Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

6 сентября 1828 года: «Сей день получила я от Ольги Дм<митриевны> письмо, что они не будут по причине дурной погоды. У нас теперь проливной дождь, дня три сряду, я думаю, дурная будет и ярмонка»[1506].

19 сентября 1828 года: «…ярмонки почти не было, за дурной погодой…»[1507]

16 декабря 1828 года: «…мы в шубах в своих комнатах не можем согреться, этакого холоду я никогда не терпела <…> прошлый год также холодная зима была, но я совсем не испытывала такого мученья, как теперь. Кругом в стены, из-под полу так дует, как на дворе…»[1508]

Но ненастье для Гоголя связано с другим, северным миром. На любимом малороссийском юге ему места нет. Здесь если и пойдет дождь, то «прекрасный дождь», что «роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями»[1509].

Любовь к югу, к югу именно украинскому, связывала Гоголя и с его друзьями-малороссиянами. Они тоже воспитывались на родной Гоголю украинской земле, их вкусы, взгляды, привычки сформировались под влиянием украинского окружения, украинской природы, украинского мира.

Хохлачка Россети

В числе друзей-малороссов, кроме Николая Прокоповича, Александра Данилевского, Осипа Бодянского, Михаила Максимовича, Михаила Щепкина, был у Гоголя и еще один удивительный друг. На страницах нашей книги уже много раз встречалось имя Александры Осиповны Смирновой (в девичестве – Россет, или, что правильнее, Россети). Александра Осиповна – одна из самых примечательных женщин пушкинского и гоголевского времени. Фрейлина императорского двора, любимица императрицы Александры Федоровны. К ней сватались Жуковский и Кошелев. Ей посвящали стихи Пушкин, Лермонтов, Хомяков, Мятлев, Иван Аксаков, князь Вяземский. Ее красотой, умом, эрудицией, редкой даже для знатной дамы, восхищались современники. Всех превзошел князь Вяземский. Его слова вошли если не во все энциклопедические статьи о Смирновой-Россет, то во все монографии, посвященные ей и ее времени: «В ней были струны, которые откликались на все вопросы ума и на все напевы сердца <…> она могла прослыть у некоторых академиком в чепце. Сведения ее были разнообразные, чтения поучительные и серьезные, впрочем, не в ущерб романам и газетам. Даже богословские вопросы, богословские прения были для нее заманчивы»[1510].

Как известно, Александра Россети – из самых близких Гоголю. «С ней мы были издавна как брат и сестра»[1511], – писал он Сергею Тимофеевичу Аксакову. Гоголь был ее другом, ее наставником.

Александра Осиповна хлопотала за Гоголя, помогла получить для него у государя пенсион (1 000 рублей серебром в год). Когда вышли «Выбранные места из переписки с друзьями», встреченные читателями с изумлением, возмущением и неприязнью, она была среди немногих, кто стал на защиту автора. Даже поссорилась с Аксаковыми, резко (кроме молодого тогда Ивана Сергеевича) встретившими эту книгу.

Россети и Гоголь сходились даже в крайностях. Оба со второй половины 1840-х были погружены в мистицизм, доходивший едва ли не до религиозной экзальтации. В Ницце он читал ей Марка Аврелия и выписки из отцов Церкви. Одно время под влиянием Гоголя эта блистательная светская дама переменила свои легкомысленные наряды, одевшись в черное, хотя для траура не было причины. Николай Васильевич, со своей стороны, однажды в Риме, желая понравиться даме, надел свой лучший наряд, какой носил обычно на Пасху: серую шляпу, светло-голубой жилет и панталоны цвета малины со сливками[1512].

Гоголю нравились ее шутки, нередко довольно циничные, на грани приличия. Ивана Аксакова она смущала: «Это не женщина, а просто черт, бес»[1513]. Поведение светской львицы представлялось молодому московскому славянофилу почти неприличным. Ей чрезвычайно нравилась «чудесная гнусность». Между прочим, «чудесная гнусность» – это о фрагменте из «Мертвых душ». Однажды Смирнова заметила: «Они (офицеры в Калуге. – С. Б.), чай, все, как Кувшинников, насчет клубнички!». Сказала это «с хохотом и наслаждением», да еще повторила несколько раз. Заметив, что ее не все поняли, Александра Осиповна развернула «Мертвые души» и прочитала вслух, очевидно, вот эти слова Ноздрева: «Вот, говорит, брат, попользоваться бы насчет клубнички!» – и повалилась со смеху на диван от слов «насчет клубнички»[1514].

