Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

Так что люди, Саша, как видишь, давно болтают о клонировании, которому я дал бы твое имя – хули, спрашивается, его не присвоить?.. извини, забылся: сингха-то ночью дергают вместе с религиозной чалмой… не крестись: его не только неотложно шуганули с Лубянки, но куда-то, как сказал Люцифер, отправили налаживать рабочее движение в порядке прикрахмаливания ежовского террора, сам знаешь, откуда и кем руководимого… вот как судьба играет человеком».

А.В.Д. попросил Лубянова не распаляться, главное, говорить потише, не буйствовать, выражая самые мрачные моменты своей «закрытой» жизни и, разумеется, политической ситуации как внутри тюрьмы, так и снаружи.

18

– Твой рассказ, – продолжал он, – обо всем таком, друг мой Дима, даже не рассказ, а не укладывающаяся ни в душе, ни в мозгу, невероятная трагедия – трагедия более чудовищная, чем все бывшие ранее… это общенародное бедствие, похожее на дьявольски жестокую месть проснувшегося в людях человекозверя, месть небесному свету божественного преображения, но – будет об этом. – Понимаю, Саша, ты прав, нам не до речуг о славе и успехе, не до букетов астр осенних, фиолетовых «претензий» и бурных аплодисментов всего зала, так как имеем одну на двоих проблему или конкретной жизни, или буквальной смерти… к тому ж все люди подлецы и бляди, при этом мир – бардак, арестантское кладбище и полнейшее говно… ну а о том, что шеф пообещал: о дабл-девушках прекрасных, о регулярных запоях, поправках, баньках, усиленном самообразовании и чтении великих книг, которых я на воле не читал, поговорим мы, ежели успеем, попозже… не обращай внимание, поскольку временами я вольно и невольно сбиваюсь на шекспировские ямбы… со мной это бывает, когда настроена душа на лад серьезный, высокий и простой… учти, я – полуживая легенда и даже с большого бодуна ни слова, ни реплики, ни монолога не забываю и чуть ли не всего Шекспира помню наизусть… разреши только добавить, что на подмостках я буквально ни разу не воспользовался отличным бормотаньем суфлера Хомякова, который, между прочим, нескрываемым был по быту жизни пидарасом… Станиславский с непревзойденным артистизмом однажды так и сказал на банкете самому Ягоде: «Учтите, господин нарком, нашего главного суфлера вы арестуете исключительно через мой живой труп, поскольку каждый человек имеет право на свой задний проход, а все остальное, находящееся в нем содержание, принадлежит народу».

– Прости за смех, Дима… если бы у меня спросил в сей момент, скажем, один из Архангелов: «Ну, а во что же, собственно, ты веришь, ничтожный ты наш раб Божий, Доброво?» – не задумываясь, ответил бы, что в Создателя я верю и в тебя, Дима… остальное, как ты говоришь, меня пока что – пока что! – не колышет, более того нисколько не ебет… в данный момент все зависит от твоей удачи… главное, возбуди в существе шефа животный страх за собственную шкуру, тогда он сам немедленно обмозгует план рискованных экстренных действий и поймет – не сможет не понять – что счет идет буквально на часы, если не на минуты… извини за неоднократные повторения, думаю, тебе даже не придется подсказывать ему спасительные, точней, единственно необходимые в сей ситуации выигрышные ходы… он ведь не дурак – сам поднаторел в режиссировании заговоров, интриг, диверсий и провокаций… не могу не сказать, что слушал тебя с захватывающим интересом, забыв, грешным делом, о своей умопомрачительной старой вине, о несчастье, принес которое ближним… шефу вовремя намекни на явное желание безграмотного Дребеденя похерить мои исследования и труды, обокрав тем самым русскую и мировую науку… даст Бог, твой Люцифер сумеет повернуть дело так, что оно обретет удачное направление к необходимым тебе и мне целям.

– Вот именно, Саша, подобные удачи бывали у меня на сцене… вдруг тебе начинает казаться, что не ты в кого-то там себя воплощаешь, а тошнотворно неподатливый персонаж самолично воплощается в тебя, своевольничает, располагается, сволочь, в существе твоем, как у себя дома, к тому же буквально распоряжается то принципиальными вопросами любви, поцелуев, счастий-несчастий, а также женитьб, то сражений, восстаний, законов Королевства, или же аховыми пролемами советской промышленности, сельского хозяйства, дальнейшего роста производства мяса, молока, ширпотреба и прочих, заебись они в тоске и горе, горсоветов… ты вроде бы ни хрена не делаешь, а только срываешь овации, восторги ебаных театральных критиков, быстро сменивших аппетит схавать тебя с потрохами – на желание восславить твою игру… скромно кланяясь, принимаешь цветы и раболепные улыбочки то дам плебейской номенклатуры, то блатного полусвета, представителей еще не вырубленных богемщиков… а на самом-то деле, Саша, корчусь, как при разыгравшемся геморрое на глазах у самого себя, подсушиваемого юпитерами поддатых осветителей… забыл заметить: от так называемого высшего света, если уж на то пошло, у нас в стране осталась только власть тьмы, как в свое время правильно отразило истинное положение вещей в России бородатое зеркальце русской революции… от делать не хера продолжу болтовню, но, с другой стороны, если пожелаешь, могу и побезмолвствовать, поскольку тоже являюсь частицей своего обобранного и оболваненного народа.

– Продолжай, пожалуйста, Дима, биссирую, как восторженный гимназист, ты льешь живую воду на раны тела и души, я говорю серьезно.

– Ну разве что так, однако ты непомерно высоко оцениил мою жалкую фигуру и хватанул лишку… между нами, знаешь за какой именно неслыханный парадокс испытываю я симпатию к Лубянке?.. то-то и оно-то, что не знаешь, но успокойся: этого не знал и не знает никто из чекистов, кроме меня и вынужденно разрабатываемых мною сокамерников, теперь узнаешь и ты… вот что это за парадокс, Эдип свою мать совсем: весь НКВД стоит на страже, хер знает чего и кого, но только один я во всей тюрьме – что думаю, то и говорю, и весь хуй до копейки… я тут с огромным удовольствием поябываю и советскую власть, и великое учение вместе со всеми бородатыми, лысыми и усатыми паханами в законе, а заодно и чехвощу мандавошечных, кишащих вокруг нас ничемов, заделавшихся всемами… но главная-то шутка парадокса в том, что лично я даже имею – за такое дерзко откровенное свободолюбие! – закрытый значок «Отличника НКВД», на котором, как известно, выпячены щит и меч, не хватает только лужи кровищи, кучи говна и костей – на значке они бы уместились… будь я усатым и рябым Сосо, клянусь, немедленно выкрал бы самого Эйнштейна из башни слоновой кости прямо в Кремль и самолично вручил ему там платиновый значок «Отличник теоретической физики», а то вручает старый козел Калинин какую-то хуйню ткачихам, Коккинаки, твоему ебаному Лысенке, шпионам, пограничникам и нам, артистам… но – ближе к делу, чуть не забыл об одной из главных реплик в нашей драме… поскольку мы с тобой имеем право ежеминутно ожидать от органов любой подлянки, то запомни всего одну ремарку: зубная щетка, в каком бы контексте ты ее не услышал… это значит, что все пошло, как по маслу… если же придут забрать, запомни, мою кровную майку, с понтом забыл я которую, выходит дело, швах – оба мы с тобой в жопе… не прохезает моя премьера – тебе и мне кранты, иными словами, прости меня, мама, беспутного сына, твой сын не вернется никогда… и непременно тогда кричи Дребеденю на всю Лубянку, что Сталину так и так доложат со дня на день о ихнем, вшей и сукоедин, вредительски подлом саботаже науки… а лично Дребеденю посули, что скоро покатится тупая его башка с плеч, бурбона херова, холопской попоны сранной… впрочем, вскоре события сами подскажут, каковыми станут обстоятельства единства нашего с тобой времени и места… а пока что продолжим болтать до усеру – вдруг больше никогда не увидимся?

19

– Не беспокойся, Дима, все сделаю, как велишь… но, прости уж, я, как ясновидящий от сохи, чувствую, что тебя щекочет очень важный вопрос. – Восхищаюсь твоей интуицией, Саша, как и целым рядом в высшей степени пророческих прозрений… с вопросом погодим… уроки мастерства зазря в тебе не пропадают – Учитель был бы рад… представляешь, что подумал бы он, увидев нас сейчас в сей железобетонной каморке на курьих ножках, пожирающих в измудоханном виде остатки жареной синей птицы, начиненной не ананасами с бананами и апельсинами, а не скажу уж чем именно, чтоб не сблевалось… не смейся, ничего комедийного не замечаю в данной мизансцене… так вот, увидев нас, Учитель произнес бы «Не Верю!», или промолчал бы в тряпочку, приняв надменно трагическую позу… о-о, это он умел, как никто… захожу однажды с большого бодуна в его кабинет и спрашиваю в лоб: «Вы, – говорю, – дорогой Константин Сергеич, если б Господа Бога увидели своими глазами, тоже сказали бы «Не верю»?.. «Да, – отвечает, – для начала именно так и сказал бы, а потом, убедившись в отсутствии у меня безответственных галлюцинаций, восхитился бы и сделал несколько весьма дельных и серьезных замечаний в связи с не совсем, на мой взгляд, удачной постановкой некоторых сцен всей этой Божественной комедии… собственно, что у вас за просьба, Дмитрий Анатольевич, выкладывайте».