Ещё вчера… - Николай Мельниченко

Незаметно подкрадывается время обеда. Отдохнувшие и свежие мы бодро печатаем шаг на линейке лагеря, гремим строевой песней. Унылые механики и металлурги еле бредут, измочаленные атаками и окапыванием. Нас ставят в пример.

После обеда в той же роще мы мирно дремлем на травке, отцы-командиры – тоже. На следующий день все повторяется. Теперь Сева читает нам стихи: как пишут о любви поэт, шофер и поэт-футурист. К сожалению, я помню только фрагменты.

Поэт: ….пою, шучу, смеюсь, и все я для тебя. Мы все идем, и зелень полевая ромашкою нам будет радовать глаза. А в воздухе, как будто неживая, – повисла стрекоза…

Шофер: …Маруся, милая, родная, не знаю, как и говорить: любовь неслыханно шальная давно в душе моей кипит, кровь стала гуще вискозина, а мысли вязки, как тавот… любовных мыслей барботашь, кипит в ней словно радиатор, когда воротишься в гараж…

Поэт-футурист: Гадюка мировая, заводная! Девчоночка с присыпкой на большой! Я от муры душевной изнываю, я – влип, как сволочь, – телом и душой!..Девчоночка! Во всю мою любилку – люблю тебя, – от клифта до колес… Мы – топаем. Жарища – как в мартене, а на полях – шикарная буза. Туды ее, в крыло, и в хвост, и в зенки: над нами уж психует стрекоза!

Так мы живем несколько дней. Всем очень нравится такая жизнь, все в восторге от такого командира. Взбунтовался один Миша Шовкопляс, хвативший солдатской доли в прошедшей недавно войне.

– Да он просто лентяй, наш командир! Если придется воевать, он запросто положит всех своих людей! – кипятится Миша. Но против массы – не попрешь, хотя многие в душе согласны с бывалым воякой.

Оканчиваются лагерные сборы. Мы переодеваемся в свою одежду, наступает трогательное прощание. На память о наших совместных боях команда сварщиков дарит Дегтяреву наручные часы. Купить их здесь негде, поэтому часы снимают с моей руки, а мне скидываются по червонцу. Расставаясь со своим первым в жизни хронометром (часы шли удивительно точно), я уныло шучу, что буду теперь определять время по номерам купюр…

В день моего двадцатилетия, ранним утром 22 июля 1951 года, мы выгружаемся в Киеве. Трамваи и троллейбусы еще не ходят, и большая группа отправляется в общежитие пешком. Мы подтянулись, загорели, окрепли. Мы – сержанты Советской Армии. Мы молоды и полны сил. С удивлением ловим себя на том, что пытаемся идти в ногу.

Недавно я прочел в газете о совершенно новом хобби американской молодежи, названном мудреными английскими словами flash mob. Группа людей сговаривается одновременно делать что-то непонятное другим, например, спрашивать несуществующую газету в киоске. Авторитетно сообщаю, что аналогичное действо было проделано в Киеве более полувека назад. На пути нашей группы оказался открывающийся гастроном. Полсотни человек вошли туда и образовали очередь к ошалевшей продавщице съестного, ничего не покупая и ничего не говоря. Поскольку половина очереди стояла на тротуаре, то к ней быстро начали сбегаться и пристраиваться люди. Время было такое, что надо было сначала занять очередь, а уже потом разбираться, что дают… Когда очередь, несмотря на раннее время, достигла огромных размеров, ее начало, которому по определению должен был достаться "дефицит", вдруг снялась и двинулась дальше, оглашая полуспящий город дружным смехом…

К вечеру мы получили стипендию – за прошлые месяцы и каникулы, и бурно отпраздновали в общежитии все сразу: конец второго курса, получение высокого (я вовсе не шучу) воинского звания "сержант" и мой второй юбилей – двадцатилетие.

Наручных часов "Победа" в Киеве не было. Я объездил много магазинов, – увы… Чтобы не растранжирить деньги, я положил их на аккредитив. Через пару месяцев это малозначительное событие перевернет мои представления о некоторых вещах.

