельзя приписать реальной практической функции найденным в Ля Ферасси плитам с чашеобразными углублениями. В качестве этнографической параллели к аналогичному предмету из более поздних слоев французский исследователь П. Риве приводит употребляемую в одной из игр эскимосов пластинку или фигуру зверя с дырками Саму игру, состоящую в том чтобы воткнуть в одну из дыр привязанный шнурком к пластине (или фигуре зверя) колышек П Риве рассмагриваеі как пережиток древнею магическою обряда убивания животною (Францев 1959 с 221) Ю П Францев в качестве этнографической параллели приводит игру североамериканских индейцев, в которой участники катят по земле камень и стреляют в нею из лука, отчего камень покрывается углублениями (с 221). С Н Замятнин (1961а, с 46–53) плиты с чашевидными углублениями, как и камни с нанесенными на них красными пятнами, связываете репетициями охоты, рассматривая сами плиты как зачаточные изображения животных, а углубления на них как изображения ран. Имеются, наконец, факты и прямо свидетельствующие о появлении у неандертальцев обрядов охотничьей подражательной магии. Исследованиями, предпринятыми А. Бланком в пещере Басуа в Савоне (Италия), было выявлено, что один из сталагмитов, напоминающий по своим очертаниям животное, был объектом своеобразною воздействия со стороны неандертальцев собравшись в этом месте, они бросали в него комьями глины (Blanc, 1961). Эти данные, по мнению А Бланка, пе только говорят о существовании у палеоатропов магии, но и служат подтверждением теории магического происхождения искусства. Вначале люди в качестве объектов магического воздействия использовали естественные образования, например, сталагмиты или пятна на стенах пещер, напоминающие по своим очертаниям животных, затем они стали придавать таким образованиям черты сходства с животными, что в конечном счете и переросло в создание произведений палеолитического искусства.

Кроме приведенных выше, имеются и другие данные, свидетельствующие о существовании у палеоантропов наряду с формирующимся логическим мышлением магическою способа мысли С ними мы ознакомимся в следующих главах.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Неандертальские погребения, их происхождение и сущность

Пожалуй, ни одна проблема древнейшего периода истории человечества не вызывала больше споров, чем вопрос о неандертальских погребениях. Некоторые ученые вообще отрицали сам факт существования погребений в мустьерскую эпоху. Но и среди тех, кто не сомневался в их существовании, не было и до сих пор нет единства мнений по вопросу об их сущности и происхождении.

Среди советских ученых можно назвать только двух, выступивших с отрицанием самого факта существования неандертальских погребений. Это антрополог М.С.Плисецкий, перу которого принадлежат две статьи, специально посвященные этому вопросу (1952, 1957), и присоединившийся к его доводам этнограф М.О.Косвен (1957).

М.С Плисецкий в своих статьях прежде всего исходит из того, что погребения не могут возникнуть без появления религии и что, следовательно, признание существования мустьерских погребений равносильно признанию существования у неандертальцев религии. Однако религии у неандертальцев, по мнению М.С.Плисецкого, быть не могло, во-первых, потому, что неандертальцы были людьми не готовыми, а формирующимися, а религия может возникнуть лишь у готовых людей, во-вторых, потому, что признать существование религии у неандертальцев, значит признать ее извечной, а это равносильно переходу на позиции идеализма. Поэтому у них, заключает М.С.Плисецкий, не могло быть и погребений.

Нетрудно заметить слабость аргументации М.С.Плисецкого. Совершенно недоказанным остается у него положение, что у формирующихся людей не могло возникнуть религии.

Совершенно нельзя, на наш взгляд, согласиться с его утверждением о том, что признание существования религиозных верований у неандертальцев равносильно признанию извечности религии и означает измену материализму. Хорошо известно, что мустьерскую эпоху от времени появления первых людей отделяет промежуток времени по крайней мере в несколько сотен тысяч лет.

