Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Но образованный русский человек, приезжая в Переяслав, Чернигов или тем паче Киев, вспоминал о славном прошлом Киевской Руси, искал следы былого, как это делали и Левшин, и Грибоедов, и даже Пушкин. Человек менее образованный отправлялся в Киев, чтобы приложиться к мощам печерских святых, посетить древнейшие русские храмы, увидеть своими глазами Софию Киевскую, Десятинную церковь, Киево-Печерскую лавру. Многие паломники шли еще дальше на запад, на самую границу Волыни и Галиции, где находилась Почаевская лавра, недавно возвращенная православной церкви. Как можно было отдать всё это украинцам? Какое русское сердце не сжалось бы? Поэтому любой намек на будущую украинскую независимость многие русские воспринимали с яростью, с гневом, которые мешали им спокойно воспринимать объективную реальность. Тень Мазепы рано или поздно должна была покрыть собой всю Украину. Русские как будто старались отвести от себя это наваждение. Они всё чаще находили утешение и надежду в идее большой русской нации.

Великая иллюзия

Русификация украинской элиты, успешная карьера малороссиян в империи, близость русского и украинского языков, общность веры, память о наследии Древней Руси – всё это создало великий миф о единой русской нации, большой русской нации или триедином русском народе. О народе, который объединил русских (великороссов), украинцев (малороссиян) и белорусов. О едином народе говорили и писали идеологи-государственники, причем взгляды консерватора Николая Устрялова почти не отличались от взглядов декабриста Павла Пестеля. Разница лишь в том, что будущий декабрист и несостоявшийся диктатор в своей «Русской правде» нашел пять «оттенков» коренного русского народа.

1. Россияне (собственно русские);

2. Белорусцы;

3. «Малороссияне, населяющие Черниговскую и Полтавскую губернии»;

4. «Украинцы, населяющие Харьковскую и Курскую губернии»;

5. «Жители Киевской, Подольской и Волынской губерний, называющие себя руснаками»[1476].

Таким образом, украинский народ Пестель разделил на три ветви, хотя этнографические и лингвистические различия даже между «руснаками» и «малороссиянами» и тем более между «малороссиянами» и «украинцами» (то есть жителями Слободской Украины) были незначительны.

Имя русского историка Николая Герасимовича Устрялова никак не обойти в нашей книге. Сын дворового человека, он сделал блистательную карьеру: профессор Петербургского университета, академик Петербургской Академии наук, придворный историограф, дважды лауреат Демидовской премии. В 1847-м Устрялов издал «Историческое обозрение царствования императора Николая I», чем закрепил свое положение историка официального, придворного и консервативного. Своего положения он достиг не только благодаря природным способностям. Немалую помощь оказала ему дружба с министром просвещения – графом Уваровым. Сын дворового человека Устрялов и аристократ, русский европеец Уваров были единомышленниками.

Николая Герасимовича Устрялова теперь считают едва ли не соавтором «теории официальной народности» и, что важнее для нас, идеи «большой русской нации».

Карамзин очень мало писал о Западной Руси. Полевой вовсе показывал малороссиян особым народом, весьма отличным от русских. В курсе лекций академика Устрялова немало страниц посвящено именно Западной Руси. Подробно описана борьба вокруг униатства, эпоха Богдана Хмельницкого и Руина. Устрялов не делал различий между русскими Литвы и Москвы, западными и восточными. Жители Западной Руси для Устрялова – те же русские, которые веками боролись против польского ига и мечтали воссоединиться с единоверным и единоплеменным русским народом. Жители Западной (Литовской) Руси сохранили не только свою национальность, но и, в большинстве своем, даже православную веру, хотя «польское иго было тягостнее татарского».

Устрялов с симпатией писал о вождях народных восстаний (антипольских и антиуниатских) – Наливайко, Павлюке, Острянице, Тарасе Трясило, даже о Сагайдачном и, конечно же, о Хмельницком. В глазах Устрялова все они – русские люди.

По курсу лекций Устрялова «Русская история» (в четырех и пяти томах) учились студенты в университете, а гимназисты штудировали его «Начертание русской истории для средних учебных заведений».

