В небе Китая. 1937–1940. Воспоминания советских летчиков-добровольцев. - Юрий Чудодеев

В Улан-Баторе мы обычно находились два-три дня. После перелета нужно было тщательно осмотреть материальную часть, так как последующий маршрут проходил над безлюдной пустыней Гоби, покрытой буграми и дюнами. Часто мы попадали в песчаные бури и, хотя шли на большой высоте (порядка 4–5 тыс. м), даже туда доходили песчинки, хрустевшие на зубах. Перегревались моторы, видимость сокращалась до предела, приходилось идти и «слепом» полото. Солнце в этой зловещей мгле становилось томно-красным и расплывчатым, беспрерывно меняло форму, создавая причудливые миражи.

Когда не было бурь, горизонт просматривался далеко. Внизу паслись огромные стада диких коз, которые шарахались в разные стороны от шума наших моторов; холмы, обдуваемые ветром с песком, казались загадочными замками.

И сегодня, по прошествии многих лет, в моей памяти отчетливо встают картины ожесточенных воздушных боев, которые вели советские люди, защищая китайское небо, боевые будни наших летчиков, смерть моих товарищей, их похороны на дале кой земле Китая, наша скорбь и скорбь китайских тружеников…

В одном из боевых вылетов был подбит зенитной артиллерией противника один из наших бомбардировщиков. Летчик С. отстал от группы и, используя высоту полета, дотянул до своей территории. Ему надо было срочно садиться, так как к атому времени один из моторов уже не работал. Местность была гористая, но в долине между гор просматривалась подходящая полоса, засеянная рисом.

В Китае все ровные площади, в том числе и склоны гор, засеяны рисом или другими сельскохозяйственными культурами.

Кроме того, для сбора воды и полива посевов создавалась система канав и каналов, а рисовые поля были разделены на квадраты, отбортованные земляными валами высотой 40–60 см, и за литы водой. Имелось категорическое указание: при вынужденной посадке садиться на фюзеляж, не выпуская шасси, о чем перед посадкой напомнил летчику и штурман самолета.

Летчик С., по всей вероятности, хотел спасти машину, а воз можно, не понял, что сказал ему штурман, и выпустил шасси. Это послужило причиной катастрофы, самолет в конце пробега скапотировал и перевернулся вверх колесами. Штурман и стрелок-радист сумели выбраться из машины и кинулись спасать командира, но летчик попал в небольшой водоем вниз головой и, не имея возможности отвязаться от сиденья, захлебнулся.

Когда самолет подняли и поставили на колеса, летчик был уже мертв. Это была первая наша потеря, мы тяжело ее переживали. Погибшего товарища местные жители с почестями отнесли в город. Это событие произошло в пров. Цзянси. В этой провинции, по обычаю, всех умерших ночью выносили за стены города, где за восточными воротами находилась специальная погребальная площадка. Здесь и было оставлено до утра под наблюдением городской стражи тело нашего летчика.

Мы собрались отправлять труп летчика для похорон в Наньчан, но местные власти попросили нас провести гражданскую панихиду и дать возможность населению попрощаться с советским летчиком, который погиб смертью храбрых в борьбе за не зависимость китайского народа.

Когда мы, представители советских добровольцев, прибыли к месту прощания, на площади уже собралась огромная толпа. Народ продолжал подходить, многие шли во главе со священно служителями. Здесь были буддисты, католики, магометане.

Погибший летчик лежал на белых покрывалах и был закрыт белой простыней. Рядом стоял высокий дубовый гроб, до самого верха засыпанный растертой, как пудра, известью.

С нашим приходом открылся митинг. Мэр города произнес речь, в которой горячо благодарил Советский Союз, его правительство и советских добровольцев, не жалеющих жизни в борьбе за счастье китайского народа. В конце речи мэр призвал всех жителей помогать советским летчикам в их ратном труде. Затем он стал выкрикивать лозунги, встречаемые каждый раз традиционным возгласом толпы: «ваньсуй!» (10 тысяч лет жизни).

После мэра выступило еще несколько человек. Потом нам предложили сказать последнее слово нашему боевому другу и товарищу по борьбе. Мою речь одновременно переводили в разных концах площади шесть переводчиков, в отдельных местах речи (по сигналу старшего руководителя) люди, не поднимая головы, выбрасывали правую руку вверх и произносили торжественные слова в честь дружбы китайского народа с народом Советского Союза…

Но вернемся к нашим боевым будням в Китае.

Китайское авиационное командование всегда знало, что мы вылетели на боевое задание, и следили за нами по линии ПВО. Следует заметить, что разведка у китайцев была поставлена не плохо. Если результаты нашего полета были удачны, не успевали мы вернуться с боевого задания на аэродром базирования, как нас уже при посадке встречали китайские начальники округа. Когда же мы возвращались раньше времени из-за плохой погоды, нас старались не замечать, никто не встречал, даже комендант аэродрома.

21-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции мы праздновали на аэродроме близ Чжицзяна в пров. Хунань. Аэродром создавался наспех, не был даже как следует укатан; в любой дождь он выходил из строя. Наше перебазирование было вынужденным — после взятия Уханя японцы подвергали непрерывным бомбардировкам аэродром в Хэнъяне, где мы дислоцировались до этого. Налеты на Хэнъян осуществлялись под прикрытием японских истребителей, которые базировались теперь на уханьском аэродроме.

Вечером состоялось выступление самодеятельности. Дружно спели марш «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц». Китайцы показывали фокусы, трудные упражнения с вертящимся и гремящим «летающим копьем» и многое другое, Наши авиаторы удачно состязались с китайцами в силе и лов кости.

К декабрю 1938 г. наши отношения с высшим китайским командованием стали ухудшаться.

Мы заметили, что китапский обслуживающий персонал сменился, в столовой появились другие повара и официанты. Питание ухудшилось. На наши вопросы мы часто не получали ответа. Нам было порекомендовано пореже выходить из общежития, особенно вечером. В городе разрешалось появляться только по три-пять человек.

К этому времени бомбардировщики нашей группы, как уже говорилось, выработали свои моторесурсы. Но, чтобы не вызывать каких-либо поводов к обострению отношений с китайским командованием, мы перебазировались на тыловые аэродромы в районе Ланьчжоу и получили приказ приступить к обучению ки тайских специалистов. Немедленно по получении новых моторов мы должны были начать их установку на свои бомбардировщики.

Работая в авиашколах в тех районах, где располагалась 8-я армия, мы встречались с руководителями КПК, в частности с Чжу Дэ и другими китайскими коммунистами. Наши беседы проходили в дружеской обстановке, нам рассказывали о задачах Коммунистической партии Китая, интересовались вопроса ми социалистического строительства в СССР, жизнью советского народа.