В поисках чудесного - Петр Успенский

— Но что в действительности значит слово "обыватель"? – спросил кто-то. – Можно ли сказать, что "обыватель" – это хороший гражданин?

— Должен ли "обыватель" быть патриотом? – спросил другой. – Предположим, идёт война; как должен относиться к ней обыватель?

— Могут быть разные войны, и могут быть разные патриоты, – сказал Гурджиев. – Вы всё ещё верите в слова. Обыватель же, если это настоящий обыватель, словам не верит, ибо понимает, что за ними скрывается много праздной болтовни. Для него люди, которые кричат о своем патриотизме, – это психопаты: и он смотрит на них как на психопатов.

— А как будет обыватель смотреть на пацифистов или на людей, отказывающихся идти на войну?

— Как на сумасшедших. Такие, пожалуй, ещё хуже.

В другой раз в связи с тем же вопросом Гурджиев сказал:

— Для вас многое непонятно, потому что вы не принимаете в расчёт смысл некоторых простейших слов, например, никогда не думали о том, что значит быть серьёзным. Попытайтесь дать себе ответ на вопрос – что такое быть серьёзным?

— Иметь серьёзный взгляд на вещи, – сказал кто-то.

— Так думает каждый; и именно это означает противоположную вещь, – сказал Гурджиев. – Иметь серьёзный взгляд на вещи вовсе не значит быть серьёзным, потому что главное здесь – смотря на какие вещи? Многие люди относятся серьёзно к тривиальным вещам. Можно ли назвать их серьёзными? Конечно, нет.

"Ошибка здесь в том, что понятие "серьёзный" взято условно. Для одного человека. одна вещь является серьёзной, для другого – другая. На самом деле серьёзность-это одно из таких понятий, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не могут приниматься условно. Во все времена и для всех людей серьёзным бывает одно и то же. Человек может более или менее это осознавать; но серьёзность вещей от этого не меняется.

"Если бы человек понял весь ужас своей обыденной жизни, в которой он вертится в кругу незначительных интересов и бессмысленных целей, если бы он понял, что теряют такие люди, как он, он осознал бы, что для него существует лишь одна серьёзная вещь – освободиться от общего закона, стать свободным. Что может быть серьёзным для приговорённого к смерти? Только одна вещь: как ему спастись, как освободиться. Ничто другое не является серьёзным.

"И когда я говорил, что обыватель серьёзнее "бродяги" или "безумца", я под этим. подразумевал то, что, привыкнув иметь дело с реальными ценностями, обыватель оценивает возможности "путей", возможности "освобождения", "спасения" лучше и быстрее, нежели человек, который всей своей жизнью приучен к кругу воображаемых ценностей, интересов и возможностей.

"Несерьёзные люди – это для обывателя те люди, которые живут фантазиями, главным образом, фантазиями о том, что они могут что-то сделать. Обыватель знает, что они только обманывают людей, обещают им Бог знает что, а в действительности просто устраивают собственные дела; или же это безумцы, что ещё хуже, ибо они верят всему, что говорят".

— К какой категории принадлежат политики, которые с презрением говорят об "обывателях", "обывательских мнениях", "обывательских интересах"? – спросил кто-то.

— Это худший сорт обывателей, – ответил Гурджиев, – обыватели без каких-либо положительных, компенсирующих черт; или же шарлатаны, сумасшедшие или плуты.

— Но разве среди политиков не могут оказаться честные и достойные люди? – задал кто-то вопрос.

— Конечно, могут, – ответил Гурджиев, – но в таком случае это будут не практики, а мечтатели, которыми другие воспользуются, как ширмами, чтобы прикрыть собственные тёмные делишки.

"Возможно, обыватель и не знает всего этого в философской форме, т.е. не в состоянии сформулировать: но, благодаря своей практической проницательности, он знает, как "делаются дела"; поэтому в глубине души он смеется над теми людьми, которые думают или пытаются уверить его в том, что нечто зависит от их решений, что они в состоянии нечто изменить или вообще что-то сделать. Для него это и означает – быть несерьёзным. И вот такое понимание несерьёзности поможет ему оценить серьёзное".

К вопросам о трудности пути мы возвращались часто. Наш собственный опыт совместной жизни и работы постоянно наталкивал нас на всё новые и новые трудности, которые пребывают внутри нас самих.

