Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Артур Дойл

В диких областях Каттивара (а как дики они, вы поймете, когда я скажу вам, что здесь даже крестьяне пашут землю, вооруженные с ног до головы) население фанатически предано старой индусской религии – древнему поклонению Браме и Вишну.

В пределах Каттивара находятся два самых прославленных места паломничества индусских богомольцев, где разжигается религиозный фанатизм народа. Одно из них – Дварка, место рождения бога Кришны. Другое – священный город Сомнатх, ограбленный и уничтоженный в одиннадцатом столетии магометанским завоевателем Махмудом Газни.

Очутившись во второй раз в этих романтических областях, я решился не покидать Каттивара, не взглянув еще раз на великолепные развалины Сомнатха. Место, где я принял это решение, находилось, по моим расчетам, на расстоянии трех дней пешеходного пути от священного города.

Не успел я пуститься в дорогу, как заприметил, что многие, собравшись по двое и по трое, путешествуют в одном направлении со мной.

Тем, кто заговаривал со мной, я выдавал себя за индуса-буддиста из отдаленной провинции, идущего на богомолье. Бесполезно говорить, что одежда моя соответствовала этому. Прибавьте, что я знаю язык так же хорошо, как свой родной, и что я довольно худощав и смугл, и не так-то легко обнаружить мое европейское происхождение, поэтому эти люди, хотя не считали меня земляком, поверили, что я уроженец их страны.

На второй день число индусов, шедших в одном направлении со мной, достигло нескольких сот. На третий день шли уже тысячи. Все медленно направлялись к одному пункту – городу Сомнатху.

Ничтожная услуга, которую мне удалось оказать одному из моих товарищей-пилигримов на третий день пути, доставила мне знакомство с индусами высшей касты. От этих людей я узнал, что толпа стремится на большую религиозную церемонию, которая должна совершиться на холме недалеко от Сомнатха. Церемония эта посвящалась богу Луны и должна была происходить ночью.

Толпа задержала нас, когда мы приблизились к месту празднества. Когда мы дошли до холма, луна уже сияла высоко в небе. Мои друзья-индусы пользовались какими-то особыми преимуществами, открывавшими им доступ к кумиру. Они любезно позволили мне сопровождать их; дойдя до места, мы увидели, что кумир скрыт от наших глаз занавесом, протянутым между двумя великолепными деревьями. Внизу под этими деревьями выдавалась плоская скала, образуя естественный помост. Под этой площадкой и стал я вместе с моими друзьями-индусами.

Внизу под холмом открывалось такое величавое зрелище, какого мне еще не приходилось видеть: человек дополнял собой красоту природы. Нижние склоны холма неприметно переходили в долину, где сливались три реки. С одной стороны расстилались живописные извилины рек, с другой – гладкий океан покоился в тишине ночи. Наполните эту прелестную сцену десятками тысяч людей в белых одеждах, расположившихся по склонам холма, в долине и по берегам извилистых рек. Осветите этих пилигримов буйным пламенем факелов, струящих свой свет на несметные толпы, вообразите на востоке полную луну, озаряющую своим кротким сиянием эту величественную картину, – и вы составите себе отдаленное понятие о зрелище, открывавшемся мне с вершины холма.

Грустная музыка струнных инструментов и флейт вернула мое внимание к закрытому занавесом кумиру.

Я повернулся и увидел на скалистой площадке трех людей. В одном из них я тотчас узнал человека, с которым говорил в Англии, когда индусы появились на террасе дома леди Вериндер. Другие два, бывшие его товарищами тогда, без сомнения, были его товарищами и здесь.

Один из индусов, возле которого я стоял, заметил мое изумление. Шепотом он объяснил мне появление трех фигур на скале.

Это были брамины, говорил он, преступившие законы касты ради служения богу. Бог повелел, чтобы они очистились паломничеством. В эту ночь эти три человека должны были расстаться. В трех разных направлениях пойдут они паломниками в священные места Индии. Никогда более не должны они видеть лица друг друга. Никогда более не должны они отдыхать от своих странствований, с самого дня разлуки и до дня смерти.

