Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Приклонский Е.

— Вот ведь какая история, товарищи, получается... Вы, конечно, заметили вон того молодого человека, — тут майор показал глазами на сержанта, — который сейчас забивает кувалдой палец, совсем не подозревая о том, что он — герой, что он, может быть, заколачивает один из гвоздей в крышку гроба фюрера, да что там фюрера — всего фашистского рейха и гитлеризма вообще. У вас, я знаю, тоже есть правительственные награды... Да не трясите вы головами, как лошади... — Тут мы едва сдержали улыбки. — Пусть не на груди, но уже есть... в приказах. И никого из вас это уже не удивляет. Но, разрешите, расскажу я вам, как было несколько раньше, когда, например, вручили нам первые наши медали — медали «За оборону Москвы». Бог ты мой! Помню, вылез я из электрички в Загорске и, хотя было морозно и почти темно, распахнул шинель так, чтобы всем встречным была видна моя первая, а потому самая дорогая награда, да прошагал, словно на параде, все восемь верст до расположения своей части чуть не строевым... Вот так, ребятки.

Тут вынужденный перекур кончился, потому что Федя завел двигатель, и обе наши машины пустились во все тяжкие догонять своих. [448]

В конце дня вступили в дело. В какой-то глухой деревушке, что затаилась среди лесов и болот, вовсю бушевал огневой бой. Снаряды рвались густо, сбивая ветки и стряхивая хвою с деревьев, горели высокие ели, а справа от дороги, между пылающих домиков, чадили черным дымом две неподвижные ИСУ-122 из нашего недавнего пополнения. Проскакиваем на скорости деревню и снова выходим на дорогу, круто сворачивающую вправо. В двухстах метрах справа, за мокрым лугом, — лесопосадка, а из-за деревьев выглядывает фасад двухэтажного деревянного дома. Слева — болото (смотреть не хочется!). Впереди — та же посадка из трех-четырех рядов взрослых деревьев. Теперь снаряды летят через нас. Медленно, с предосторожностями продвигаемся по дороге туда, где она пересекает посадку, и останавливаемся под деревьями: дальше все открыто, а место такое, что с дороги не сверни.

В отдалении шевельнулись подозрительно кусты, и нам почудилось какое-то движение — без промедления посылаем туда два осколочных снаряда подряд. Немцы тотчас открыли интенсивный огонь из минометов по дороге и лесопосадке. Судя по силе разрывов, мины падают тяжелые, и стоять на месте у выезда в поле опасно. А взрывы крякают и слева, и справа, так что содрогается дорога под нами. Она прочная, на полметра поднята над болотом, но такая узкая, что, пятясь по ней задом, есть все шансы засесть. Грянул особенно близкий взрыв, нам заложило уши. Каневский, сидевший смирно на днище позади Калинина, быстренько втиснулся под люльку и, выставив из-под нее голову, бодро спросил Нилову спину:

— Нил Тимофеевич, как ваше самочувствие?

Нил, прильнувший к триплексу, пробурчал что-то не оборачиваясь. Стараясь не расхохотаться и поеживаясь от возбуждения, вызванного грозящей опасностью, вылезаю наружу, чтобы помочь водителю. Став на дороге перед Ниловым люком, начинаю подавать ему команды условными жестами. Машина, осторожно шлепая гусеницами, медленно отползает назад.

Пока пятились к развилке, прибежал из двухэтажного здания офицер, заругался:

— Что вы тут разъездились? Только огонь на штаб привлекаете!

Отчасти он был прав, и мы поставили машину в лесу, возле самой деревни, рядом с передовой. [449]

Обстрел еще долго не прекращался, но хозвзводовцы все-таки в ранних сумерках доставили нам к ужину обед, да еще и с трофейным спиртом для аппетита (по 50 граммов на человека). «Не бойтесь, — сказали, — проверен!» Но это было заметно и так.

В лесочке этом и заночевали, но спать немец не дал: всю ночь швырялся снарядами и минами. 10 октября

Рассвет наступил холодный, с белым инеем на полегших травах и тяжелым, густым туманом в низких местах. Чуть развиднелось — вперед. Фриц, накопивший богатый опыт по «выравниванию линии фронта», среди ночи заранее драпанул.

На одной из остановок (а задержки случались часто из-за отвратительной дороги, трудной даже для гусеничных машин) наш отважный экспедитор гвардии сержант Павлов притащил на нашу машину целую пачку газет и писем. Мне сразу пять (!): из Фастова, Загорска, Калинина, из старого полка, а также из Москвы с сообщением об однокласснице Мусе Берлин, которая уже стала заправским военным шофером. Письма эти не сгорели вчера только чудом, так как кирзовая сумка Павлова осталась лежать на броне ИСУ-122, когда самоходку немцы неожиданно подожгли из засады. Сержант и автоматчики едва успели спрыгнуть с машины и отползти в сторону.

