Мир без конца - Кен Фоллетт

— Почему ты так решил?

— По направлению трещин на балках перед самым крушением.

— И что?

— Река осталась той же. Если ей не помешать, течение точно так же вымоет грунт и под новым мостом.

— И как же ей можно помешать?

— На чертежах вокруг каждого быка я нарисовал каменную наброску. Она играет роль волнорезов, ослабляя давление воды. Есть разница, когда тебя щекочут мягким прутиком или хлещут туго сплетенной веревкой.

— Откуда ты это знаешь?

— Я спрашивал у Буонавентуры сразу после крушения моста, до его отъезда в Лондон. Кароли сказал, что видел такие кучи камней в Италии и думал еще, зачем они нужны.

— Интересно. Ты мне это рассказываешь для общего развития или с какой-то особенной целью?

— Люди, подобные Годвину или Элфрику, ничего не понимают и не станут меня слушать. Просто на тот случай, если Элфрик своей дурацкой башкой решит не следовать точно моим чертежам, я хочу, чтобы по крайней мере один человек в городе знал, зачем нужны камни.

— Но один человек это уже знает — ты.

— Я уезжаю из Кингсбриджа.

Эдмунд оторопел:

— Уезжаешь?

В этот момент появилась Керис.

— Чего вы тут застряли? У Петрониллы обед готов. Пообедаешь с нами, Мерфин?

Суконщик хмуро бросил:

— Мерфин уезжает из Кингсбриджа.

Керис побледнела, и Фитцджеральд испытал злорадное удовлетворение. Дочь олдермена отвергла его, но известию о том, что друг уезжает из города, тоже не порадовалась. Ему тут же стало стыдно за такое мелкое чувство. Он слишком любил Керис, чтобы заставлять ее страдать, но все-таки расстроился бы, если бы девушка восприняла новость равнодушно.

— Почему?

— Здесь нечего делать. Что строить? Мост у меня забрали. Собор уже есть. А я не хочу остаток жизни посвятить купеческим домам.

Керис говорила совсем тихо:

— И куда же ты поедешь?

— Во Флоренцию. Всегда хотел посмотреть итальянскую архитектуру. Я попросил у Буонавентуры Кароли рекомендательные письма. Может, мне даже удастся проехать с какой-нибудь партией его товаров.

— Но у тебя в Кингсбридже собственность.

— Об этом я и хотел с тобой поговорить. Ты не могла бы вести мои дела? Собирать арендную плату, вычитать свои комиссионные, а остальное отдавать Буонавентуре. А он будет пересылать векселя во Флоренцию.

— К черту комиссионные, — высокомерно ответила Керис.

Мерфин пожал плечами:

— Это работа, за нее нужно платить.

— Как ты можешь так спокойно об этом говорить? — почти крикнула Суконщица, и на них обернулись. Но ей было все равно. — Ты бросаешь всех своих друзей!

— Я вовсе не спокоен. Друзья — это здорово. Но я хочу жену.

— Да за тебя пойдет любая девушка в Кингсбридже, — вставил Эдмунд. — Ты хоть и не красавец, но процветаешь, а это ценится дороже, чем красивые глазки.

Мастер криво улыбнулся. Олдермен мог быть обескураживающе прямым, и дочь унаследовала это качество.

— Какое-то время я подумывал жениться на Элизабет Клерк.

— Я так и предполагал, — кивнул Эдмунд.

— Холодная рыба, — бросила Керис.

— Ошибаешься. Но когда она завела этот разговор, я пошел на попятную.

— А-а, так вот почему красотка последнее время такая мрачная, — протянула Суконщица.

— И мать ее на Мерфина даже не смотрит, — опять кивнул Эдмунд.

— А почему ты ее отверг? — спросила девушка.

— В Кингсбридже есть всего одна женщина, на которой я мог бы жениться, а она не хочет быть ничьей женой.

— Но эта женщина не хочет тебя терять.

Мерфин разозлился.

— И что же мне делать? — громко спросил он. Все вокруг затихли и стали прислушиваться. — Годвин меня вышвырнул, ты меня отвергла, а мой брат теперь вне закона. Ради всего святого, зачем мне здесь оставаться?

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

— Этого мало! — крикнул Фитцджеральд.

В таверне стало совсем тихо. Молодых людей знали все: хозяин Пол Белл и его пышная дочь Бесси, седовласая мать Элизабет Сари, Билл Уоткин, который в свое время отказался взять подмастерье на работу, печально известный волокита Эдвард Мясник, арендатор Мерфина Джейк Чепстоу, монах Мёрдоу, Мэтью Цирюльник и Марк Ткач. Все знали историю Мерфина и Керис и с большим интересом следили за разговором. Мостнику было плевать. Пусть слушают. Он возмущенно продолжил:

— Я не собираюсь всю жизнь бегать за тобой, как собачка Скрэп, ожидая знаков внимания. Хочу быть твоим мужем, а не игрушкой.

