Новый год плюс Бесконечность - Сергей Челяев

— А во что должен поверить я? — спросил Вадим. Затылком он чувствовал теплое, учащенное дыхание Нюты, и это было странное, прежде никогда не испытанное им ощущение, восхитительное и сладко-страшное одновременно. — Должно же быть хоть одно доказательство или моего или вашего безумия?

— Оно есть, — сухо заметил красно-черный. — И очень близко. Пожалуй, пришло время предъявить его тебе.

Мальчик с девочкой молчали.

— Собственно, оно и так всегда было с тобой, — пожал плечами красно-черный. — Посмотри на свою левую руку.

Если тут и скрывался подвох, то Вадим стрельнул глазами на руку так быстро, что никто и шелохнуться не успел. Недоуменно и подозрительно глянул на волшебника. Тот чуть скривил губы.

— Твоя куртка здесь ни при чем. Засучи рукав. Можешь не беспокоиться, мы не двинемся с места. Слово волшебника.

И он усмехнулся, а белоснежный за его спиной — тоже, но почти сочувственно. Вадим обернулся, и Нюта не успела даже испугаться, как он вложил ей в ладошку взведенный самопал. И выразительно указал на замысловатый спусковой крючок из толстой проволоки.

Пуговица на рукаве наотрез отказывалась подчиниться, а может, просто не слушались дрожащие пальцы. Он расстегнул куртку и выпростал руку. Пуговица все еще не слушалась, точно хотела изо всех сил удержать Вадима от ошибки. Намучавшись с нею, он в крайнем раздражении поднял вопросительные глаза на белого.

Тот кивнул. Тогда Вадим рванул рукав и вырвал пуговицу, да еще с таким «мясом», точно прежде она буквально приросла к ткани. Затем вновь посмотрел на руку.

Спустя минуту или две мальчик медленно поднял на волшебника мрачные глаза.

— Потри другой рукою, — участливо посоветовал красно-черный.

— Или просто подыши, тоже поможет, — добавил белоснежный.

Вадим, не сводя глаз с красно-черной фигуры, осторожно потер руку, от запястья до локтя.

— Ну, вот, — вздохнул волшебник. — А то я уж начал беспокоиться…

— Вадик… — прошептала у его плеча Нюта. — Посмотри, что это?!

Он с опаской опустил глаза, точно боялся увидеть там скорпиона или огромного мохнатого паука, прежде никогда не виденных им воочию. И вздрогнул.

Чуть ниже его локтя слабо светился тонкий узор. Более всего он напоминал какое-нибудь созвездие с карты звездного неба. Только форма была странная — точно замысловатая гантель. Или знак бесконечности. Знак образовывали шесть точек, по три с каждой стороны, образуя либо два противонаправленных треугольника, либо два эллипса, что было ближе. Они соприкасались в центре еще в одной точке, седьмой по счету. Каждая из точек ярко светилась, точно наколотая иглою с фосфоресцирующим составом. Седьмая, точка пересечения, была темна, но отчетливо выделялась в общем узоре. Ближайшие к ней, нижние точки светились гораздо слабее остальных. Точно последние утренние звездочки, угасающие с рассветом.

Вадим вскрикнул и инстинктивно принялся отчаянно стирать с руки это наваждение, яростно и жестко. Оба волшебника равнодушно смотрели на него. Когда мальчик отнял левую руку, созвездие точек светилось и посверкивало, как и прежде.

— Что это? — Вадим потрясенно поднял голову.

— Мы уже тебе все объяснили. Только что, — терпеливо повторил волшебник. — Каждая из этих точек — ты, только предыдущий. И ты идешь по этому пути, от одного себя до другого, при этом оставаясь одним и тем же. Точно примеряешь возможные жизни. Ты ведь вовсе не мальчик, Вадим, или, во всяком случае, теперь им уже не являешься. Странно, что вы этого еще не поняли, раз уж сумели пробраться в эти, как вы говорите, сны. На самом деле, Вадим, ты — вполне взрослый мужчина. У тебя есть работа, квартира, прошлое и, надеюсь, будущее.

— А здесь? Кто он здесь? — тихо произнесла Нюта. — Ведь он тоже — Вадим! И он — настоящий!

— Разумеется, — пожал плечами красно-черный с видом усталого ментора. — Но здесь он временно. Проживает, так сказать, чужую жизнь. В отличие от тебя, между прочим.

И он назидательно ткнул длинным и острым пальцем в девочку, так что та даже пригнулась, спрятавшись за спину своего друга. Точно в нее было нацелено смертоносное оружие.

— И вовсе ничью жизнь я не проживаю! — тихо сказал мальчик. — Это моя жизнь. Я помню ее всю, еще когда был этим… ну, в общем, еще пацаном.

— Успокойся, парень, — неожиданно подал голос белоснежный. — Мой… коллега не совсем точно выразился. Это — тоже твоя жизнь. Одна из возможных но, к сожалению, не имеющая представления о других. И ты проживаешь ее сейчас, быть может, в ущерб другим.

— Очень уж складно вы тут говорите, — не согласился Вадим. — Но если даже и так, то я не помню себя ни в одной из этих жизней. В этих ваших точках.

И он внимательно посмотрел на мерцающий свет своей руки, как смотрят на звездное небо, только — вниз. Например, на его отражение в луже на асфальте. Или в глазах розовой куклы, лежащей на дне, под слоем темной, опасной воды.

— А это значит, что все ваши слова — ложь.

Он в упор смотрел на волшебника. Но второй сказал:

— Единственный способ для тебя убедиться в этом — отказаться от всех своих предыдущих воплощений. Но тогда ты останешься здесь навсегда, и путь заведет тебя в тупик.

— Тебе не следовало говорить ему этого, Искусник, — пробормотал красно-черный, не поворачивая головы. — Он еще не знает, что значит — по-настоящему оказаться в тупике. И остаться там навеки.

И вдруг в фойе у входа в библиотеку раздался приглушенный смех, затем — шушуканье и топот ног. А вслед за тем в проеме открытых дверей, в призрачном лунном свете возникла еще одна пара.

Это были двое в маскарадных костюмах, очевидно, проникшие наверх в самый разгар бала, чтобы ненадолго уединиться для поцелуев или еще чего похлеще. Привлеченная тихими голосами, однако же, видимо, слышными в фойе третьего этажа, веселая парочка немедленно направилась выяснить, кто тут может им помешать целоваться и любезничать. Заподозрив, что их уже опередили более удачливые коллеги, да к тому же еще и в отдельной комнате, они, уже порядком под хмельком, решили устроить сюрприз, подкравшись к дверям, дабы застать другую парочку врасплох. И ни волшебники, ни ребята не успели ничего понять, когда в дверях с радостными улыбками и лукавыми смешками возникли двое разряженных гостей.

Она была видной дамой в роскошных оборках и кринолине, с обнаженными плечами, роскошными как платье, которое, наверное, вполне могло спрятать под собою отделение солдат. А спутником ее оказался не то гусар, не то жандарм — в красном мундире почти английского кавалериста, как с фотографии «Битлз», в блестящих хромовых сапогах, с широченными манжетами, в фальшивых эполетах из вороненой фольги, как в перьях, и в такого же цвета треуголке. Картину дополняли черные усы угрожающих размеров, достойные истинного старшины в каком-нибудь укромном тыловом интендантстве.