Пока он говорил мне это, грустная музыка прекратилась. Три человека распростерлись на скале перед занавесом, скрывавшим кумира. Они встали, они взглянули друг на друга, они обнялись. Потом они поодиночке спустились в толпу. Люди пропускали их в мертвом молчании. Я видел, как толпа в одну и ту же минуту расступилась в трех разных направлениях. Медленно-медленно огромная масса одетых в белое людей опять сомкнулась. След приговоренных к скитанию изгладился. Мы не видели их более.

Новая музыка, громкая и веселая, раздалась из-за занавеса. По толпе пронесся трепет.

Занавес между деревьями был отдернут, и кумир открыт.

Возвышаясь на троне, сидя на неизменной своей антилопе, с четырьмя распростертыми к четырем сторонам света руками, воспарил над нами мрачный и страшный в мистическом небесном свете бог Луны. А во лбу божества сиял желтый алмаз, сияние которого я увидел впервые в Англии на женском платье!

Да! По истечении восьми столетий Лунный камень снова сверкает в стенах священного города, где началась его история. Как он вернулся на свою дикую родину, благодаря каким подвигам или преступлениям индусы опять овладели своей священной драгоценностью, известно скорее вам, чем мне. Вы лишились его в Англии, и, если я хоть сколько-нибудь знаю характер индусского народа, вы лишились его навсегда.

Так годы проходят один за другим; одни и те же события обращаются в кругах Времени. Какими окажутся следующие приключения Лунного камня? Кто может сказать?

Артур Конан Дойл

Этюд в багровых тонах

Часть I

Из воспоминаний доктора Джона Г. Уотсона, отставного офицера военно-медицинской службы.

Глава I

Мистер Шерлок Холмс

Я окончил Лондонский университет в 1878 году, получив звание врача, и сразу же отправился в Нетли, где прошел специальный курс для военных хирургов. После окончания занятий я был назначен ассистентом хирурга в Пятый Нортумберлендский стрелковый полк. В то время полк стоял в Индии, и не успел я до него добраться, как вспыхнула вторая война с Афганистаном. Высадившись в Бомбее, я узнал, что мой полк форсировал перевал и продвинулся далеко вглубь неприятельской территории. Вместе с другими офицерами, попавшими в такое же положение, я пустился вдогонку своему полку; мне удалось благополучно добраться до Кандагара, где я наконец нашел его и тотчас же приступил к своим новым обязанностям.

Многим эта кампания принесла почести и повышения, мне же не досталось ничего, кроме неудач и несчастья. Я был переведен в Беркширский полк, с которым я участвовал в роковом сражении при Майванде[5]. Ружейная пуля угодила мне в плечо, разбила кость и задела подключичную артерию. Вероятнее всего, я попал бы в руки беспощадных гази[6], если бы не преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в расположение английских частей.

Измученный раной и ослабевший от длительных лишений, я вместе с множеством других раненых страдальцев был отправлен поездом в главный госпиталь в Пешавер. Там я стал постепенно поправляться и уже настолько окреп, что мог передвигаться по палате и даже выходить на веранду, чтобы немножко погреться на солнце, как вдруг меня свалил брюшной тиф, бич наших индийских колоний. Несколько месяцев меня считали почти безнадежным, а вернувшись наконец к жизни, я еле держался на ногах от слабости и истощения, и врачи решили, что меня необходимо немедля отправить в Англию. Я отплыл на военном транспорте «Оронтес» и месяц спустя сошел на пристань в Плимуте с непоправимо подорванным здоровьем, зато с разрешением отечески-заботливого правительства восстановить его в течение девяти месяцев.

В Англии у меня не было ни близких друзей, ни родни, и я был свободен, как ветер, вернее, как человек, которому положено жить на одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день. При таких обстоятельствах я, естественно, стремился в Лондон, в этот огромный мусорный ящик, куда неизбежно попадают бездельники и лентяи со всей империи. В Лондоне я некоторое время жил в гостинице на Стрэнде и влачил неуютное и бессмысленное существование, тратя свои гроши гораздо более привольно, чем следовало бы. Наконец мое финансовое положение стало настолько угрожающим, что вскоре я понял: необходимо либо бежать из столицы и прозябать где-нибудь в деревне, либо решительно изменить образ жизни. Выбрав последнее, я для начала решил покинуть гостиницу и найти себе какое-нибудь более непритязательное и менее дорогостоящее жилье.