Укрощение любовью, или Уитни - Джудит Макнот

Прошло уже двенадцать из четырнадцати дней, и гости собирались уезжать на следующее утро. Вечером все собрались в гостиной, и пристальный взгляд Стивена с неизменной тревогой постоянно останавливался на Клейтоне.

– По-моему, мы надоели вашему брату, – заметила Дженет Кембридж, игриво кивнув на стоявшего в одиночестве у окна Клейтона.

Клейтон услышал Дженет, чего, она, впрочем, и добивалась, однако не подумал галантно разуверить ее в столь нелестном мнении и даже не повернулся от окна, чтобы подарить ей комплимент, на что рассчитывала Дженет. Подняв бокал, он сделал большой глоток бренди, наблюдая, как низко нависший туман клубится и растворяется в темноте. Как было бы прекрасно, если бы туман сомкнулся над ним, унес тяжелые мысли, воспоминания и скорбь.

Клейтон увидел отражение Дженет Кембридж в оконном стекле и услышал ее низкий гортанный смех. Всего несколько месяцев назад он наслаждался ее чувственной красотой и призывной улыбкой. Но сейчас… в ней просто чего-то не хватало. Глаза не переливаются зеленью индийского нефрита. Она не смотрит на него дразнящим, оценивающе дерзким взглядом, не трепещет в его объятиях, охваченная приливом пробуждающегося желания и странными, непонятными ей эмоциями. Дженет слишком доступна, слишком рвется угодить, как, впрочем, и другие женщины. Они не спорили с ним, не вступали в словесные сражения и не отталкивали его с неизменным упорством. Они не были изменчивыми, живыми и жизнерадостными, остроумными и искренними. Они не были… Уитни.

Он осушил бокал, чтобы заглушить боль, ударившую в сердце, когда он мысленно произнес это имя. Что она делает сейчас? Готовится к свадьбе с Севарином? Или с Дю Виллем? Дю Вилль в Лондоне, он способен утешить ее, заставить смеяться и радоваться, забыть обо всем. Дю Вилль больше подходит Уитни, решил Клейтон, задыхаясь от нестерпимой муки. Севарин слабый, никчемный человек, а Дю Вилль умен, красив и богат. Кроме того, никто не сможет отрицать, что он – настоящий мужчина, сильный и мужественный. Клейтон всем сердцем надеялся, что Уитни выберет француза. Нет… половиной сердца. Другая половина разрывалась при мысли о том, что Уитни станет женой другого.

Он продолжал терзать себя, вспоминая, как она шепнула в тот вечер: «Я собиралась сказать, что выйду за вас замуж».

И он, жалкий ублюдок, высмеял ее! Злобно, намеренно холодно украл ее невинность. И когда все-таки нашел в себе мужество отстраниться, она обняла его и заплакала. О Иисусе, он фактически изнасиловал ее, а она рыдала у него на груди.

Клейтон с усилием заставил себя не думать о той ночи. Он предпочитал более утонченную пытку и поэтому изводил себя воспоминаниями о счастливых мгновениях вместе с Уитни: вот она беспечно усмехнулась ему на старте перед скачками, как раз за мгновение до выстрела пистолета. «Если согласитесь последовать за мной, охотно покажу вам дорогу».

Клейтон по-прежнему ясно видел ее в саду в вечер маскарада у Арманов. Каким весельем зажглись ее глаза, когда он сказал, что носит герцогский титул. «Вы не герцог! – рассмеялась Уитни. – У вас нет лорнета, вы не чихаете и не храпите, и сомневаюсь, чтобы вы страдали подагрой, хотя бы и в легкой форме. Боюсь, придется вам претендовать на другой титул, милорд».

Он вспомнил тот день, когда они стояли у беседки и она прижималась к нему и целовала с опьяняющей страстью. Господи, каким она могла быть теплым, нежным, любящим созданием… когда не становилась упрямой, мятежной и… самой чудесной в мире.

Клейтон закрыл глаза, проклиная себя за то, что вообще позволил Уитни покинуть Клеймор. Надо было потребовать, чтобы она вышла за него замуж, как только удастся найти священника. А в том случае, если Уитни начала бы сопротивляться, можно было без обиняков объяснить, что, поскольку он уже лишил ее девственности, ей ничего другого не остается. А потом… потом он сумел бы оправдаться и заслужить ее прощение.

Клейтон со стуком поставил бокал на столик и, не обращая внимания на гостей, направился к выходу. Нет, он ничем не мог исправить омерзительное преступление, совершенное в ту страшную ночь. Ничем!

Гости уехали рано утром, и братья отпраздновали свой последний вечер вместе, намеренно, неспешно, решительно напиваясь до бесчувствия и осушая бутылку за бутылкой. Они предавались воспоминаниям о проделках далекого детства, а когда тема была исчерпана, начали рассказывать друг другу непристойные истории, оглушительно хохоча над пошлыми шутками и продолжая пить.

Клейтон потянулся к графину с бренди и вылил последние капли в пустой бокал.

– Господи! – охнул Стивен, восхищенно наблюдая за братом. – Да ты в-выпил… ос-сушил… прикончил весь чертов бренди!

Он схватил еще один хрустальный графин и подвинул брату:

– Посмотрим, как ты справишься с виски.

Клейтон безразлично пожал плечами и вынул пробку из графина.

Стивен затуманенными спиртным глазами наблюдал, как Клейтон наполняет бокал до краев.

– Какого черта ты пытаешься это сделать? Желаешь утонуть в спиртном?

– Пытаюсь, – сообщил Клейтон гордым, но абсолютно пьяным тоном, – раньше тебя впасть в забытье, и будь что будет.

– Вероятно, тебе это удастся, – кивнул Стивен. – Ты всегда во всем меня опережаешь. С твоей стороны было очень несправедливо вообще родиться, старший братец.

– Верно. И я не должен был этого делать… жаль, что так случилось… но она… она жестоко отплатила мне…

Хотя язык его слегка заплетался, в словах было столько беспросветной боли и отчаяния, что Стивен, вскинувшись, пристально уставился на брата.

– Кто отплатил тебе за то, что ты родился?

– Она.

Стивен тряхнул головой, отчаянно пытаясь выгнать алкогольные пары, туманившие мозг, и сосредоточиться.

– Кто это… она?

– Зеленоглазая колдунья, – мучительным шепотом выдавил Клейтон. – Она заставляет меня платить.

– И чем ты заслужил такую месть?

– Сделал предложение, – хрипло пробормотал Клейтон. – Дал ее глупому отцу сто тысяч фунтов. Но Уитни отказала мне.

Он поморщился и одним глотком осушил половину бокала.

– Обручилась с кем-то еще. В-все т-только об этом и т-толкуют. Нет, – поправился он, – н-не об-бручилась. Это я т-так… п-подумал… и…

– И ты… – тихо охнул Стивен.

Лицо Клейтона превратилось в страдальческую маску. Он протянул руку ладонью вверх, словно умоляя Стивена понять его, но тут же уронил ее.

– Я не поверил, что она невинна… – процедил он. – Не знал… пока не взял ее… и…

Напряженная тишина, воцарившаяся в комнате, внезапно разлетелась, словно хрупкое стекло, из груди Клейтона вырвался нечленораздельный звук.

– О Боже, я причинил ей столько боли! – с мукой простонал он. – Столько боли! – Он закрыл лицо ладонями и хрипло прошептал: – Я истерзал ее, а она… она плакала у меня на груди… потому что искала утешения… Стивен, – в отчаянии вскричал он, – она хотела, чтобы я обнимал ее, пока она плачет.