— Хорошо, — тихо ответила Суконщица.

Резкая смена интонации удивила его, и строитель точно не понял, что девушка имеет в виду.

— Что «хорошо»?

— Хорошо, я выйду за тебя замуж.

На какое-то время Мерфин потерял дар речи. Затем недоверчиво спросил:

— Ты серьезно?

Керис подняла на него глаза и застенчиво улыбнулась.

— Да, серьезно. Просто попроси меня.

— Ладно. — Фитцджеральд перевел дух. — Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, выйду.

— Ура! — воскликнул Эдмунд.

Все в таверне закричали и захлопали. Молодые люди рассмеялись.

— Нет, правда? — еще раз спросил он.

— Правда.

Влюбленные поцеловались, и мастер как можно крепче прижал к себе Керис. Ослабив объятия, зодчий заметил, что она плачет.

— Вина моей невесте! — крикнул он. — Нет, бочонок, вот как, чтобы все выпили по кружке за наше здоровье!

— Несу, — с готовностью отозвался хозяин, и люди вновь зашумели.

Через неделю Элизабет Клерк поступила в монастырь.

40

Ральф и Алан находились в отчаянном положении. Питались дичью, пили холодную воду, и беглый лорд уже мечтал о том, чем обычно пренебрегал, — о луке, яблоках, яйцах, молоке. Место ночлега сбежавшие преступники меняли ежедневно, грелись у костра. У каждого был добротный плащ, но все-таки для ночлега под открытым небом его не хватало, и оба просыпались на рассвете, дрожа от холода. Грабили на дорогах беззащитных людей, но добыча в основном попадалась либо мелкая, либо бесполезная: ношеная одежда, корм для скота и деньги, на которые в лесу ничего не купить.

Однажды удалось украсть большой бочонок вина. Они закатили его на сотню ярдов в лес, выпили сколько могли и уснули. Проснувшись с похмелья, в дурном настроении, отчаянные головы поняли, что не могут взять с собой наполненный на три четверти бочонок, и просто бросили его в лесу. Ральф с тоской вспоминал прежнюю жизнь: усадьбу, гулкие камины, слуг, обеды, — но в ясные минуты понимал, что не хочет и этого. Слишком скучно. Может, именно поэтому изнасиловал Аннет. Ему нужны острые ощущения.

После месяца, проведенного таким образом в лесу, Ральф решил как-то организовать жизнь. Нужно какое-нибудь прибежище, нужно где-то хранить припасы. И грабить следует правильно, добывая действительно необходимые вещи — теплую одежду и свежие продукты.

К тому времени как беглец осознал это, скитания привели их к горам в нескольких милях от Кингсбриджа. Фитцджеральд вспомнил, что с этой стороны горы зимой голы и пустынны, а летом используются под пастбища и пастухи в естественных ущельях оборудовали каменные укрытия. Мальчишками они с Мерфином как-то во время охоты наткнулись на эти грубые хижины, разожгли костер и сварили кроликов и куропаток, которых настреляли из лука. Лорд Вигли помнил, что охота воодушевляла его уже тогда: погоня за испуганным животным, стрельба, наконец, удар ножом или дубиной и восхитительное ощущение власти, которое испытываешь, когда отнимаешь жизнь.

Пока не вырастет густая трава, здесь никто не появится. Издавна сюда приходили на Троицу, когда открывалась шерстяная ярмарка, а до Троицы еще два месяца. Ральф выбрал хижину посолиднее, и отшельники сделали ее своим домом. В ней не было ни окон, ни дверей, лишь низкий вход, но в крыше зияло дымовое отверстие. Изгои разожгли огонь и впервые за месяц уснули в тепле.

Близость к Кингсбриджу навела отверженного лорда еще на одну мысль. Грабить лучше всего людей, направляющихся на рынок. Они несут сыр, сидр, мед, овсяные лепешки: все, что производят сельчане и в чем нуждаются горожане — и разбойники.

Рынок в Кингсбридже проходил по воскресеньям. Беглец потерял счет дням недели, но, прежде чем отнять три шиллинга и гуся, спросил у одного странствующего монаха, какой теперь день. И в следующую субботу они с Аланом сделали привал у дороги на Кингсбридж, провели всю ночь без сна у костра, а на рассвете уселись в засаде.

Первыми ехали крестьяне с кормом для скота. Сотням кингсбриджских лошадей решительно не хватало городской травы, и сено подвозили регулярно. Но разбойникам оно было не нужно: Гриф и Флетч объедались в лесу. Ральф не испытывал скуки. Сидеть в засаде — все равно что смотреть на раздевающуюся женщину. Чем дольше предвкушение, тем ярче удовольствие.