Черный Баламут. Трилогия - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Прости, сынок…" - беззвучно прошептала несчастная звезда со смешным именем Красна Девица. И небесные жители отвернулись в смущении - мать Здоровяка, чье чрево якобы приняло чужой зародыш божественным соизволением, носила точно такое же смешное имя.
- Что уж тут прощать, тезка? Думаешь, легко числиться в братьях у того, на ком "зиждется ход всех событий, ибо он - владыка живущих"? Еще в колыбели стоило Кришне зевнуть, как меня будили восторженные вопли нянек! Видите ли, в глотке у младенца обнаруживалась вся Вселенная с небесной твердью и просторами земными! А я с детства считался тупым увальнем, потому что видел лишь зевающий рот и ничего больше!..
Огромная ночная бабочка бестрепетно присела на руку к Здоровяку. Повела мохнатыми усиками, всплеснула крыльями, словно не одобряя шумного поведения своего нового насеста, и задремала, пригревшись. Очень осторожно силач опустился на прежнее место, положил руку с бабочкой на колени и долго глядел на цветастую странницу.
Усы топорщил.
Пышные - тысячу бабочек хватит осчастливить.
- Все его любят, Баламута, - еле слышно прогудел он, забыв о собеседнике и разговаривая больше сам с собой. - Бабы - табунами, мужики слоновье дерьмо жрать готовы, лишь бы он ласковое слово им бросил! Там, на Поле Куру, ведь дохнут же, глотки рвут, друг дружку лютой ненавистью… а его - любят! Пальцем не трогают! А я, тезка, я его больше всех люблю! Люблю, а вот драться плечом к плечу - не пошел. Это, наверное, потому, что драться я умею хорошо, а любить - плохо. Как полагаешь?
Жесткая ладонь аскета легла на запястье примолкшего Здоровяка, и бабочка зашевелилась - не сменить ли насест?
Нет, решила, что от добра добра не ищут.
- Он любил хватать телят за хвосты и дергать, - нараспев произнес Рама-с-Топором, подмигнув мрачному брату Черного Баламута, - пить тайком из сосудов свежевзбитое масло и делиться с обезьянами украденной пищей. Когда женщины доили коров, он пробирался в их дома, пугал малых ребятишек, пробивал дырки в горшках со сметаной и только смеялся, когда ему выговаривали за проступки…
- Да, тезка, все было именно так. - Силач кивнул, не поднимая взгляда. - Храмовые писцы не соврали. Ни на ману[66]. И даже когда Канса-Ирод, местный царек, велел перебить всех десятидневных младенцев в окрестностях Матхуры, надеясь в числе прочих истребить новорожденного Баламута, матери убитых желали Ироду адских мук, а Кришне простили и это. Кого другого прокляли бы на веки вечные, а ему простили. И эту Великую Битву тоже простят.
Ковш Семи Мудрецов скользнул ниже. Махендра, лучшая из гор, почему-то замолчала, а мудрецы, отличаясь любопытством, не отличались терпеливостью.
Бабочка сорвалась с руки Здоровяка и устремилась в небо. Жизнь пестрой летуньи была столь коротка, что преступно растрачивать драгоценные мгновения на долгие разговоры, а на долгое молчание - вдвое преступней.
"Простят?" - спрашивали Семеро Мудрецов, сверкая сединами.
"Простят?!" - пятясь назад, изумленно скрипел усатый Каркотака.
"Простят…" - посмеивался воитель Уголек, оправляя одежды цвета смерти.
Сома-Месяц не вмешивался.
Он умирал, чтобы родиться вновь.
* * *
Два тезки сидели у костра: Рама-Здоровяк по прозвищу Сохач, брат Черного Баламута, и Рама-с-Топором, сын Пламенного Джамада.
На благородном языке: Баларама Халаюдха и Парашурама Джамадагнья.
Двое трусов, уклонившихся от Великой Битвы.
И вокруг них беззвучно завершался Двадцать седьмой день зимнего месяца Магха. День гибели мира, день начала Эры Мрака, день, который ох как не скоро назовут восемнадцатым февраля.
Самоуверенно добавив: восемнадцатое февраля три тысячи сто второго года до нашей эры - как будто Эра Мрака может делиться на нашу и чужую.
Двое мужчин сидели с закрытыми глазами и видели одно и то же. Поле Куру, тишина, и в ночной прохладе меж трупами людей, слонов и лошадей бродит чернокожий красавец, улыбаясь невинной улыбкой ребенка.
Вот он поднимает голову, вот гигантская крылатая тень перечеркивает небо над полем брани…
И звезды тускнеют в испуге.
КНИГА ПЕРВАЯ
ИНДРА-ГРОМОВЕРЖЕЦ ПО ПРОЗВИЩУ ВЛАДЫКА ТРИДЦАТИ ТРЕХ
Бали сказал:
- В стычках премудрые боги мною были разбиты,
Я швырял многократно горы с лесами и водопадами,
Вершины, скалы я разбивал о твою голову в схватке!
Но что же могу поделать?
Трудно осилить время.
Разве тебя, с твоим перуном, мне кулаком убить не под силу?
Но теперь не время отваге, время терпенью настало!
Maxaбхарата, Книга о Спасении, шлоки 370-374
Зимний месяц Магха, 28-й день
БЕСПУТСТВО НАРОДА
В течение длительного времени, вставая неизменно по утрам, мы создавали это превосходное сказание с целью сделать благодеяние миру…
ГЛАВА I
РАЙСКИЕ ДЕМОНЫ
Крылатая тень наискось перечеркнула небо над Полем Куру, на миг размазалась туманной свастикой и устремилась ввысь, почти сразу исчезнув из виду.
Воздушные пути сиддхов покорней запуганного пса стелились навстречу Гаруде-Прогло-ту, Лучшему из пернатых, виляя белопенными хвостами, и летучие колесницы полубогов расторопно спешили убраться с дороги, не дожидаясь, пока их сметет яростный ураган. А потом возничие еще долго смотрели через плечо вослед орлу-исполину и изумленно хмыкали: Гаруда сегодня летел гораздо медленней обычного. Да и наездник его меньше всего походил на Вишну-Опекуна, коему полагалось восседать на Проглоте.
Меня абсолютно не занимали косые взгляды и дурацкое хмыканье с обочины.
Пусть их.
Дрема текла по векам расплавленным свинцом. Тело само собой зарывалось все глубже в теплый пух, сон-нянька обкладывал меня подушками, взбитыми ласковой рукой, и легконогие видения хороводом бродили вокруг расслабленного Громовержца, словно апсары в ожидании выбора.
Ушедший в небытие день, со всеми его заботами и злоключениями, казался марой, туманной дымкой над озером, жить которой - до рассветного ветерка.
Чужак во мне ворочался, отказываясь соглашаться с радужными надеждами, но и он не мог сейчас меня всерьез потревожить.
Я чувствовал себя легко и спокойно, как зародыш в яйце, в Золотом Яйце на заре творения мира, и мне не нужно было видеть, чтобы знать и чувствовать. Вон она, сверкает под звездами, обвитая спиралью нашего полета, - славная гора Меру, незыблемая ось Трехмирья, похожая на цветок лотоса или скорее на сложной формы вертел, которым проткнули насквозь три куска оленины и поместили в печь… Хороша
