Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

— Я хочу увидеть, — выдавливаю из себя, закончив пить, и приподнимаюсь, чтобы сесть.

Вернее, пытаюсь приподняться.

Все передо мной плывет и кружится, желудок выворачивает наизнанку, и затем я лишь чувствую, как чьи-то руки снова укладывают меня на постель. Я весь взмок, меня знобит от холода, и дрожь не унимается.

— Не так резко, — хмурится док, поглядывая на мониторы, выстроившиеся у моей кровати. Однако ни один аппарат не пищит. Это хорошо — я знаю об этом по своему давнему опыту. — Тебе придется снова привыкать к движениям. Не забывай, ведь ты пролежал десять дней.

— Десять дней?!

— Об этом было написано в документе, который я тебе посылал. — Он смотрит на меня, подняв бровь, довольный показаниями мониторов. — Ты же читал его и заверил сетчаткой? Первый сеанс самый длительный. Второй завершит процесс регенерации, а потом останется только сделать несколько пластических модификаций.

Интересно, о чем еще там было написано? Теперь понятно, почему сон казался мне таким долгим. Я собираюсь с силами, чтобы снова спросить, но он выставляет перед моим лицом зеркальце — дешевую импортную вещицу с пластмассовыми ободком и ручкой, такие можно увидеть в любой первой попавшейся лавке, — и я смотрюсь в него.

Знаю, что лицо еще не готово, но разочарование все же пронзает меня насквозь. Однако я заставляю себя смотреть. Вообще-то, стало лучше. У меня теперь есть уши, пусть частично. И нос. И лицо похоже… на лицо, что ли. Не то чтобы очень симпатичное, но хотя бы вы не будете кричать и падать в обморок, если встретите меня в темном переулке. Волос нет совсем, и кожа розовая, такая, как если бы я обгорел на солнце, или что-нибудь в этом роде. Я долго выдыхаю воздух — вместе с ним мне хочется выпустить разочарование, засевшее внутри, потому что даже если он оставит все как есть сейчас, и то это будет намного лучше того, что было.

Но я не хочу, чтобы он оставлял все как есть.

— Я намерен дать тебе неделю на восстановление. — Док задумчиво смотрит на меня. — Тебе надо быть готовым к выписке завтра утром. — Он умолкает на мгновение, слегка хмурится. — С тобой живет кто-нибудь? Тот, кто смог бы ухаживать за тобой, пока ты будешь набираться сил?

Я качаю головой, и, могу поклясться, это его как будто успокаивает.

— Знаешь что? — Он улыбается. — Может, погостишь некоторое время у меня? В моем доме много места. Так я мог бы непосредственно наблюдать за делом своих рук. И здание охраняется, так что пресса не будет тебя донимать.

Я собираюсь сказать «нет», совершенно автоматически, и тут что-то меня останавливает. Зачем так скоропалительно? Изучающе разглядываю его с минуту — придраться не к чему. Он не Домино. В этом я ничуть не сомневаюсь. Просто, может быть… так никто не поступает. Не предлагает помощь. Просто так. Он выжидает, и я замечаю некоторое нетерпение в его глазах и, может, даже обиду за то, что я еще раздумываю, а не сразу хватаюсь за приглашение. Какого черта?

— Я… простите. — Мне не надо притворяться, что я смущаюсь, потому что так оно и есть. — Это очень… мило с вашей стороны. — Я пытаюсь подобрать слова, которые произносят в таких случаях, но как это непросто — мне ведь никогда прежде не доводилось попадать в такие ситуации. — Спасибо, — наконец выговариваю я, чувствуя себя полным олухом.

Но он улыбается в ответ, глаза его сияют от радости.

— Вот и хорошо. Отдыхай, а я зайду за тобой, когда соберусь домой. Мне нельзя тут засиживаться.

Теперь он смотрит на медсестру, и я замечаю, как сердечное выражение сходит с его лица. Он дает ей некоторые указания, и кажется, речь идет о том, чтобы меня осмотрели специалисты, но не все, ну а потом идут какие-то медицинские термины.

Он выходит из палаты, и она выходит из палаты, но тут же возвращается, неся мне чашку, полную пилюль, и поднос со всякой дрянью, которая называется больничной едой, — здесь и студень, напоминающий зеленую пластмассу, и куриный суп из кубиков, и приторный крем. Все, как двадцать лет назад, когда я попал сюда впервые, — ничего не изменилось с тех пор. Тогда мне было четыре года. Пробую на вкус крем и сразу же вспоминаю все. Убираю ложку на поднос и откидываюсь назад, надеясь, что одна из пилюль поможет мне уснуть. Без сновидений.