— Всё дело в готовности пожертвовать собственной свободой, – говорил Гурджиев. – Человек сознательно и бессознательно стремится к свободе, как он её понимает; и это обстоятельство сильнее чего бы то ни было препятствует достижению им свободы. Но человек, способный чего-то добиться. рано или поздно приходит к выводу, что его свобода – это иллюзия; и соглашается этой иллюзией пожертвовать. Он добровольно становится рабом; он делает то, что ему говорят, он говорит и думает так, как ему сказано. Он не боится потерять что-то, потому что знает, что у него ничего нет. И в результате он приобретает всё. Всё, что было в нём реального – в его понимании, в его симпатиях, вкусах и желаниях, – всё это возвращается к нему вместе с тем новым, чего он прежде не имел и не мог иметь, вместе с чувством внутреннего единства и воли. Но для того, чтобы прийти к этому пункту, человек должен проделать трудный путь рабства и повиновения. И если он хочет достичь результатов, он должен повиноваться не только внешне, но и внутренне. Это требует большой решимости, а решимость требует ясного понимания того факта, что иного пути нет, что человек не в состоянии что-то сделать самостоятельно, – но в то же время делать что-то необходимо.

"Когда человек придёт к заключению, что он не может и не хочет жить так, как он жил до сих пор, когда он по-настоящему увидит всё то, из чего состоит его жизнь, когда он решит работать, он должен быть правдивым по отношению к себе, чтобы не попасть в ещё худшее положение. Нет ничего хуже, чем начать работу над собой, а затем бросить её и оказаться между двух стульев; лучше уж и не начинать. И для того, чтобы не начинать напрасно, чтобы не рисковать обмануться на свой счёт, человек должен неоднократно проверить своё решение. Прежде всего ему необходимо знать, как далеко он желает идти, чем готов пожертвовать. Нет ничего проще, чем заявить: всем. Человек никогда не сможет отказаться от всего, да от него этого и не потребуют. Но ему надо точно определить, чем он намерен пожертвовать, и впоследствии не торговаться. Или с ним случится то, что случилось с волком в одной армянской сказке. Знаете армянскую сказку о волке и овцах?

"Жил как-то волк; он растерзал множество овец и поверг в смятение и слёзы многих людей.

"Наконец, не знаю почему, он почувствовал вдруг угрызения совести и стал раскаиваться в своей жизни; он решил измениться и более не убивать овец.

"Чтобы всё было серьёзным, он отправился к священнику и попросил его отслужить благодарственный молебен.

"Священник начал службу, а волк стоял и плакал в церкви. Служба была длинная. Волку случилось зарезать немало овец и у священника; поэтому священник со всей серьёзностью молился о том, чтобы волк изменился. Но вдруг волк выглянул в окошко и увидел, что овец гонят домой. Он начал переминаться с ноги на ногу; а священник всё молится, и молитве не видно конца.

"Наконец волк не выдержал и зарычал:

"— Кончай, поп! А то всех овец домой загонят и оставят меня без ужина!

"Эта сказка очень хороша, потому что великолепно описывает человека. Он готов пожертвовать всем; но вскоре выясняется, что сегодняшний обед-это совсем другое дело. "Человек всегда желает начинать с чего-то большого. Но это невозможно: выбирать не из чего; мы должны начинать с вещей и дел сегодняшнего дня".

Приведу ещё одну беседу, которая очень характерна для методов Гурджиева. Мы шли по парку. Нас было пятеро, не считая Гурджиева. Один из нас спросил, каково его мнение об астрологии, есть ли что-нибудь ценное в более или менее известных астрологических теориях.

— Да, – сказал Гурджиев, – Но всё зависит от того, как их понимать. Они могут оказаться ценными, а могут и бесполезными. Астрология имеет дело лишь с одной частью человека: с его типом, с сущностью, и не касается его личности, приобретённых качеств. Если вы поймёте это, вы поймёте, в чём заключается ценность астрологии.

Ещё раньше в наших группах велись беседы о типах, и нам казалось, что учение о типах – довольно трудная вещь, потому что Гурджиев дал нам очень мало материала, требуя от нас собственных наблюдений за собой и другими.

Мы продолжали идти, а Гурджиев всё говорил, стараясь объяснить, что в человеке может зависеть от влияния планет, а что не может.