Несмотря на похвальное усердие фрица в отступлении, в 14 часов мы его все же настигли. Противник успел занять удобную позицию за речкой, на которой поблизости имелся лишь единственный пригодный для форсирования брод. Что впереди — мешала видеть густая прибрежная растительность на той стороне. Переправа оказалась легкой: мелкий брод с каменистым дном небольшая колонна из пяти самоходок во главе с ИС-2 преодолела быстро и почти без помех. Сразу за переправой перед нами открылся широкий луг с обступившим его с трех сторон таинственно молчащим лесом. Лес, слева и справа густой, изукрашенный разноцветной осенней листвой, а прямо по ходу — хвойный, редкий, с упавшими или наклонившимися в разные стороны деревьями.

Не останавливаясь, увеличиваем дистанцию между машинами до 50—70 метров и устремляемся вперед по дороге, которая пересекает луг наискось справа налево и теряется затем в [450] лесу. Все по-прежнему тихо, но метрах в трехстах от берега вдруг вспыхнул головной танк и через минуту взорвался. Башня его свалилась влево в траву. За дымом и пламенем никто из нашей машины не видел, спасся ли экипаж. ИСУ рассредоточились по лощине над рекой и, прикрываясь кустарником, развернулись лбом к противнику. Снаряды и мины сыпались дождем на оба берега реки и особенно на брод. Но немцы хватились поздно.

Румянцев исчез куда-то. Попав в крепкий переплет, мы действовали поначалу на свой страх и риск, огрызаясь по мере сил. Однако порядка настоящего не было до тех пор, пока около машин не появился командир полка, тотчас пославший нас вперед. Маневрируя за кустами и деревьями, быстро выводим самоходки на новые огневые позиции и открываем частый огонь прямой наводкой по неприятельским опушкам, перемещаясь после двух-трех выстрелов, чтобы противник не успевал пристреливаться.

Оказывается, сами того не подозревая, мы первыми захватили узкий плацдарм за рекой Маза-Югла, с чем и поздравил нас гвардии подполковник Федоров, побывавший с риском для жизни в каждом экипаже, и нам же предстоит удерживать эту прибрежную полоску до подхода главных сил. Пехота наша уже начала небольшими группами переправляться через реку и усердно окапывается: только лопатки мелькают и земля летит. Потом под сильным обстрелом на помощь нам прорвались через брод три «Студебеккера» с 76-миллиметровками на прицепах. Описав быструю дугу по лугу и сориентировавшись, они подкатили к нашим кустам. Артиллеристы за минуту-другую отцепили пушки, сбросили из кузовов ящики со снарядами, и автомашины, подпрыгивая, умчались обратно за реку. Расчеты у орудий были явно не полные, окапываться им некогда: они сразу вступили в бой. Стрельба с обеих сторон еще усилилась. И очень скоро ближнее к нам орудие, что находилось метрах в двадцати справа от моей машины, замолчало. Артиллеристы — их и было всего четверо — вразброс лежат в разных позах возле своей новенькой зеленой пушки. Проходит несколько минут — никто из расчета не подает признаков жизни.

Вдруг среди частого кустарника промелькнули две солдатские фигуры. Низко пригибаясь и зорко всматриваясь перед собой, они подбираются к осиротевшему орудию. Хочу окликнуть Салова, но, заметив на голове одного из людей танкошлем, [451] успокаиваюсь: это свои. Тот, что с лейтенантскими погонами, осторожно оттащил в сторону мертвого наводчика, лежащего позади щита, осмотрел пушку и приник к прицелу. Когда он быстро оглянулся и что-то сказал товарищу, мне показалось, что это Суртаев. Орудие, по-видимому, было заряжено: офицер коротко шагнул влево и дернул за спуск. Изрыгнув пламя, пушка пружинисто подпрыгнула, и стреляющий тотчас стал снова наводить ее. Второй самоходчик, сержант, подхватил из разбитого снарядного ящика блестящий патрон и послал его в ствол. Дмитрий, услышав не «свои» выстрелы, тотчас выглянул из люка и понимающе заокал:

— Верно, у них в машине снарядов осталось маловато, вот они и используют подручные средства.

А те двое, войдя в раж, работали у орудия еще с полчаса, пока не выпустили по дальней опушке все снаряды.

При переправе и уже на этом берегу большие потери понесла пехота. Наши санинструкторы с ног сбились, переползая с места на место и перевязывая раненых, а тем, что не могли двигаться самостоятельно, помогая добраться до того, своего берега.

Огонь поутих только с темнотой, и нам доставили обед с «подогревом». Вместо чарок находчивый Дмитрий предложил использовать медные колпачки с дистанционных снарядов: