Аргонавты 98-го года. Скиталец - Роберт Сервис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окончив уборку, она подошла к нему и смиренно опустилась на колени.
— Ты хочешь меня? Если хочешь, я останусь у тебя.
Он покачал головой.
— Нет? Хорошо… Когда бы ты ни захотел меня, я всегда твоя. Я буду работать для тебя — стирать, убирать, готовить пищу и шить… Этот противный Марк хочет меня, Я не люблю его. Я люблю тебя.
Она произнесла эти фразы так искренне и задушевно, что он не нашел в себе силы возразить что-либо. Протянув ему руку, она сказала:
— А теперь спокойной ночи! Я приду завтра.
Она нагнулась, поцеловала ему руку и ушла, оставив его в недоумении глядеть на ее быстро удалявшуюся фигуру.
— Вот так история, — пробормотал он.
Затем свирепо добавил:
— Проклятие!
2
На следующий день он, уходя из дома, запер дверь и До поздней ночи не возвращался. Навязчивость девушки была ему неприятна, и он старался избегать встречи с ней.
Он нашел себе работу в порту по погрузке кокосовых орехов, и это давало ему хороший заработок. Несмотря на тяжелый физический труд, он все еще находил время для чтения книг. Книги были его страстью. Усталый, но сытый, он до поздней ночи просиживал за книгой.
Вскоре окончилась работа в порту, и наступила полоса лишений. Он не обедал уже больше в китайском ресторане и не ел сытных американских консервов. Он снова стал питаться фруктами и плодами, которые всюду росли в изобилии. Но и полуголодное существование не сломило его. Довольствуясь незначительной пищей, он не оставлял своих книг и, уходя к морскому берегу, проводил там за чтением буквально целые дни.
С течением времени его охватили коварная томительность и мечтательность острова, и, чтобы побороть это обессиливающее состояние, он предпринял ряд далеких и продолжительных прогулок, которые настолько утомляли его, что, по возвращении домой он сваливался, как сноп, и долго спал спокойным непробудным сном.
О девушке Зели он больше ничего не слыхал. Она, по-видимому, приходила в его отсутствие и, видя всегда запертую дверь, поняла, что ее посещения нежелательны. Джек был этим чрезвычайно доволен. С Макарой и его шайкой он также больше не сталкивался. Он избегал их берлог, и они, наверное, считали, что он уехал с острова.
Однажды, во время скитания по окрестностям, где кокосовые и банановые рощи чередовались с пышными злаковыми полями, он встретил худенькую, стройную девушку в белом платье. Огромным японским зонтиком она закрывала себя от солнца и, поравнявшись с Джеком, с любопытством взглянула на него. Он был всего лишь грузчик, вращался среди портового отребья и всегда в присутствии приличных людей испытывал смущение. И сейчас, встретившись с юной леди, он отвернулся и почувствовал, что покраснел. Это, несомненно, была та американка, которая прибыла недавно на пароходе «Рарантонга».
Испытывая какое-то непонятное волнение, он направился к берегу и растянулся на влажном от налетавших волн песке. Солнце стояло высоко и своими ослепительными лучами накладывало на смуглую кожу Джека золотистый оттенок, что делало его очень похожим на туземца.
3
Как-то раз вечером он вернулся домой раньше обычного. После скромного ужина, вполне подходящего для философа, он закурил трубку. В этот вечер он особенно остро почувствовал свое одиночество. Впервые за все время пребывания на острове его охватили тоска и отчаяние. Он взял поэму Честертона «Последний герой» и начал читать вслух.
Вдруг он умолк. Дверь раскрылась, и на пороге показалась Зели. Она как будто преобразилась. Это уже не была та кроткая, застенчивая девушка, которая плела соломенные шляпы, — теперь эта была веселая бабочка с искрящимися от смеха глазами и сверкавшими белоснежными зубами, одетая в пестрое кисейное платье.
Она принесла с собой гитару.
— Я пришла развеселить тебя. Мне кажется, что ты слишком грустен сегодня.
Усевшись на циновке, она начала бренчать на гитаре и запела. Ее голос, правда, не очень сильный, звучал нежно и приятно. Она пела туземные мелодии так очаровательно, что захватила внимание Джека. Он глядел на нее со все возраставшим интересом. Он заметил, что она обладала замечательно красивыми тонкими пальцами, грациозно перебиравшими струны гитары. Лишь теперь ему бросилась в глаза ее привлекательная внешность: белое матовое лицо, темные глаза, нос правильной формы, слегка чувственные губы с вечно играющей на них улыбкой, черные, как смоль, волосы, заплетенные в две косы, Все было в ней обворожительно, и он не мог оторвать от нее глаз.
Вдруг она положила на пол гитару и подошла к нему. Взгляд ее, полный неги и страсти, впился в него. На голове она носила венок, от которого исходил такой сладкий аромат, что у него закружилась голова. Не совсем сознавая, что он делает, он привлек девушку к себе и обнял ее.
Ласково гладя ему прямо в глаза, она прильнула к нему.
— Я твоя, — прошептала она и опустила голову.
Он мог бы овладеть этим милым, любящим существом. Она принадлежала ему, готовая преклониться перед его волей и бесконечно обожать его. И он уже хотел было страстно стиснуть ее в своих могучих объятиях, как вдруг остановился. Его взор уже больше не видел прелестной девушки, он был обращен куда-то вдаль. Что же увидел он, что заставило его забыть настоящее?
Под палящими лучами солнца стоял зловещий крест. Старая женщина прислонилась к подножию креста, и ее морщинистое, белое, как слоновая кость, лицо упало на разъеденный веками гранит. Радом, обняв ее, стояла изящная девушка, которая лаской старалась успокоить ее. Но вот девушка повернулась лицом к нему, и в ее взгляде он прочитал гнев и презрение.
Ах! Зачем вспомнил он эту сцену! Его мать умерла. Прошлое, со всеми его страданиями, забыто. Зачем оно явилось теперь бередил, старые раны и отравлять его жизнь на этом чудесном острове!
С криком душевной боли он отпрянул от Зели и выбежал из хижины в густой мрак ночи. Как сумасшедший, он бродил всю ночь и лишь на рассвете, немного успокоившись, вернулся к себе. Девушки уже не было в хижине, но на полу он заметил след ее посещения — истерзанный венок, который перед этим красовался у нее на голове и опьянил его своим ароматом.
Глава V. Таитянский Дон-Жуан
Хотя Фелиция жила в Папити всего лишь три недели, она вполне ознакомилась со всеми достопримечательностями города и окрестностей. Это был настоящий рай: каждое место, каждый пейзаж пленяли ее своей красотой. Всюду находила она темы для живописи и вскоре почувствовала сильный прилив вдохновения.