Ведьмины камни (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Варяги торопливо ушли встречать товарищей. Хельга тоже вышла наружу и остановилась под навесом, занимавшем всю переднюю стену избы, где вход. Она куталась в накидку, но ее пробирала дрожь. В мыслях была растерянность, сердце сильно билось, в груди теснило. Все эти дни она так хотела увидеть Эскиля, а сейчас почему-то испугалась этой встречи. Она даже не знала, что скажет ему, когда увидит. Та невольная нежность исчезла, словно ее сдул холодный ветер, на смену пришло оцепенение. Как будто после шестидневной разлуки Эскиль мог вернуться другим, куда менее приятным человеком, варягом-волком, от которого ей не стоит ждать добра.

Видимирь наполнился шумом: варяги вышли из домов, собирались к воротам, стоял гомон голосов. Уже почти совсем стемнело, и вынесли несколько факелов, но мало что удавалось разглядеть. Хельге вспомнилась ночь в Хольмгарде, когда Естанай прибежала к ней сообщить о покушении, но не могла толком рассказать, кто кого убил и кто лежит на снегу (оказалось – топор). Тогда она тоже вышла из дома, набросив шубу на плечи, и тревожным взглядом отыскивала Эскиля в темной шумной толпе.

Вот шум приблизился, раздались шаги и голоса. Среди них Хельга разобрала знакомый низкий голос, который оживленно что-то рассказывал:

– Я ему: «Руки за спину, быстро!», а он такой: «Мне домой надо!» Я ему: «Сейчас, поедешь, глядь, домой!»…

Варяги засмеялись. Хельга содрогнулась: со своими людьми Эскиль говорил совсем не таким голосом, как с ней, в эти мгновения он становился другим человеком, чуждым и опасным. Ее потянуло уйти в дом, но он ведь сейчас туда войдет… Но хотя бы не подумает, что она его ждала…

Поздно. Он уже ее увидел и застыл перед крыльцом, будто наткнулся на призрак. Прошел под навес, отдал Фроди шлем и щит, кивая на дверь – унеси, мол. Остановился перед Хельгой. Оба молчали; оцепенение повисло между ними, будто кусок льда. Хельга толком не видела лица Эскиля, только волосы выделялись светлым пятном.

– П-привет и здоровья тебе, Эскиль! – Хельга, которую с детства учили быть учтивой, первая сделала над собой усилие.

– Привет… и тебе, – хрипло ответил Эскиль, и она поняла, что его мучает такая же скованность, как и ее. – Ну… как ты?

– У меня все хорошо. А у тебя?

– Хорошо. Все живы. Раненых немного, «легкие».

Хельга уже знала: хоть варяги и ждут, что после смерти уйдут в Валгаллу, это «все живы» является знаком наилучшей удачи всякого выхода и произносится с гордостью.

Не решившись выразить радость – эти люди ходили грабить владения ее дяди, – Хельга вернулась в дом. Мужчины пошли за ней. Она отошла к ларю и не сразу повернулась, только слушала, как со стуком сгружается у двери снаряжение. Вот Несветова рубашка полетела на пол – теперь она не выглядела такой чистой и свежей, – Эскиль умывался над лоханью, обильно проливая воду на пол. А Хельга смотрела на его голую спину и чувствовала, как напряжение отпускает и в душу возвращается покой. Она заставляла себя думать о той, уже потерянной жизни с Видимиром, но не замечала, что уже обозначились очертания какой-то другой жизни, новой, сердцем которой был Эскиль Тень.

Стряхнув с рук воду, Эскиль поднял с пола рубашку и стал ею же вытираться по привычке. Для него, не в пример домашним мужчинам, никто никогда не держал наготове полотенце, и от Хельги он этого не ждал. Обтерев лицо, Эскиль встретил взгляд Хельги и медленно подошел.

– Ну? – неловко сказал он; она испугалась, что он опять захочет от нее поцелуев, но он только спросил: – Ты скучала по мне хоть немного?

Хельга помолчала, разглядывая его в упор; такой взгляд сам по себе служит признанием.

– Ты совсем не думаешь о том, что я должна тебя ненавидеть, – сказала она, но пристальный взгляд противоречил холодному смыслу слов, и Эскиль не принял эти слова близко к сердцу. К ласковому обращению жизнь его не приучала. – Твое возвращение живым и здоровым не причинило мне горя – «довольно ль вам этого?»[45]

– За что это ты должна меня ненавидеть? – Эскиль принял вид человека, несправедливо обвиненного. – Я с тобой ношусь, как с перстнем золотым, парни смеются! Ничего плохого тебе не сделал.

