Конец игры - Андрей Раевский

— Найти? В такой час?

— Да, уж надо. Куда денешься…

Осушив на прощанье ещё одну кружку вина, Агверд откланялся, оставив на столе кипу маленьких свитков. Сфагам распечатал и развернул наугад один из них.

"Милый! Сегодня я опять весь вечер смотрела в окно и думала о тебе. По ночам у нас теперь часто идут дожди. Как только начинается дождь, я сразу вспоминаю тебя и пытаюсь представить, где ты сейчас находишься, на каких дорогах. Я только теперь поняла многое из того, что ты мне рассказывал. Жаль, что этого было так мало. Зато я часто мысленно говорю с нашим будущим сыном. Мне кажется, он будет очень похож на тебя.

А помнишь того смешного воронёнка, которого ты кормил у нас в саду? Он с тех пор так всё время к нам и прилетает. Он тоже скучает по тебе. А котик наш заболел и совсем ничего не ест…"

Сфагам бросил свиток на стол и почти упал на застонавшую болезненным скрипом кушетку. Слёзы душили его. Кто, когда, за что, а главное, зачем отнял у него всё человеческое? Какие страшные дела надо было совершить в прошлых перерождениях, что ВОТ ТАК расплачиваться?

Теперь он понимал, нет, не просто понимал, а ЧУВСТВОВАЛ, что имел в виду брат Велвирт, когда говорил, что не хотел бы победить в тот день. Ради чего теперь побеждать? Ради самой победы? Глупо. Ради любви к жизни? А если нет любви к жизни? За что любить такую жизнь, где сверхчеловеческий дух мучительно тщится превзойти и разорвать человеческую оболочку? Жизнь, где дух бесконечно томится в клетке человеческой ограниченности, а естественная природа человека подавлена страдающим духом и не имеет возможности дышать живительным воздухом чувств. И память… Хорошая память — жестокая память! Она хранит всё. Все большие и малые занозы, которые скопились в душе ещё с тех пор, как не годам серьёзный мальчик с яблоком в руках переступил порог Братства Совершенного Пути. Да! Хорошая память — жестокая память, и деться от неё некуда. Так чего же ради побеждать?

Нет. Довольно. Надо успокоить мысли и очистить сознание. Уж это-то он умел. Когда мысли улеглись и сознание очистилось, Сфагам услышал два одновременно говорящих в нём голоса. Первый исходил с самого верха, оттуда, где плелась нить его судьбы. Он говорил, что Анмист — не просто ЕГО противник и что их поединок имеет гораздо большее значение. Сфагам попытался задать вопрос о том, зачем Анмист послан в мир. Ответом были неясные коды и образы, намекающие на что-то страшное, болезненное и чрезвычайно опасное для мира.

Второй голос исходил из совсем другого направления. Из того, которое можно было бы назвать человеческим. Это, собственно, и не был голос. Просто откуда-то со стороны пришла простая и ясная мысль. Если ему случится победить, он, не медля, поедет в Амтасу. А там — будь что будет.

Стрела, пробившая цель, не то чтобы наметила новую, но, по крайней мере, начала понимать, куда летит. Теперь Сфагам был почти готов к поединку, до которого оставались ещё целые сутки.

— Надеюсь, я не заставил тебя ждать? — спросил Анмист, подходя к очагу, возле которого сидел Сфагам.

— Нет. Я специально пришёл раньше.

— Тебе не терпится начать? — снова спросил Анмист, присаживаясь рядом.

— Нет. Я просто люблю смотреть на огонь. В уединении.

— Да, огонь — твоя стихия. Помню…

За их спинами слышались негромкие разговоры. Сегодня кабачок не был пуст. Другой конец комнаты был освещён более ярко. Там пили вино и, конечно же, обсуждали бурные события вчерашнего дня.

— Хорошо, что хоть здесь нас не узнают. А то по городу ходить невозможно, — посетовал Анмист.

— Какое это теперь имеет значение?

