Я свидетельствую перед миром - Ян Карский

Я понял тогда, как тесно связано все в мире, объединившемся против деспотизма и преступлений, против войны и ее трагедий. Мне казалось, что и я сам — частица некой всемирной системы.

Наконец настал час самой важной встречи. 28 июля 1943 года посол Ян Чехановский сообщил мне, что меня приглашает президент Соединенных Штатов, который хочет услышать от меня, что происходит в Польше и в других оккупированных странах.

Я спросил, как я должен разговаривать с президентом.

— Будьте точны и лаконичны, — ответил посол. — Президент Рузвельт — самый занятой человек в мире.

Белый дом показался мне большим, современным, выстроенным добротно, но в провинциальном духе. Вокруг него росло много деревьев и царила тишина. Я представил себе, как выглядело бы здание подобного назначения у меня на родине. Оно было бы окружено статуями, украшено затейливыми башенками и пирамидками, стены были бы увиты плющом, и на всем чувствовался бы отпечаток истории. Тут же передо мной была типичная усадьба богатого помещика. И все же, когда я вместе с послом переступал порог Белого дома, сердце у меня колотилось вовсю. Ведь я находился в самом сердце могучей державы, и мне предстояло встретиться с самым могущественным человеком в мире.

Президент Рузвельт, казалось, никуда не спешит и ничуть не устал. Он оказался очень хорошо осведомлен о польских делах, вопросы задавал меткие, дельные и всегда по существу. Его интересовала наша система образования и все, что мы делаем, чтобы уберечь детей. Он подробно расспрашивал меня об организации Сопротивления и о потерях, которые понес польский народ. Хотел знать, почему Польша оказалась единственной страной без коллаборационизма. Спрашивал, правда ли то, что рассказывают об уничтожении евреев. И вникал во все детали партизанской тактики, диверсионных действий, саботажа.

По каждому вопросу он старался составить себе полное представление, чтобы почувствовать атмосферу подпольной работы, понять внутренний мир людей, которые занимаются ею изо дня в день. На меня произвела огромное впечатление широта его ума. Так же, как Сикорский, он не ограничивался интересами своей страны, а мыслил в масштабах человечества. По окончании беседы я оставил президента таким же свежим, бодрым и приветливым, каким он меня встретил. Сам же я изрядно устал.

Это была не обычная физическая усталость, а приятное утомление плотника, который вбил последний гвоздь в построенный им дом, или художника, который поставил подпись на завершенном полотне. Мой труд тоже был завершен, так что усталость сочеталась с чувством выполненного долга.

Посол предлагал отвезти меня на машине, но мне захотелось пройтись пешком. Я перешел Пенсильвания-авеню и вышел на Лафайет-сквер напротив Белого дома. Я знаю, почему меня туда тянуло, — там стоит памятник Костюшко. Я сел на скамейку и стал разглядывать прохожих. Все были хорошо одеты, выглядели сытыми, здоровыми и довольными. Война почти не затронула этих людей. Череда картинок промелькнула в моем воображении: роскошная гостиная португальского посла в Варшаве и сразу резкий контраст — пыль, зной, грохот снарядов, горечь поражения; беспорядочный изнурительный марш на восток в поисках несуществующей армии. И дальше: вой ветра и ледяной холод русских степей. Колючая проволока. Поезд. Немецкий концлагерь в Радоме и первое столкновение с чудовищной жестокостью, грязь, голод, унижение. Потом Сопротивление: постоянная конспирация и нервное напряжение. Лыжный переход через горы.

Порабощенный Париж… вездесущие немецкие шпионы… Татры… смертельная усталость… страшное пробуждение — и гестапо. Избиения, адская боль, кровь, заливающая глаза, уши и весь мир.

Памятные слова: «У нас было два приказа. Первый — сделать все возможное, чтобы устроить побег. А второй — ликвидировать тебя, если операция не удастся».

И снова кропотливая, тяжелая, опасная работа в Сопротивлении. Гетто и лагерь смерти… тошнота… неотступные голоса обреченных евреев. Потом Унтер-ден-Линден, Берта, Рудольф — когда-то любимые, а теперь ненавистные люди. Пиренеи — ночные и дневные… Дипломатические приемы, выступления… Мое награждение. И наконец я снова увидел перед собой — так же ясно, как вижу сейчас, когда пишу эти строки, — утомленного старого человека, он смотрел на меня отеческим взглядом и говорил: «Я не даю вам никаких инструкций. Вы не будете официально представлять польское правительство и его политику. Вы окажете нам помощь уже тем, что расскажете все, что видели и пережили, и повторите то, что вам поручили передать в Польше. Вот и все».

Эпилог[***]

Я не претендую на то, что дал в своей книге исчерпывающее описание польского Сопротивления, его деятельности и структуры. Думаю, в данный момент никто и не способен дать такое описание. Это станет возможным не раньше, чем спустя несколько лет после войны, когда будет собрана и сопоставлена вся информация. Я основывался на своем личном опыте, старался вспомнить все, что со мной происходило, рассказать о событиях, в которых участвовал, и о людях, с которыми встречался[181].

Польским подпольным государством, которому я служил, руководило лондонское правительство в изгнании. Мне известно, что, помимо наших структур, существовали другие организации, действовавшие по указаниям или под влиянием Москвы. Но поскольку я писал лишь о том, чему сам был свидетелем, то не стал упоминать о них в книге[182].

Я первый из участников польского Сопротивления, кому удалось опубликовать то, что я о нем знаю. Надеюсь, это побудит сделать то же самое и других, и по этим рассказам свободные народы всего мира смогут судить о том, как жили и боролись поляки в годы нацистской оккупации[183].

Иллюстрации

Ян Карский у себя дома в городе Чеви-Чейз (штат Мэриленд, США).

4 апреля 1995 г.

Диплом, выданный Яну Козелевскому 8 октября 1935 г.

Львовским университетом Яна Казимира.

Вверху: семья Козелевских. Лодзь, 1918 г.

Внизу: слева Ян Козелевский, будущий Ян Карский, в студенческой форме. Рядом в военной форме его брат Мариан Козелевский. 1936 г.

Секретный указ главнокомандующего Армии Крайовой генерала Стефана Ровецкого от 10 февраля 1941 г. о награждении гражданина Кухарского (т. е. Яна Карского) орденом Воинской доблести (Virtuti Militari).

В тексте указа говорится: