Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Везде в Амдо, где только имеются красивые и приветливые и вместе с тем уютные уголки, устроены кумирни или монастыри, а при этих последних – нередко и управления начальников, и дома их приближенных. При монастырях же очень часто имеют квартиры и торговцы-китайцы, которые, впрочем, при таких больших центрах группируются в отдельные колонии.

Главнейшие монастыри в Амдо – Гумбум и Лавран, насчитывающие в своих обширных храмах и многочисленных постройках тысячи лам, исповедывающих, главным образом, учение Цзонхавы, или так называемого желтого толка.

После некоторого отступления перейдем к прерванному рассказу о самом путешествии.

Прежде всего мы поставили себе задачу: посетить тангутское княжество Луцца, познакомиться с его воинственным предводителем Лу-хомбо.

Мой облегченный караван[280] распростился с зимовкою шестого января и ходко направился на пересечение оазиса прямо к ущелью речки Ранэн-жаццон. Здесь нас обступили знакомые серо-желтые высокие горные скаты, сжимавшие узкое ущелье. Горячие ключи Чи-чю были на этот раз безлюдны, хотя температура их по-прежнему оставалась очень высокой (+85°С). Первую ночь мы провели под прикрытием летней палатки в приветливом местечке между селением Ранэн-жаццон и кумирней Рнэн-гомба, среди зарослей высокого, достигавшего человеческого роста дэрэсуна (Lasiagrostis splendens).

Крайне сухой прозрачный воздух делал ночное небо особеннно глубоким, звезды искрились ярко, а красавец Сатурн заметно выделялся на темном фоне своим необыкновенным сиянием. Соседний монастырь, казалось, уже погрузился в дремоту, но наш лагерь долго оживлялся голосами русских, китайцев и тангутов-подводчиков; яркий костер привлекал компанию обогреться [на воздухе было –17°С] и побеседовать об окружающей местности.

С зарею следующего дня караван снялся и пошел в прежнем южном направлении с целью выбраться из глубокой впадины общей долины Хуан-хэ на прилежащее плато. Так как верховья речек и ручьев, впадающих в Желтую реку справа, образовали много ледяных каскадов, то мы принуждены были идти в обход этих неудобств и цепляться по страшной крутизне глинистых или лёссовых обрывов, прежде нежели поднялись на перевал Нара, или Риала, что значит «перевалить». Отсюда ясно обрисовывалась в тумане глубокая горная падь – брешь, сделанная в массиве ниже Гуй-дуя могучей Желтой рекой. В отдалении виднелся северный альпийский хребет, словно восточное[281] продолжение Южно-Куку-норских гор, а на юге вздымался величественный Джахар.

Вершины гор белели снежным покровом; кое-где, по террасам прилежащих высот, рядом с жалким подобием хлебных полей темнели банаги кочевых тангутов, а высоко, в увядших, мерзлых альпах паслись табуны лошадей и стада баранов и черных домашних яков.

Грязные ветхие палатки тангутов обычно внутри делятся на две половины: правую – мужскую и левую – женскую; в центре располагается очаг. По краям вдоль полотняных стен складываются кожаные мешки с чюрой, или сухим творогом, зерном и прочими припасами; там же лежат и вьючные седла. Прямо на земляном полу расстилаются засаленные войлоки и овчины, заменяющие туземцам постели. Подле богатых палаток нередко устраивается загородка – загон для баранов, бдительно охраняемых свирепыми собаками.

Следуя постепенно вверх по речке Чин-чю, мы вскоре вступили на луговое плато, носящее характер кукунорских степей. Волны увалов, отливая волнистым оттенком превосходных кормовых трав, тянулись бесконечными грядами с северо-запада на юго-восток. Местами они встречались и переплетались с целой системой песчаных барханов, надвигавшихся с северо-запада, из пустыни Магэтан, начинающейся почти от самого хребта Джупар. Барханы имели преимущественно северо-восточное – юго-западное простирание, круто обрываясь рыхлыми склонами к юго-востоку и представляя твердые пологие скаты с наветренной стороны. Соприкасаясь с горами, пески незаметным образом сглаживали холмистый рельеф плато и иногда достигали сотни футов высоты [до 30 м].

Из оазиса Гуй-дуя в княжество Луцца ведут три дороги. Восточная следует по высоким горам, западная тянется через унылые пески Магэтан, а средняя, которую избрала экспедиция, извивается среди мягких холмов и долин, минуя многочисленные речки[282] с ледяными накипями в горах и захватывая лишь незначительный рукав песков шириною около шестидесяти верст. По словам тантутов, в летнее время этот пустынный переход крайне тяжел и утомителен, так как присутствие раскаленных песков сильно повышает общую температуру окружающего воздуха.

Чем дальше мы продвигались на юго-юго-запад, тем больше казалось, что горы теснее обступали наш караван; вершины попутных холмов открывали новые долины, речки и новые горизонты. Оставив позади речку Ца-нага, откуда мы любовались темной высотой Чачан-кэ на западе, караван вскоре поднялся на перевал Ртыга-нига. Серебристо-белые вершины Джахар на юго-востоке и грандиозный хребет Джупар на юге обрисовывались все с большей ясностью. Спускаясь с перевала, мы обогнули щелевые выступы и пошли на пересечение волнистого лугового пространства к речке Гомын-гзюн, убегавшей в сторону впадины Хуан-хэ по узкой глубокой балке.

Экспедиция держалась юго-западного направления, обычно пристраиваясь на ночлег в соседстве тангутских стойбищ. Во время пути караван сопровождался кавалькадой всадников, подгонявших упрямых яков – наших новых вьючных животных, заменивших усталых лошадей и мулов.

По мере углубления внутрь неведомой дикой страны туземное население становилось все более и более своенравным и дерзким. Чувствовалась повышенная атмосфера. Накануне буддийского нового года подводчики, отправленные с нами по приказанию гуйдуйского тин-гуаня и получившие деньги вперед, заявили мне, что они хотят возвратиться домой, и просили отпустить их животных. Не успели мои спутники с помощью китайца-переводчика нанять новых яков у ближайших тангутов, чинивших по этому поводу нам всевозможные препятствия, как подводчики, бросив нас на произвол судьбы, скрылись.

Ночь под Новый год была облачная и тихая; лишь изредка разносился громкий лай свирепых тангутских псов, стороживших покой своих хозяев. Мы спали чутко, не раздеваясь, с оружием в руках, вверяя бивак бдительности двух часовых.

Наутро девятого января со стороны стойбищ кочевников слышались звуки раковин и прочих молитвенных атрибутов; подле банагов зажигались костры и совершались молебствия, причем мужчины и женщины делали земные поклоны, обернувшись лицом к востоку, к трем священным девственным вершинам: Амнэ-джагыр, Гига-амнэ-консым и Джахар.