Но уснуть не получается. Я подтягиваю к себе прикроватный экран, подключаюсь к Сети, и как только оказываюсь там, весь экран покрывается живописными цветами, будто кто-то забросал его букетами из цветочного магазина. Ярко-красная подпись, сделанная размашистым почерком с наклоном, гласит:

> Как дела — уже красивый?

Это почерк Дэйтарк. Я сразу узнаю его, и мне интересно — она в курсе, потому что влезла в мою медицинскую карту или просто догадывается? Я вывожу на экране слова:

> В процессе. Еще не доделали.

и наблюдаю, как они принимают форму на черном подрагивающем фоне. Мне тяжело долго писать и хочется уже опустить руку. Но я делаю еще усилие и дописываю несколько слов:

> Док пригласил меня пожить у него. Я согласился.

Не знаю, зачем я сообщаю ей об этом, но мне вдруг действительно очень важно узнать, что она думает на этот счет. А пялиться в экран нет смысла, потому что она может не возвращаться целую вечность. Впрочем, алая линия на экране тут же начинает оживать. Я с готовностью жду, но слова так и не появляются, а среди разбросанных цветов и рассыпанных лепестков ярко пламенеет знак вопроса.

Я пожимаю плечами, а сам не могу понять, что же меня беспокоит. Но я пишу:

> Все нормально.

И теперь мне действительно надо прилечь на минуту-другую. А когда потолок перестает шататься и я снова могу общаться, все письменные знаки исчезают. Остаются только цветы во весь экран.

Мне как будто бы становится легче, не знаю почему. Наверное, из-за того, что Дэйтарк, похоже, способна проникать куда угодно, и я иногда начинаю верить в то, что она всегда на месте. Проверяет, как я — ну, вы понимаете? Так что я уже не беспокоюсь — вот поеду к доку домой, там все и будет видно. Если надо — я всегда смогу поймать тачку и вернуться к себе.

А потому я заказываю себе новую книжку — о парне, который пешком пересек всю Канаду. Все нормально, вот только автор, по-моему, перемудрил, а медсестра просто счастлива оттого, что я сижу в постели. Еще больше она радуется, когда я неверной походкой иду по коридору туда и обратно, и она почти не ворчит на меня. Да уж, мне-то известны их порядки. Того времени, что я провел в больницах, мне хватило, чтобы уяснить: если делать все, о чем просят, — к тебе будут хорошо относиться, а если ныть и доставать всех, то рано или поздно получишь по счетам.

И когда мне несут очередной поднос с едой, отягощенной воспоминаниями о прошлом, в палате снова появляется док. На этот раз на нем нет белого докторского халата и защитной маски — он в классическом костюме, в рубашке и без галстука, тот самый док, во всех отношениях, но только улыбающийся и раскованный, словно мы с ним старые друзья и встретились для игры в гольф или для чего-нибудь еще. А медсестра приносит мне документ с выпиской, чтобы я поставил подпись и заверил сетчаткой, и выкатывает кресло на колесиках, потому что «Вам не разрешается выходить из здания на своих двоих» — может, боятся, что вы предъявите иск, если вдруг упадете и сломаете ногу. А на улице совсем неплохо пройтись до автомобиля, который подогнал служащий. Автомобиль. Что ж, если вы док, то можете позволить себе все эти регистрационные взносы, и потом, наверное, автомобиль ему необходим, чтобы срочно ехать в больницу в случае чего.

Думаю, это моя первая поездка в автомобиле, который не является такси, — с того самого раза. За окном по-настоящему яркий день, потому что лето, и на улицах полно гуляющих после работы людей. Они делают покупки, едят в кафе и строят друг другу глазки, сидят у подножий памятников, по краям тротуаров, прислонившись к стенам зданий, держа беспроводные экраны на коленях. Домой идти незачем, разве только чтобы поспать. Мы проезжаем мимо, и никто в нашу сторону даже не смотрит.

Кондоминиум находится в одной из новых башен — с подземным гаражом за воротами и охранником со строгим взглядом. Внутри дома ослепительно светло, а кабина лифта, который мгновенно поднимает нас наверх, вся убрана настоящими коврами — чистыми и зелеными — на полу, на стенах — везде. И никаких зеркал. От напряжения немного кружится голова… Все-таки меня еще качает.

Мы выходим из лифта и оказываемся в небольшом помещении, которое, полагаю, должно напоминать внутренний дворик — вымощенная дорожка, гравий, бассейн, даже освещение здесь похоже на солнечный свет, а когда двери лифта закрываются, что-то плюхается в бассейн. Неужели лягушка? Настоящая? Хочу посмотреть, но док теперь крепко держит меня под локоть и явно не позволит здесь задержаться — я это чувствую.