Кенилворт - Вальтер Скотт

Казалось, после бегства из Камнора и избавления от опасностей, которым она подвергалась там, самым разумным было вернуться к отцу или, во всяком случае, спрятаться от тех, кто создавал эти опасности.

Когда вместо этого графиня потребовала, чтобы он проводил ее в Кенилворт, Уэйленд решил, что она намерена отдаться под защиту Тресилиана и молить о милосердии королеву.

Но вот, вместо того чтобы поступить столь естественным образом, она посылает с ним письмо к покровителю Варни Лестеру, с ведома которого, если не по его прямому указанию, она столько натерпелась.

Это казалось Уэйленду неразумным и крайне опасным, и так как он испытывал не меньшую тревогу за свою собственную участь, чем за участь графини, то счел неблагоразумным выполнить ее поручение, не заручившись советом и поощрением своего покровителя.

Поэтому он решил, прежде чем отдать письмо Лестеру, отыскать сначала Тресилиана, известить его о прибытии Эми в Кенилворт и, таким образом, сразу сложить с себя всю ответственность за дальнейшее. Обязанность направлять и защищать несчастную женщину должен отныне взять на себя тот, кто вначале прибегнул к его услугам.

«Он рассудит лучше, чем я, — думал Уэйленд, — следует ли потворствовать ее желанию обратиться к милорду Лестеру, которое мне кажется просто безумным. Я передам дело в руки Тресилиана, вручу ему письмо, получу то, что мне причитается, а потом дам тягу из Кенилворта. После всего, что я проделал, это место, боюсь, не сулит мне ничего хорошего. Лучше уж подковывать лошадей в самой захудалой деревушке Англии, чем принимать участие в этих великолепнейших празднествах».

Глава XXVII

Вот видела я чудо-мальчугана:

Был Робин-медник, так его сынишка

В любую щель, как кошка, пролезал.

Среди всеобщей суматохи, царившей в замке и его окрестностях, разыскать кого-нибудь было делом далеко не легким. Верный слуга с волнением высматривал Тресилиана, но почти не питал надежд на встречу с ним — в положении Уэйленда было опасно привлекать к себе внимание, и он остерегался расспрашивать подряд всех слуг и приближенных Лестера. Однако, не задавая прямых вопросов, ему удалось узнать, что, по всей вероятности, Тресилиан должен находиться в числе джентльменов из свиты графа Сассекса, в сопровождении которых этот вельможа прибыл сегодня утром в Кенилворт, где Лестер принял их с величайшим почетом и любезностью. Он узнал также, что оба графа со своими приближенными и многими другими знатными лордами, рыцарями и джентльменами несколько часов тому назад сели на коней и ускакали в Уорик, чтобы сопровождать королеву в Кенилворт.

Приезд ее величества, подобно многим другим великим событиям, откладывался с часу на час. Но вот запыхавшийся курьер провозгласил, что королева задержалась, изъявив всемилостивейшее согласие принять выражение верноподданнических чувств граждан, собравшихся в Уорике в ожидании государыни; вероятно, она прибудет в замок не раньше вечера.

Это известие дало возможность передохнуть тем, кто ожидал появления королевы и готовился исполнить свою роль в церемонии, которой оно должно было сопровождаться. Уэйленд, заметив, что несколько всадников въезжают в замок, возымел надежду, что Тресилиан может оказаться в их числе. Чтобы не упустить возможности встретиться со своим патроном, Уэйленд расположился на заднем дворе замка, неподалеку от башни Мортимера, и всматривался в каждого, кто проезжал по мосту. Заняв эту позицию, он мог быть спокоен, что никто не въедет в замок и не покинет его незамеченным; с волнением разглядывал он одежду и лицо каждого всадника, когда, показавшись из-под противоположной башни, тот, придерживая или пришпоривая лошадь, приближался ко входу во двор.

Но в тот момент, когда Уэйленд с таким нетерпением ожидал встречи с Тресилианом, его потянул за рукав тот, с кем он меньше всего желал встретиться.

Это был Дикки Сладж, или Флибертиджиббет, который, подобно чертенку, чье имя и костюм он присвоил, вечно вырастал как из-под земли перед тем, кто меньше всего думал о нем. Каковы бы ни были истинные чувства Уэйленда, он счел необходимым выразить радость по поводу этой неожиданной встречи:

— А! Это ты, мой малыш, мой мальчик-с-пальчик, мой принц преисподней, мой мышонок?

— Вот именно, — отозвался Дикки, — мышонок, который прогрыз сеть, когда лев, запутавшийся в ней, стал удивительно смахивать на осла.

— Ах ты попрыгунчик, да ты сегодня острее уксуса! Но скажи, как ты отделался от того тупоголового великана, с которым я тебя оставил? Я боялся, что он разденет и проглотит тебя — знаешь, как люди чистят и едят жареные каштаны?

— Если бы он это сделал, — ответил мальчик, — то у него бы оказалось больше ума в желудке, чем в башке. Но этот великан — добродушное чудище и куда признательнее многих других людей, которых мне случалось выручать из беды, мистер Уэйленд Смит.

— Черт меня побери! — воскликнул Уэйленд. — Да ты острее ножика из шеффилдской стали! Хотел бы я знать, каким чудом ты укротил этого старого медведя?

— Ладно, заговаривай зубы, на тебя это похоже; ты думаешь, что красное словцо может сойти за доброе дело. А что касается этого честного привратника, то, когда мы прибыли к воротам, его башка никак не могла справиться с заучиванием наизусть речи, которую за него написали другие и которая оказалась непосильным бременем для его великаньих способностей. А эту торжественную речь, как и все другие, писал мой ученый наставник Эразм Холидей, и я слышал ее столько раз, что запомнил каждую строчку. Как только я услышал, что этот олух запинается и бьется над первым стихом, словно рыба на суше, я сразу сообразил, в чем тут загвоздка, и подсказал ему следующее слово; вот тогда-то он и подбросил меня в воздух от восторга — ты сам видел. Я пообещал, если он вас пропустит, спрятаться под его медвежьей шкурой и подсказывать ему, когда понадобится. Сейчас я сбегаю поем чего-нибудь и вернусь к нему.

— Так, так, мой дорогой Дикки, — обрадовался Уэйленд. — Спеши, ради всего святого! А то несчастный великан уже расстраивается без своего крошки-спасителя! Спеши, Дикки!

— Эх ты! — ответил мальчик. — Выжал из меня все, что мог, и — «спеши, Дикки!» Так ты мне не расскажешь историю леди, которая тебе такая же сестра, как я?

— Ну на кой тебе сдалась эта история, озорник несмышленый? — спросил Уэйленд.

— Ах вот как ты заговорил! Плевать мне на твои дела… Знай только, что уж если я пронюхал тайну, то либо буду помогать до конца, либо буду пакостить, когда от меня хотят скрыть ее. До свидания!

— Нет, подожди, Дикки, — изменил тон Уэйленд, который слишком, хорошо знал неутомимую и деятельную натуру мальчика и не хотел иметь врага в его лице. — Постой, дорогой мой Дикки, не надо так быстро покидать старых друзей! В один прекрасный день ты узнаешь о леди все, что знаю я.