Елизавета I - Маргарет Джордж

– Совершенно особый запах, для меня он неразрывно связан с осенью, – подала голос Кэтрин, шагавшая позади.

Она не поспевала за нами, и мы замедлили шаг. Ее пухлое тело, облаченное в траур по отцу, было не приспособлено для быстрой ходьбы.

– Некоторые говорят, что гвоздика или корица пахнут очень похоже, но я не согласна, – сказала Марджори.

Перед нами в золоте листвы лежала главная аллея, манящая нас к своей главной достопримечательности, гроту с возвышающейся перед входом статуей Актеона в обрамлении камня и потоков воды. Взявшись под руки, мы двинулись по проходу этого величественного храма осени, бок о бок, ощущая взаимную поддержку и подстраиваясь под шаги друг друга. Меня затопила горячая волна благодарности, от которой едва не подкосились ноги. Эти две были мне сестрами, которых я сама создала из своего одиночества. Настоящая моя сестра никогда не была мне близка, ведь наши матери враждовали; и вообще, она давным-давно умерла. Мои подруги стали мне, как говорилось в Библии, ближе родного брата. Быть может, стоило признаться им в своих чувствах?

Когда мы подошли к величественной статуе Дианы, прикрывавшейся от нескромных глаз незадачливого охотника Актеона, зыбкий солнечный луч заиграл на беломраморных плечах, лаская их. Глаза мраморной богини были сощурены, а безжалостный взгляд устремлен на скорчившуюся под ней фигуру Актеона, запечатленного в процессе превращения в оленя; его собаки готовы были наброситься на него и разорвать на куски за то, что он увидел обнаженную богиню во время купания.

– Скульптуры красивые, – сказала Марджори, – но сама история всегда вызывала у меня отвращение. Мужчина увидел ее обнаженной. Он же не нарочно. За что его убивать?

Она устремила взгляд на статую, возмущенно выпятив подбородок, как делала всегда, когда бывала чем-то раздражена.

– Осторожнее, а не то она разгневается на вас, – произнесла Кэтрин своим успокаивающим голосом, нежным, как свет заходящего солнца, озарявшего грот. – Она богиня и не потерпит оскорблений.

– Девственницы всегда недотроги, – заметила Марджори, лукаво глядя на меня. – Что же касается нас, замужних женщин, оскорбить нас не так-то просто.

– Вы обе замужем за мужчинами, которые никогда в жизни не оскорбили бы вас, – сказала я. – Ни сэр Генри, ни сэр Чарльз ничего подобного бы не сделали. Полагаю, вы куда чаще испытываете их терпение.

Впрочем, эти слова я произнесла со смехом. Почему бы сестрам друг друга не поддразнить время от времени?

– Терпение Чарльза испытываю отнюдь не я, – возразила Кэтрин. – Что вы думаете о письме, из которого он вырезал подпись Эссекса?

– Вопрос в том, что подумал Эссекс! – залилась смехом Марджори.

Во время Кадисского похода соперничество между этими двумя оказалось столь ожесточенным, что в конце концов Говард, которому надоело, что Эссекс вечно подписывается на всех документах первым, как можно выше, взял нож и вырезал подпись Эссекса.

– Он, скорее всего, вызвал Чарльза на дуэль, но тот проигнорировал вызов, – вздохнула Кэтрин. – До чего же несносный малый!

Треск сучьев предупредил нас, что где-то поблизости затаился олень. Мы умолкли и стали ждать. Через миг я заметила оленью морду, потом грудь. Он с опаской наблюдал за гротом. Сумерки быстро сгущались, и он не мог различить ничего такого, что бы его вспугнуло. Он отважился было подойти ближе, чтобы попить, но потом заметил нас и был таков – только хвостик мелькнул в лесной чаще.

– Этот Актеон будет жить. Осторожность сослужила ему хорошую службу. – Я повернулась и по очереди посмотрела на дам. – Вы обе боитесь за своих мужей, я знаю. Одному грозит опасность на своей земле, а другой вынужден снова защищать нас на море. Без столь верных подданных эта Диана не была бы в безопасности. Не думайте, что я не замечаю или не ценю их постоянных жертв. И ваших тоже – как неотступную тревогу о супругах, так и верную службу на протяжении всех этих лет, несмотря на то что она означает для вас разлуку с ними.

Ни слова не говоря, они обняли меня, и некоторое время мы так и стояли молча.

– Так разве же вы не царственная жрица? – по своему обыкновению, нарушила тишину Марджори. – А мы ваши весталки, хотя и не девственницы. И осмелюсь заметить, с теми из молодых, чью девственность пытались блюсти, вы не очень-то преуспели.

Она так заливисто расхохоталась, что, будь поблизости олени, они бросились бы врассыпную.

– Красота нередко ходит рука об руку с нетвердостью моральных принципов, – заметила Кэтрин. – Только вы, ваше величество, наделены как красотой, так и несокрушимой волей. Те ваши фрейлины, что помоложе… Не хочу злословить о них за глаза…

– Нет уж, будьте так добры! – сказала Марджори. – Это отвлекает меня от тяжелых мыслей. Вы так благонравны, милы и спокойны, что девушки в вашем присутствии отбрасывают всякую осторожность.

– Они исключительно красивы, но с поразительной легкостью, назовем это так, позволяют себя соблазнить. Взять, к примеру, Бесс Трокмортон или Элизабет Саутвелл.

– Можете забыть об этих двух, – сказала я. – Теперь дорога ко двору обеим заказана.

– Мэри Фиттон не дает проходу этот старый сатир, дядя Эссекса, – Уильям Ноллис, – сказала Кэтрин. – Он постоянно осаждает наши покои, выискивая поводы ее увидеть. Этот человек женат, а ведет себя так, будто свободен как ветер.

– Мистрис Фиттон самой следовало бы вести себя поскромнее, – фыркнула Марджори. – Она же всем своим видом говорит «да», даже когда отнекивается.

– И Элизабет Вернон, – подхватила Кэтрин. – Мне кажется, у нее есть тайный поклонник.

– Еще одна красотка с зазывными взглядом и духами, – заметила Марджори. – Впрочем, все они находятся при дворе ради того, чтобы устроить свою судьбу, как и мужчины. Но если мужчины ищут должностей и назначений, то женщины – удачного замужества. Нельзя винить их в том, что совершенно естественно.

Уже почти стемнело, и из грота потянуло прохладой. Надо было уходить, пока еще хоть что-то оставалось различимо.

– Идемте, дамы, – сказала я.

Мы осторожно двинулись обратно в сторону дворца, ощупью определяя путь. Темнота сгущалась так стремительно, что к тому времени, когда мы добрались до дворцового сада, я не могла разглядеть ничьих лиц. Впереди во внутреннем дворике уже горели факелы. На небе одна за другой зажигались звезды; над самым горизонтом ярко горела Венера, как будто преследуя всех Актеонов мира.

Молодые фрейлины присоединились к нам в покоях, и мы сели за скромный ужин. Я все это время внимательно посматривала на мистрис Фиттон и мистрис Вернон, но обе держались строго в рамках благопристойности. Впрочем, все записные придворные сердцееды остались в Лондоне,