Чтобы больше не возвращаться к военной теме в институте и соблюсти некую связность в моем сбивчивом повествовании, расскажу о вторых военных сборах после 4 курса.

Лагерные сборы проходят в лесах возле Броваров, вблизи Киева. Несмотря на присвоенные воинские звания, обмундирование выдали нам такое же х/б и б/у, как в первый раз, и точно такие же "беспросветные" черные погоны. Правда, теперь на погонах красуется два крылышка над колесом: мы автомобилисты. Мы уже "без пяти минут" инженеры, и эти сборы соответствуют нашему статусу. Командирами отделений у нас курсанты Роменского (?) автомобильного училища, которые смотрят на нас снизу вверх

Занятия проходят в больших классах или в тени сосен "на пленэре". Живем, правда, по-прежнему в палатках, но не так тесно. Палатки расположены в уютной сосновой роще, обильно засыпающей наши территории колючими шишками. Уборка шишек – не столько обязанность дневальных, сколько орудие наказания проштрафившихся. Дурачимся мы в полной мере, но довольно интеллектуально, что ли. В нашей группе образован "Совет министров". Среди 10 министерств есть министерство "Очистки воздуха", "Сбора шишек". Совмин издает газету, в которой печатаются Указы, сведения о наградах, прогнозы действий "Богов" и "Потусторонних сил". Есть несколько фотоаппаратов, поэтому снимков той поры – уйма.

Военная наука об автомобилях – весьма полезная. Учимся составлять "кроки" и "легенды". Это краткая схема для автомобиля или колонны, с указанием приметных ориентиров и, главное – расстояний, так, чтобы движущиеся только по крокам, без всяких расспросов "туземцев" приехали в нужное место. "Кроки" неумелых обычно обременены массой ненужной, избыточной информации, и почти полным отсутствием необходимой. Наша группа садится на автомобиль и петляет по разным дорогам километров 10-15. Курсанты (мы) должны на лету

"законспектировать" маршрут так, чтобы другая машина могла точно повторить его без каких либо остановок. Только побывав в шкурах составителя кроков и едущего по ним, начинаешь понимать, как и что видит человек за рулем.

Непростая наука – организация движения больших колонн автомобилей, особенно ночью, особенно – в военных условиях. Сейчас Чечня показала, как кровью расплачиваемся за это незнание "пройденного материала". С горечью читаю о том, как разделываются с "колонной автомобилей" боевики, – просто хорошо обученные бандиты. А что, теперешние отцы-командиры забыли слова "боевое охранение"? Надо ли опять наступать на грабли, обильно политые кровью предшествующих поколений?

И еще об одном вопросе, когда "за державу обидно". Мы изучаем подробно трехосный автомобиль ЗИС, принятый на вооружение армии как тягач и грузовик – вездеход. Внешне грузовик – копия "Студебеккера". Только получился он почему-то тяжелее на целую тонну, с "дохлым" двигателем в придачу и слабенькими фарами. На песчаных и проселочных дорогах грузовик еле тянет сам себя. В списке конструктивных изменений (КИ), вносимых после войсковых испытаний, читаем: "усилить…", "укрепить…", "увеличить толщину…". Все КИ утяжеляют машину, и без того перегруженную собственным "телом". Начинаем разбираться с деталями. Литые рубашки мостов у американцев толщиной всего 3 мм с "вафельными" ребрышками. Поломок – не бывает. У нашего ЗИСа – чугунное литье толщиной до 10 мм, которое надо делать еще толще: при нагрузках разрушается. У американцев очень сложный, но сверхнадежный карбюратор на всех режимах работы двигателя. У нас – упрощенный, который чахнет даже на холстом ходу. У американцев – лампы-фары, свет которых виден даже на тучах. У нас – подслеповатые лампочки за туманными рассеивателями. У них – высокоточные шестерни в передачах; для их смазки достаточно жидкого масла. У нас ревущие шестерни, которые требуют густого нигрола. А на морозе нигрол застывает до твердости асфальта; чтобы сдвинуться с места водители разжигают под машиной целые костры. И так далее, и тому подобное. Ходили слухи, что комиссию, которая приняла этот грузовик на вооружение, посадили в полном составе. Если так – очень правильно посадили.