Положения о том, что неандертальских погребений не могло быть, М.С.Плисецкому доказать не удалось. Ненамного более удачной оказалась, на наш взгляд, и его попытка, основываясь на фактическом материале, доказать, что их не было. Перебирая массу частных доказательств, приводимых в пользу существования мустьерских погребений, и объявляя каждое из них несостоятельным, М.С.Плисецкий в то же время обходит один важнейший факт, имеющий решающее значение.

Факт этот состоит в том, что тогда как от шелля — раннего ашеля и позднего ашеля — раннего мустье до пас дошли лишь отдельные разрозненные остатки человеческих скелетов, к позднему и финальному мустье относятся находки сравнительно большего числа почти полных скелетов (Ле Мустье, Ля Шапелль, Ля Ферасси I, II, III, IV, V, VI, люди из Схул). Его невозможно объяснить только большей древностью шелльских, ашельских и раннемустьтерских находок по сравнению с позднемустьерскими, ибо различие во времени между поздним ашелем — ранним мустье и поздним мустье сравнительно невелико. Находки полных скелетов в позднемустьерских и финальномустьерских слоях могут быть объяснены только тем, что формирующиеся люди, начиная с этого времени, стали принимать какие-то меры, в большей или меньшей степени обеспечивающие сохранение человеческих остатков. Данные археологии позволяют составить представление об этих мерах. В большинстве случаев они состояли в том, что труп, положенный на пол пещеры, закладывался ветвями, землей и камнями, реже — труп помещался в вырытую в пещере яму, которая засыпалась землей (Обермайер, 1913, с. 160–166; Бонч-Осмоловский, 1940, с.137–147; Окладников, 19526, с.160–171; Ефименко, 1953, с.247–252; Люке, 1930. с.20–21).

Отсылая желающих подробно ознакомиться с данными о неандертальских погребениях к статье А.П.Окладникова „О значении захоронений неандертальцев для истории первобытной культуры" (19526), в которой дана прекрасная сводка материалов по этому вопросу, отметим лишь, что эти данные носят столь убедительный характер, что подавляющее большинство ученых, в том числе почти все советские исследователи, признают существование захоронений в мустьерскую эпоху за непреложный факт. К числу намеренных захоронений в археологической и антропологической литературе относят Спи 1 и 11, Ле Мустье, Ля Шапелль, Ля Ферасси I, II, III, IV, V, VI, Киик-Кобу I и II, Тешик-Таш, Староселье, Табун 1, Схул I, IV, V, VI, VII, IX, X (Обермайер, 1913, с.160–166; Люке, 1930, с.20–21; Бонч-Осмоловский, 1940; Окладников, 1949, 19526; Формозов, 1958а; Замятнин, 1961а, с.29–32; Keith, 1929, 1, р. 169–185, Gar-rod and Bate, 1937, р.64–65, 91 — 105). Из 22 перечисленных выше неандертальских погребений 9 захоронений (Ля Ферасси III, IV, V, VI, Киик-Коба II, Тешик-Таш, Старосе-лье, Схул I и X) являются детскими, остальные — взрослыми. (См. примечание 15).

Одной из, на наш взгляд, не вполне удачных, хотя и не лишенных рационального зерна попыток истолкования неандертальских погребений, является та, которую мы находим в трудах С.А.Токарева (1955, с. 189; 1956, с. 135–136; 19576, с.191–192; I960, с. З; 1964, с. 164–166)[86].

Появление погребений последний приписывает совместному действию двух инстинктов: инстинкта опрятности, побуждающего даже некоторых животных стремиться избавиться от гниющего, разлагающегося тела особи своего вида, и инстинкта социальной привязанности, также действующего среди некоторых животных, особенно у обезьян (19576, с.191–192; 1964, с. 164–166).

Но если погребения являются результатом действия биологических по своему происхождению инстинктов, общих у человека с животными, то, спрашивается, почему же они возникли лишь с переходом от ранних неандертальцев к поздним, почему их не было у более близких, чем поздние неандертальцы, к животным питекантропов, синантропов и ранних палеоантропов. На этот вопрос С.А.Токарев не отвечает, да на него и невозможно ответить, продолжая оставаться на занятых им позициях.