Марк Бернес в воспоминаниях современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

…Я особенно радуюсь, когда удается создать такую песню, которая может поэтическими и музыкальными нитями связать сердца людей разных стран. Вот если вы пройдете по набережной Москвы-реки, то недалеко от Крымского моста вы увидите мемориальную доску. На ней увековечены имена наших боевых друзей — летчиков „Нормандии-Неман“. В годы войны они в русском небе сражались за свою свободу, за свободу своей Франции. Хорошо, когда у тебя есть друзья. Но еще лучше, когда ты знаешь, почему они твои друзья…

Хорошо, когда люди приходят к тебе за песнями. Но еще лучше, когда люди уносят твои песни с собой».

Из выступления на телевидении. 1967 г.

«Песенный климат земли… Эстрадная песня окончательно сформировалась как совершенно оригинальный и четкий жанр музыкального исполнительства…

… 1. Мысль.

Я имею в виду интеллектуальную песню, песню, способную затронуть сердца и умы, а не трескучие марши и провинциальные пасторали, которые все равно никто не поет, но появлению которых, к сожалению, ничего не мешает.

2. Актерский талант, — раскрывая это так: — способность найти и развить свой артистический и человеческий образ.

3. Актерское мастерство.

4. Абсолютная музыкальность, помноженная на абсолютную ритмическую свободу.

5. Голос, вокальная одаренность, — расшифровывая: — богатство интонации, теплоты, душевной искренности, чисто звукового своеобразия».

Из рабочих записей. 1966 г.

Хороших песен с плохими словами не бывает.

В песне не обязательна какая-нибудь сюжетная история. Но каждая настоящая песня — сама неприметная судьба-жизнь. И это может быть выражено только словами.

Зачастую у нас отзываются о песнях так: композитор-имярек много пишет об армии, о солдатах, о ждущих их девушках… Говорить так — невежество. Пишет все это поэт. Называть автором песни только композитора — бессмысленно.

У нас сильная поэзия, но по пальцам можно пересчитать настоящих поэтов, пишущих песни. А в последнее время и те отходят от этой области, их отпугивает то, что происходит в нашей жизни. Слова песен пишут все, кто хочет, и их принимают, ибо слово считают второстепенным, почти ненужным.

Песня — мой самый близкий и старый друг. С ней я делю свои радости и беды.

В песне храню память о лучших и тяжелых годах.

Что желают близким и дорогим вам людям?

Здоровья. Счастья. Благополучия.

Здорова ли она, моя родная?

По-моему — да.

Моей песне не надо орать, будто она глуховата. Не надо биться в конвульсиях.

Она тихо и спокойно говорит о том, что ее волнует, от каких печалей у нее наворачиваются слезы, от каких радостей эти слезы высыхают. Какое зло она ненавидит, какое благо хочет принести людям…

Счастлива ли она?

А что надо песне для счастья?

Чтобы ее слушали, чтобы ей верили, чтобы волновались ею. Будет это — будет и счастье.

Благополучие?

Я не люблю сытых, благополучных песен. Если самый несчастный человек станет чуть счастливее, если самый одинокий вдруг услышит, что кто-то разделил его одиночество, — тогда, значит, с моей песней все обстоит благополучно.

В общем, пусть будет нужной людям и пусть работает, когда они хотят отдыхать.

Записи на листках настольного календаря в канун 1967 г.

Меня часто спрашивают о том, о чем всегда спрашивают актера зрители и журналисты: какая ваша любимая роль?

Какая же?..

Их было так много — памятных и ушедших, любимых и нелюбимых, мучительно трудных и радостно легких (легкость в искусстве далеко не всегда пуста, иногда это легкость окрыленности).

Годы и годы в кинематографе, десятки лет, десятки встреч и десятки героев. Сейчас они стоят передо мной — мои герои. Сейчас я как бы мысленно устраиваю им смотр.

Я вглядываюсь в их лица — порой их черты стерты годами, порой врезаны в память четко и крепко — резцом времени. Они одеты в шинели солдат и бушлаты матросов, перевязаны пулеметными лентами бойцов Гражданской и украшены петличками солдат Отечественной. На них синие косоворотки рабочих и пиджаки инженеров.

Но я всматриваюсь в лица. Какое же вспомнить? Кого назвать?

Помню двух героев, которых я играл в фильмах о Великой Отечественной войне, — снимались они в тот период нашего киноискусства, который теперь принято обозначать деликатным словом «малокартинье». А вот — как ни странно — «самый любимый» — отыскался именно в этом «периоде».

Так вот, снимался я тогда в двух фильмах: «Великий перелом» Фридриха Эрмлера и «Третий удар» Игоря Савченко (что теперь повторно выпущен на экраны под названием «Южный узел»){131}.

В «Третьем ударе» играл я матроса, защитника Севастополя, который водружает на Малаховом кургане знамя победы — и падает, сраженный пулей. Играл главную роль — и как будто главного героя времени того (а это не всегда одно и то же).

В «Великом переломе» я был шофером Минуткой (от той роли осталась мне песенка «Помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела»).

Что же это был за шофер Минутка? Что за человек?

Веселый человек. Помнится, была в фильме такая сцена. Минутка приносит своему генералу обед. А у того — высокое совещание. Сидят другие генералы, такие же, как его, а которые и повыше, сидят полковники, начштаба, комполка. А Минутка — обед принес. «Пошел ты к черту со своим обедом!» — отмахивается от него генерал. Вышел Минутка, подумал, да и скажи: «Зачем черта кормить?» Веселый был человек, скорый на слово, на шутку, водку пил, баб мимо себя не пропускал…

А погиб Минутка как герой. Две армии, сойдясь, никак связь наладить не могут. Никто не проходит, всех сбивают насмерть. А Минутка прошел. И, соединив в зубах два провода, налаживает проклятую связь. Не всякий жизнь отдает вот так просто — как доброе дело свое, как хорошую и трудную работу, которую кому-то же надо делать…

А потом позднее едет генерал по освобожденной земле. Смотрит. Думает. И вдруг непроизвольно так, по привычке, обращается к человеку, к которому всегда привык обращаться за главным и за неглавным. «Минутка!» — говорит. И осекся. А за баранкой уже другой человек сидит. Нет Минутки.

Читатель-скептик, я знаю, сейчас улыбнется: знаем, мол, мы таких Минуток. И знаем, за что Минутки эти актерам нравятся — фактура, характерность сочная, то да се, песенки… (да еще к тому же и Бернес).

Так.

Да не совсем.

А был Минутка для меня и посейчас остается тем простым и обычным, а скорей — непростым и необычным, солдатом русским, человеком с русской земли — благодаря которым мы, другие люди с этой же земли, другого времени, другого поколения — сейчас живы и счастливы.