Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

А.В.Д. начал обдумывать ответ; в этот момент скрежетнула кормушка, на ее оборотке появились и пакетик с содой и кружка чистой воды; Дима громче, чем следовало, поблагодарил «гадов надзора», потом изумленно и потешно, словно городничий в немой сцене «Ревизора», застыл в позе человека, молча и торжественно поднявшего вверх оба больших пальца.

17

– Пусть меня даже повесят, Саша, но маяк-то, ебена вошь, оказался принятым, ты разве не понимаешь?.. пусть меня поднимут на вилы – он принят, он принят!.. теперь будем ждать и, раз все равно жисть бекова, думать не о чем, отхарить некого, то выслушай служебно-жизненный анекдот… один индус из какой-то древней секты, захомутанный член Коминтерна в должности обалденной партийной шишки, большой при этом друг Советского Союза, оказался натуральным чемпионом мира по упрямству… меня в тот день Дребедень снова взял в долг у шефа, после личной визы Ежова… года полтора я эту падаль не видел, а тут он, видимо, стал подбираться к Люциферу, почуял силенку – вот мы и встретились… злодей излагает суть задачи: «Уговори сингха индусской национальности расколоться, обещай что хочешь – вплоть до бомбы в английского генерал-губернатора Индии… если пожелает приема ресторанной жратвы, аналогичной гитлеровскому, ебаному в желудок вегетарианству, – раскошеливаюсь лично я»… ну приводят гения несознанки ко мне в камеру… этот сингх Коминтерна очень охотно рассказал на отличном русском о конфликте с Дребеденем… я, говорит, уважаемый Валек, так и заявил этому мерзавцу, что являюсь потомственным йогом, а вы далеко не джентльмены, вы – подловато злобные мокрицы, кобры, хамелеоны, истуканы, остолопы, подонки, поскольку далеки от наших великих идей… пытай, говорю Дребеденю, скорпионище сраное, и хоть в жопу штык вставляй – один хер буду молчать, стоя на голове, пока не вернут ей мой религиозный головной убор, которому еще Ильич дал «добро» для ответственно успешной работы моего мозга во имя святых тезисов марксизма-антиколониализма… иначе буду стоять на голове пока не посинею.

Представляешь, Дребедень вернул ему чалму и велел шестеркам возвратить на лоб какую-то необходимую родинку, якобы необходимую даже коммунистам, чтобы несознательное большинство людей знало ху из ху… день проходит, два, три, а этот Коминтерн, которому башку, тыщу лет нестриженную, остричь успели, стоит в камере вверх ногами, ничего не подписывает, упрямо требует очной ставки с полным составом политбюро во главе с поганым Сосо, с Кобой, ворюгой и провокатором царской охранки… тогда, обещает, подпишу все, что угодно, йог вашу мать, мерзавцы, предатели рабочего движения и профсоюзной школы мирового коммунизма… ну его отмандячили, потоптали, бросили в камеру, полудохлого – так, чтоб стоял только на ногах… меня, дребеденьевские позорники, тоже потоптали как раз перед этим и, на всякий случай, еще почище, чем татаро-монголы топтали древнерусских офицеров, если же взять выше, то и самих князей… невозможно, Валек, объяснил тогда Дребедень, разоблачаться и заявляться в камеру после лиценеприятного допроса, как, понимаете, Пушкин с декабрьской пирушки… он, видите ли, поэт, то есть сыт, поддат, нос в табаке, перо гусиное в одной руке, а в другой, совсем уже охамевшей, букет васильков и ромашек… Люциферу, после того задания, я снова категорически заявил, что на Дребеденя больше не ишачу – не осел, все, пиздец, лучше встану к стенке… ну разве понять нашему с тобой Учителю, который нюхал все, кроме гражданской, раскулачивания и допросов на Лубянке, что за действа творятся в километре от его и бывшего моего театра?.. ты извини уж, Саша, за болтовню, но я больно долго не трекал с личностью, вполне любезной широкому моему сердцу и бескрайне ограниченному уму… короче, индус тогда серьезно задумался, ну а я… меня вдруг охватило непонятное, вроде как перед выходом в любовный астрал, вдохновение… сказалось и то, что в квартирке имелась прочитанная мною книжонка в кожаном с золотцем переплете насчет великого Будды, который долго дрых, подобно Илье Муромцу, потом проснулся и обратил всю Азию в буддизм нежелания жить, страдая вечным поносом, но при этом всеми силами добиваться нирваны… там я, конечно, начитался про коронацию, точней, про вхождение личностей после смерти в роль различных животных… имею в виду свиней, тигров, клопов, коров, бабочек, орлов, надо полагать, китов и дельфинов… скажу прямо: я со своим прошлым и настоящим в лучшем случае мог расчитывать только на чайку, которая летает и корабельное говно глотает… ты прав, прости, речь веду не о коронации, а о реинкарнации, вот я и говою непосредственно о клонировании… сутки я отдыхал в квартирке, потом Дребедень подрасквасил мою сопатку, с понтом приволокли меня с допроса… я снова стал успокаивать индуса насчет будущего возрождепотомния его невинно расстрелянных товарищей, когда закончится эта ихняя ебаная коминтерновская классовая борьба… знаешь, что делает этот индус, у которого на опозоренном лысом черепе торчала перемазанная кровянкой белая чалма?.. индус посылает меня на чистом русском языке все к той же несчастной ебени матери и излагает заявление, которое сочинил для Дребеденя в письменном виде…