— И то верно.

Некоторое время они молча сидели, глядя на огонь.

— Помнишь наш давнишний диспут? — нарушил молчание Сфагам.

— Как же, как же. Книга Круговращений. Вторая глава первой части. "Душа и Разум", — отозвался Анмист. — "Душа сильна, но уязвима, Разум слеп, но изощрён", — процитировал он начало стиха.

— А дальше?

— А дальше два мудреца ведут знаменитый спор о том, могут ли Душа и Разум жить в согласии. Ты тогда принял сторону того, кто говорил о несовместимой природе этих начал, и, надо признать, твои доводы были весьма убедительны. Ну а я считал иначе…

— Теперь и я считаю иначе, — сказал Сфагам.

— Надо же! И я тоже. На сегодняшний день твои аргументы меня убедили. Разум и душа никогда не примирятся. А главное, они и НЕ ДОЛЖНЫ ПРИМИРИТЬСЯ. Им нечего делать вместе.

— Выходит, прав Айерен, что мир расколот надвое?

— В этом, может, и прав…

— Значит, права и книга "Предначертаний". Помнишь пятую главу? Где говорится о том, как человеческий род будет по очереди претерпевать нашествия и гнёт различных тёмных сторон Души, а Разум будет помогать и тем и другим: и самим людям и демоническим силам их душ.

— Да, это одно из самых тёмных мест во всей книге.

— А дальше, — продолжал Сфагам, — пророчества говорят о том, что самым страшным нашествием будет нашествие набравшего силу Разума, ибо при этом душа будет низвергнута и человек перестанет быть человеком.

— Значит, станет чем-нибудь другим, — с напускной беспечностью ответил Анмист.

— Но кем? Человеку и впрямь не дано примирить Разум и Душу. И тот, кому это удаётся, тоже перестаёт быть человеком. Обычным человеком. Он становится более чем человеком, но не теряет при этом человеческого. А низвергающий Душу во имя торжества Разума становится чем-то совсем иным. Чем-то очень страшным. А ещё страшнее будет, когда его всепобеждающий разум расколется надвое и станет воевать сам с собой. А то, что это непременно случится, ясно и без проповедей нашего хорошего знакомого.

— Да-а. Вот уж не думал, что мы с тобой поменяемся сторонами в этом споре, — усмехнулся Анмист, шевеля кочергой в очаге.

Некоторое время они молча сидели, глядя на огонь и прислушиваясь к звукам начавшегося на улице дождя.

— Как будем драться? — спросил Анмист. — Я, по правде сказать, вдоволь намахался вчера мечом, и мне пока больше не хочется. Да и место это уж больно уютное. Что от него после этого останется?

— Наш бой — это не поединок двух людей. Это борьба субстанций. Значит, надо подниматься на самый верх.

— Что ж, поднимемся. Наверх, или куда уж там…

— Скажу, на всякий случай, хозяину, чтобы нас не беспокоили, — сказал Сфагам, поднимаясь с места и кладя свой талисман на маленький столик перед очагом.

Когда он вернулся, Анмист уже закрыл глаза, входя в глубокую медитацию, а рядом с амулетом лежал маленький синий камушек.

Здесь не было звуков. Но не было и тишины. Цвета и звуки, сливаясь в непередаваемой нераздельности, доходили будто бы изнутри, минуя зрение и слух. Свет струился отовсюду, и даже из самой земли, если эту причудливую перетекающую поверхность можно было назвать землёй. Яркие острые лучи, пронизывая стелющееся где-то внизу плетенье разноцветных капилляров, рвались вверх, окрашиваясь во все цвета радуги. А сами капилляры казались то растениями, то стеклянной мозаикой. Полупрозрачные золотисто-коричневые разводы вздымались высоко вверх, прикидываясь скалистыми уступами, а стекающие с них вязкие смолистые потоки то застывали на миг причудливой каменной фигурой или согнутым древесным стволом, то продолжали своё загадочное текучее движение.