Александра Осиповна принадлежала к другому поколению. «В XIX веке поколения обгоняли поколения с удивительной быстротой (особенно в России), – заметила однажды Лидия Яковлевна Гинзбург. – <…> Шестидесятники рассматривали людей 40-х годов как обитателей другого мира»[1515]. Смирнова-Россет прожила жизнь долгую, но время свое пережила. Осталась даже не столько в сороковых, сколько в двадцатых – тридцатых годах. Молодой славянофил просто не мог «наладить себя на ее тон»[1516]. Зато Николай Васильевич Гоголь любил грубоватые, «раблезианские» шутки и, как правило, переходил на украинский: «Это было малороссийское сало, посыпанное крупною аристофановскою солью»[1517].

В низком и высоком, в приземленном и возвышенном их вкусы, взгляды, настроения совпадали. «Любящий без памяти вашу душу»[1518], – подписался Гоголь в одном из писем к Александре Осиповне. «Гоголь при ней (Смирновой-Россет. – С. Б.) совершенно счастлив, она его очень любит, у них есть свой особый мир, так сказать, в котором у них совершенно одинаковые взгляды, понятия, впечатления, язык»[1519], – писала Вера Сергеевна Аксакова своему брату Ивану Сергеевичу 10 марта 1850 года.

Удивительное родство душ, какое редко можно найти даже у супругов. При этом отношения Николая Васильевича и Александры Осиповны были совершенно целомудренными. Впрочем, тема эта, запутанная, загадочная, деликатная, – не для нас. О Гоголе и Смирновой-Россет надо писать другую книгу. Сейчас речь об ином.

Их дружба началась с общей любви к Малороссии. Гоголь и Россети познакомились летом 1831 года в Царском Селе[1520]. Вернувшись в Петербург, он отправил в Царское Село несколько экземпляров только что вышедших из печати «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: один – Жуковскому, другой – Пушкину, «третий, с сентиментальною надписью, для Розетти»[1521].

Книга ей чрезвычайно понравилась, в своих воспоминаниях о Гоголе она не преминула написать: «…мы читали с восторгом “Вечера на хуторе близ Диканьки”, и они меня так живо перенесли в великолепную Малороссию. Оставивши еще в детстве этот край, я с необыкновенным чувством прислушивалась ко всему тому, что его напоминало, а “Вечера на хуторе” так ею и дышат»[1522].

Дневник Смирновой-Россет, ее автобиографические заметки и воспоминания, записанные ею самой или другими людьми – ее дочерью Ольгой Николаевной, А. Н. Пыпиным – ценный, но очень сложный для изучения источник. Ее ранние записи не слишком откровенны, поздние откровенны, но полны неточностей, ошибок, анахронизмов. «Записки А. О. Смирновой», напечатанные в 1893 году в журнале «Северный вестник», принадлежат перу не Александры Осиповны, а Ольги Николаевны. Впрочем, даже это апокрифическое сочинение имеет определенную ценность, потому что написано, видимо, на основе подлинных, но не дошедших до нас мемуаров Россети и даже ее устных рассказов, записанных дочерью. На это указывает, в частности, одно из подлинных писем Смирновой-Россет 1855 года: «Моя дочь записывает всё, что слышит и что я ей говорю… <…> Ужасно интересуется всем этим»[1523]. В более или менее достоверных мемуарах Смирновой-Россет история ее знакомства с Гоголем описана много раз. Три варианта ее воспоминаний почти повторяют друг друга (два записаны самой Россети, один записан с ее слов филологом Пыпиным). Россети якобы не помнит, как они познакомились, и рассказывает о встречах с Гоголем в Париже 1837 года. Но о Париже, о Европе они в то время говорили мало. Говорили о Малороссии: «…о высоком камыше и бурьяне, о белых журавлях на красных лапках, которые по вечерам прилетают на кровлю знакомых хат (Александра Осиповна путала журавлей с аистами. – С. Б.), о галушках и варениках, о сереньком дымке́, который легко струится и выходит из труб каждой хаты…»[1524], «спивали» украинские народные песни вроде знаменитой «Грицько, не ходи на вечерницы, / Там увси дивки чаровницы».

Совсем иначе рассказано о знакомстве в одном из вариантов ее «Баденского романа». Неожиданно Александра Осиповна вспоминает, что познакомились они с Гоголем в Царском Селе (что не вызывает сомнений). Россети увидела человека, облаченного то ли в альмавиву, то ли в шинель, и спросила, кто это. Плетнев ответил: «Гоголь – хохол, он писатель»[1525]. И здесь же, в этом фрагменте, Смирнова-Россет приводит возражение Гоголя: познакомились они Царском Селе, но при других обстоятельствах… А далее следуют знакомые нам воспоминания о Малороссии, которые Александра Осиповна на этот раз приписывает Гоголю: «Помните, как мы любили говорить о Малороссии, о галушках, варениках, коржиках и шуляках?»[1526]