«Я много кем бывал, неуважаемая мною сволочь, в прошлых жизнях: и кошкой был, и собакой, и святой коровой, и навозным жуком, и обезьяной, и слоном, и удавом, и, полагаю, глистом в кишках ненавистной Королевы Виктории, акулы колониализма, но сегодня я есть член исполкома коммунистической партии Индии и крупнейший йог нашей эпохи… расстреливайте, жгите в крематории, а пепел выкидывайте в засраную свою Яузу… даже будучи тигром-людоедом, невзрачным попугаем, если не ядовитой коброй джунглей, прошедшей жизнь до самой середины, – один хер намереваюсь оставаться в каждой из своих реинкарнаций несломленным коммунистом… шейте Дело, предатели революции, пришивайте к филейным частям моего живого тела сапожницкой дратвой все, что хотите, так как карма каждого из вас отмечена печатями демонов и проклята навеки, вас реинкарнируют обратно в слепней, клопов, блох, вшей, клещей, мандавошек и трупных червей…

Так что люди, Саша, как видишь, давно болтают о клонировании, которому я дал бы твое имя – хули, спрашивается, его не присвоить?.. извини, забылся: сингха-то ночью дергают вместе с религиозной чалмой… не крестись: его не только неотложно шуганули с Лубянки, но куда-то, как сказал Люцифер, отправили налаживать рабочее движение в порядке прикрахмаливания ежовского террора, сам знаешь, откуда и кем руководимого… вот как судьба играет человеком».

А.В.Д. попросил Лубянова не распаляться, главное, говорить потише, не буйствовать, выражая самые мрачные моменты своей «закрытой» жизни и, разумеется, политической ситуации как внутри тюрьмы, так и снаружи.

18

– Твой рассказ, – продолжал он, – обо всем таком, друг мой Дима, даже не рассказ, а не укладывающаяся ни в душе, ни в мозгу, невероятная трагедия – трагедия более чудовищная, чем все бывшие ранее… это общенародное бедствие, похожее на дьявольски жестокую месть проснувшегося в людях человекозверя, месть небесному свету божественного преображения, но – будет об этом. – Понимаю, Саша, ты прав, нам не до речуг о славе и успехе, не до букетов астр осенних, фиолетовых «претензий» и бурных аплодисментов всего зала, так как имеем одну на двоих проблему или конкретной жизни, или буквальной смерти… к тому ж все люди подлецы и бляди, при этом мир – бардак, арестантское кладбище и полнейшее говно… ну а о том, что шеф пообещал: о дабл-девушках прекрасных, о регулярных запоях, поправках, баньках, усиленном самообразовании и чтении великих книг, которых я на воле не читал, поговорим мы, ежели успеем, попозже… не обращай внимание, поскольку временами я вольно и невольно сбиваюсь на шекспировские ямбы… со мной это бывает, когда настроена душа на лад серьезный, высокий и простой… учти, я – полуживая легенда и даже с большого бодуна ни слова, ни реплики, ни монолога не забываю и чуть ли не всего Шекспира помню наизусть… разреши только добавить, что на подмостках я буквально ни разу не воспользовался отличным бормотаньем суфлера Хомякова, который, между прочим, нескрываемым был по быту жизни пидарасом… Станиславский с непревзойденным артистизмом однажды так и сказал на банкете самому Ягоде: «Учтите, господин нарком, нашего главного суфлера вы арестуете исключительно через мой живой труп, поскольку каждый человек имеет право на свой задний проход, а все остальное, находящееся в нем содержание, принадлежит народу».

– Прости за смех, Дима… если бы у меня спросил в сей момент, скажем, один из Архангелов: «Ну, а во что же, собственно, ты веришь, ничтожный ты наш раб Божий, Доброво?» – не задумываясь, ответил бы, что в Создателя я верю и в тебя, Дима… остальное, как ты говоришь, меня пока что – пока что! – не колышет, более того нисколько не ебет… в данный момент все зависит от твоей удачи… главное, возбуди в существе шефа животный страх за собственную шкуру, тогда он сам немедленно обмозгует план рискованных экстренных действий и поймет – не сможет не понять – что счет идет буквально на часы, если не на минуты… извини за неоднократные повторения, думаю, тебе даже не придется подсказывать ему спасительные, точней, единственно необходимые в сей ситуации выигрышные ходы… он ведь не дурак – сам поднаторел в режиссировании заговоров, интриг, диверсий и провокаций… не могу не сказать, что слушал тебя с захватывающим интересом, забыв, грешным делом, о своей умопомрачительной старой вине, о несчастье, принес которое ближним… шефу вовремя намекни на явное желание безграмотного Дребеденя похерить мои исследования и труды, обокрав тем самым русскую и мировую науку… даст Бог, твой Люцифер сумеет повернуть дело так, что оно обретет удачное направление к необходимым тебе и мне целям.