Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ассирийский посланник почтительно поклонился, а затем, потупив глаза и скрестив руки на груди, стал ждать, когда царь соблаговолит обратиться к нему.
— Абикам, — начал фараон, — вселенная — это большая тайна, и за всем видимым скрывается важная истина. Взгляни на меня и мое окружение, скажи, на что это похоже?
— Государь, — отвечал Хикар, — я поражен так же, как если бы с божеств моей страны спали покровы и я воочию узрел бы самого Бильэльсанама во всем блеске его могущества.
Царю Египта такой ответ пришелся по нраву. Он немедля приказал, чтобы посланцу Ассирии преподнесли одно из самых красивых платьев, что были во дворце, и назначил следующую встречу на завтра, на то же время.
На этот раз фараон был в белом с головы до пят, а придворные оделись в разноцветные, но неяркие одежды.
— Что ты видишь теперь, Абикам? — спросил царь.
— Я вижу, государь, плодородные земли Египта невозделанными, высохшими, без единого ростка. Они томятся в ожидании сокровищ, что падут на них с вершин Эфиопского нагорья. Таким я вижу твой двор. Твой большой белый тюрбан — словно животворящие снега, на которые опирается само небо. Твои глаза и рот подобны благодатным источникам, которые разнесут повсюду питательные соли. Руки твои щедро, словно рукава дельты воду, раздадут излишек твоих несметных богатств и вернут к жизни всё живое.
Едва Хикар умолк, как взоры присутствующих заблестели от восхищения. Фараон, приказав одарить посланника Синкариба одеждой еще более роскошной, чем накануне, сказал, что будет ждать его на следующий день.
Назавтра Хикар увидел царя, сверкавшего от драгоценностей так, что глазам было больно смотреть. Все советники его тоже сияли и переливались от украшений.
— Мудрый Абикам, — сказал фараон, — какое чувство ты испытываешь сегодня?
— Я проснулся поздно, — отвечал посланник, — и глаза мои, едва очнувшись от мрака, в который они были погружены во время отдыха, не могут сразу свыкнуться с блеском дневного светила. Ты подобен ослепительному солнцу, но, прикрыв веки рукою, я могу разглядеть и узнать семь планет, что заимствуют свой свет у звезды, озаряющей вселенную.
Фараон ахнул от восхищения, но пока еще ему рано было признавать поражение. Даже если бы посланник Ассирии правильно ответил на дальнейшие вопросы, египетский царь, имея в запасе воздушный дворец, по-прежнему оставался хозяином положения и мог диктовать свои условия, а не исполнять чужие. И он решил еще раз испытать мудрость Хикара:
— Я доволен твоими ответами. Но, после того как я дал тебе представление о блеске, меня окружающем, с чем ты можешь сравнить царя твоего Синкариба?
— Государь, — отвечал Хикар, — я никогда не позволял своей мысли взлетать столь высоко. Эта совершенно новая задача превыше сил моих, ибо почти невозможно разом охватить все стороны, характеризующие моего господина, и при этом каждая из них может представить его в самом выгодном свете и блеске. Поборник мира, он подобен южному ветру, что, не встречая препятствий на своем пути, едва волнует водную гладь. Но, если северный ветер пожелает оспорить его славу, тогда, сознавая силу свою, он разражается грозой, молнии сверкают одна за другою, гремят громовые раскаты, морские волны обрушиваются на скалы и земля содрогается до самого основания.
Слова Хикара, подобные буре, которую он только что описал, посеяли страх: царь Египта и его двор были потрясены. Образ Синкариба вознесся выше сводов дворца Массера. Воцарилась полная тишина: она свидетельствовала как о великом даре оратора, так и о подавленности слушателей. В своем воодушевлении, невзирая на грозное величие, которое он придал своему государю, Хикар никого не оскорбил. Посланник мира, он должен был заставить неприятеля опасаться войны и воспользовался тем, что тот невольно дал ему возможность предупредить: не стоит приуменьшать силы повелителя Ассирии.
Самолюбивый фараон вознегодовал всей душой: ему ясно дали понять, что у него есть сильный соперник, и величественный посланник сам по себе доказывал, что это так. «Люди — не животные, это верблюды стоят один другого, а человек, говорящий со мною, дороже целой армии! В любых иных устах это было бы оскорбительной дерзостью, он же проявил лишь высочайшую отвагу».
С этой мыслью царь приказал одарить мудреца новым великолепнейшим платьем, а затем обратился к нему с такими словами:
— Ты придешь сюда завтра, Абикам, ибо остался еще один вопрос, на который ты обязан дать ответ. Требования мои к Синкарибу никто не отменял, и всё твое рвение не внушит мне страха перед сопротивлением, которое он может мне оказать. Если ты выйдешь победителем, я расценю твой успех как милость богов и отнесусь к ней с почтением. Но уступишь хоть в малости — ничто не остановит меня в борьбе за свои права.
— Я точно так же буду отстаивать мои, государь, когда дело дойдет до них, — ответил Хикар.
Мнимый Абикам поклонился в знак четвертого прощания с фараоном, когда ему сообщили, что прибыл гонец из Ассирии с письмом к царю Египта. Хикар испросил дозволения принять гонца, взял письмо Синкариба, приложил его сначала к голове своей, а потом к сердцу и передал в руки того, кому оно предназначалось. Фараон вскрыл послание и прочитал:
Синкариб
царь Ассирии, —
фараону царю Египта.
Когда руководствуются разумом и доброй волей, нет разногласий,
которые нельзя уладить.
Поскольку мой слуга Абикам
находится у тебя, он, несомненно, удовлетворяет
твои пожелания. Надеюсь, ты доволен им
так же, как и мною, ибо я не жажду ничего,
кроме мира и дружбы твоей, на которую
рассчитываю так, как если бы ты мне ее обещал.
Я хотел бы, брат мой, говорить тем же языком
со всеми своими соседями, но среди них есть те,
чье честолюбие затмевает их мудрость:
не везде свет разума пробивает себе дорогу.
Я делаю всё, чтобы армия государства моего
достигла такого уровня, который заставит их
пожалеть о малейших попытках нарушить
заключенные ранее договоры, однако мне
не хватает девятисот кантаров[45]{223}, дабы полностью
расплатиться за приобретенные мною
шестьдесят тысяч боевых колесниц.
Покорнейше прошу выдать мне их вперед,
вручив моему