Со временем идея этой единой и большой русской нации будет несколько развита: нация не едина, а состоит из трех «народностей», «ветвей» или даже «оттенков».

Николай Устрялов и Михаил Катков настаивали на единстве русской нации, русской истории, русского языка и обвиняли тех, кто отрицал это единство. Устрялов ополчился на «Историю русского народа» Николая Полевого, Катков довольно резко полемизировал с Костомаровым. В конце XIX века идея о триедином народе стала общепринятой, зафиксированной в официальных документах и в энциклопедии Брокгауза и Ефрона[1477]. Общепринятой именно потому, что обосновывала единство российского государства.

Роль Николая Герасимовича Устрялова здесь была невелика. Он был серьезным ученым, завоевавшим авторитет в научном мире еще до того, как стал официальным историографом, подобно Карамзину. Специалисты более всего ценили подготовленные Устряловым публикации источников[1478]. Но, в отличие от Карамзина, сочинения самого Устрялова никогда не пользовались особенным успехом у публики. Даже многотомную «Историю царствования Петра Великого», главный труд Николая Герасимовича, читали мало. Его влияние на читателя несопоставимо не только с Карамзиным, Соловьевым, Ключевским, но и с Костомаровым.

Среди учеников этого апологета «теории официальной народности» были Чернышевский, Добролюбов, Писарев, а также их многочисленные поклонники, читатели «Современника» и «Русского слова». Но чему они у него научились? Чернышевский, между прочим, считал украинцев особым народом, о чем знает всякий, кто прочитал хотя бы его знаменитую статью «Национальная бестактность».

Успех идеи у русского народа связан не с личностью того или другого историка, публициста и даже политика, а с вполне очевидным соблазном: нет украинского народа – нет и оснований для сепаратизма.

Читатель этой книги, я надеюсь, уже убедился в том, как далеко было это представление от реальности. За ошибки и заблуждения приходится платить подчас дороже, чем за преступления. О цене этой ошибки расскажем как-нибудь потом, а пока проверим наши наблюдения. У историка нет возможности проверить свою теорию экспериментально. Но он может сравнивать и сопоставлять.

Одновременно с мифом о единстве трех восточнославянских народов (или, как сейчас пишут, «проектом большой русской нации») на Балканах появились пансербизм, панхорватство и югославизм.

Сербский ученый Вук Караджич в своей программной статье «Сербы все и повсюду» доказывал, будто сербы – это почти всё славянское население Балканского полуострова, кроме болгар. Неважно, что эти разноплеменные «сербы» принадлежат к трем разным верам. Неважно, что называют себя не сербами, а, скажем, хорватами, славонцами[1479], словенцами, – всё равно они все сербы. Караджич был не одинок. Издававшаяся в Австро-Венгрии сербская газета Srbobran писала о том, что хорватского народа не существует в природе. Люди, называющие себя хорватами, – это окатоличенные сербы. Идея оказалась долговечной, переходила из сочинения в сочинение, стала общепринятой для сербских националистов. Одна из монографий известного сербского историка Николы Жутича так и называется: «Сербы – римские католики, так называемые хорваты»[1480].

Со своей стороны, хорватский националист Анте Старчевич считал всё славянское население Балканского полуострова, исключая тех же болгар, хорватами. Словенцы – это хорваты-горцы. Боснийские мусульмане – те же этнические хорваты, более того, они составляют «самое благородное дворянство, которое только знала Европа»[1481]. А православные хорваты совершенно зря называют себя «позорным сербским именем». Сербия – это всего лишь историческая область, часть хорватских земель. Само слово «серб» производили от латинского servus (раб). Старчевич и его сторонники создали Партию права, отсюда их название – «праваши». Праваши обвиняли австрийские власти в том, что те искусственно создают сербов, подкупают бесчестных людей и заставляют их называться именем несуществующей нации.

Кроме этих национальных идеологий в XIX веке появился и югославизм, только вот что он собой представлял? Сербов до Первой мировой войны югославизм мало интересовал. Они создали даже два своих национальных государства (Сербию и Черногорию, черногорцы считались частью сербского народа) и последовательно их расширяли, насколько это позволяла внешнеполитическая обстановка. В Хорватии ситуация была другой.