Он опять надел ту же рубашку, подпоясался и вышел. Чтобы дружина могла поесть, еще предстояло забить что-то из приведенного скота и поджарить мясо. Когда Эскиль открыл дверь, чтобы выйти, Хельга увидела снаружи яркий свет разведенного костра и оживленный гомон голосов: дружины наперебой делились своими приключениями.

Ждать скорого возвращения Эскиля в дом не приходилось, и Хельга полезла на полати. Несмотря на их сдержанную, даже холодную встречу, на душе у нее было хорошо. Эскиль вернулся, с ним все благополучно, но и она сумела не уронить себя недостойной радостью по этому поводу.

И даже холодность Эскиля ее порадовала. Если бы он набросился на нее с поцелуями, ей стало бы неловко и досадно; но ему стало неловко от одного ее вида, а значит, ему тоже не все равно…

На другой день Эскиль, как и вся его дружина, проспал почти до полудня: в походе они спали мало и урывками, опасаясь, что местные жители собрали войско или сам Эйрик конунг оказался каким-то недобрым чудом поблизости. Теперь все вожди были в сборе, не хватало только Хамаля Берега. Хельга видела, что вылазка вниз по Мерянской реке была удачной: Видимирь наполнился скотом, пленные женщины – их набралось около полусотни – целыми днями доили коз и коров, делали сыр и масло, мололи зерно, готовили пищу. Привезли хлеб, мед, солод. Припасы для варки пива обрадовали варягов не меньше, чем мясо и хлеб, а то и больше. Они могли перебиться дичью и рыбой – Эскиль рассказал, что когда-то случалось им есть лягушек и даже змей, – но ничего хмельного они не видели с самой зимы в Сюрнесе и порядком из-за этого злились. Не то что, говорили они, в Вифинии, где красного и белого вина было – хоть залейся, там его даже рабы каждый день пьют! Теперь дружинные умельцы поставили медовую брагу и с нетерпением ждали, пока она будет готова. Женщин послали варить пиво в Несветовых чанах, и Хельге пришлось взять на себя присмотр за этим делом: ее очень убедительно попросили Эскиль и Гримар. Хельга согласилась: варке пива она выучилась у самой королевы Сванхейд, а поскольку готовить и подавать пиво – обязанность госпожи дома, этим делом она снова утверждалась в правах хозяйки Видимиря.

– Как все поделим, я тебе подарю что-нибудь, – великодушно пообещал Эскиль. – Мне полагается десять долей, а доли у нас будут неплохие.

– Госпожа сама потянет на десять долей, если не больше! – Гримар, не слишком приятный на вид человек с длинным носом и глубоко посаженными глазами, прищурился на Хельгу. – А ты ведь взял ее себе и ни с кем не делишься!

– Госпожу я выиграл на поединке, – напомнил Эскиль, и вид у него сразу стал замкнутый и вызывающий. – Как и все, что в этом городе. Добычу из похода мы будем делить особо, она сюда не входит.

Гримар не возразил, и Хельга, испугавшаяся было, успокоилась. Ульв Белый давал понять, что ей стоит постараться рассорить варягов между собой, но она не хотела сама стать предметом их раздора.

Эскиль почти весь день пропадал в большом доме и в клетях, где сложили неживую добычу – то есть меха, ценную утварь, одежду и ткани, припасы. Он намекал, что Хельга могла бы помочь все это разобрать и устроить на хранение, чтобы не сгнило, но она отказалась: не хотела даже таким образом быть причастной к грабежу Мерямаа. Она не хотела слушать об этой вылазке, не желая знать, сколько словен и мерян лишились не только имущества, но и жен или дочерей, и самой жизни. Хельге следовало радоваться, что Эскиль не превратил ее в рабыню и позволил сохранить честь, но тем самым она поневоле стала его союзницей. В глазах прочих пленниц она, живущая как госпожа, уж точно на стороне захватчиков.

– Как ты здесь жила? – спросил ее вечером Эскиль. – Не скучала? Я слышал, к тебе здешние бабы приходили, вы тут пирушку какую-то устроили, песни пели…