Оковы страсти - Розмари Роджерс

— Есть ли здесь что-нибудь, что тебе особенно понравилось, — в этом достаточно тесном холле? Возможно, эти азиатские ландыши?

Делая усилия, чтобы прийти в себя, Алекса спокойно ответила:

— Этим бедным цветочкам требуется вода. — И тут же, поймав на себе его оценивающий взгляд, с притворной невозмутимостью добавила: — И кстати, вода требуется и мне самой, потому что я ужасно хочу пить, не говоря уже о том, что умираю от голода. Надеюсь, ты не собираешься меня уморить?

— Я думал, моя изысканная Алекса, что уже достаточно ясно показал тебе свои намерения, — сквозь зубы промолвил Николас и взял ее за локоть с излишней твердостью, — но если это все же не так, то я чувствую в себе стремление полностью открыться перед тобой, как только мы поднимемся наверх. — И, не давая возможности запротестовать, он начал подталкивать ее к лестнице, застланной красным ковром, иронически добавив при этом: — А прежде чем ты пожалуешься на истощение, хочу сообщить, что мои апартаменты выходят на первую лестничную площадку, так что подниматься тебе будет совсем невысоко.

— Очень удобно и для твоих целей, и для твоих изнеженных посетительниц, — холодно заметила Алекса и почувствовала, как начинает закипать, услышав его мягкий, жизнерадостный смех. — Особенно… — При этом слове она резким рывком освободила свою руку, — …особенно если тебе приходится тащить их в свой притон разврата насильно!

В этот момент они уже почти достигли лестничной площадки, которая была освещена немного лучше, чем сами ступеньки, так что Алекса смогла увидеть, какой эффект произвели на него ее злые слова. Если бы он обладал еще какими-нибудь остатками здравого смысла, то должен бы…

— Притон разврата? — повторил он и, вставляя ключ в замок, пробормотал себе под нос: — Великий Боже!

Колеблясь между желанием топнуть ногой или выцарапать ему глаза, Алекса как раз вовремя вспомнила, что решила не позволять ему провоцировать себя, а потому лишь глубоко вздохнула и подумала о том, что произойдет, если она вздумает искать спасения в бегстве. На какой-то миг они оба замолчали, но не успел он открыть дверь, как Алекса услышала хлопок двери где-то внизу, а затем смех и крики:

— Не надо больше, умоляю вас! Ах! Помогите кто-нибудь, пожалуйста! Не-е-ет!

Похолодев от ужаса, Алекса бессознательно вцепилась в руку Николаса, в то время как крики продолжались.

— Капризная шлюха пыталась убежать, вместо того чтобы отблагодарить вашу светлость за все! Мне передать ее прямо вам, милорд, или лучше сначала связать эту маленькую стерву?

Жалобные, умоляющие крики были внезапно прерваны сильным хлопком двери, и только тогда Алекса осознала, как тяжело она дышит. У нее подкашивались колени, но она все же сумела выговорить непослушным языком:

— О Боже! Неужели такие вещи возможны! Пожалуйста… о пожалуйста, быстрее… прежде чем они… они могут…

Эти крики все еще отдавались в ушах и привели ее в такое возбужденное состояние, что ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать действия Николаса, который, вместо того чтобы броситься на помощь, буквально втолкнул ее в собственную комнату, а затем запер за ними дверь.

Она упала на кушетку, которая была обита темно-голубым и золотистым плюшем, настолько мягким и успокаивающим, что Алекса сумела немного прийти в себя и обернулась назад, чтобы увидеть Николаса, который тоже наблюдал за ней, стоя спиной к двери. Никогда еще его глаза не были такими абсолютно непроницаемыми, как в этот момент.

— Ты слышал все это? — произнесла Алекса почти шепотом. — Они там, внизу… О Боже! Ведь ты же не сможешь остаться равнодушным к страданиям и мольбам другого человеческого существа, Николас? Ты слышал, что сказал этот ужасный человек, ты слышал, как она звала на помощь?! Она умоляла спасти ее от… — Сама того не сознавая, она все повышала голос, и тем не менее он не сдвинулся с места, не считая того, что вновь поймал ее за запястье, когда она отчаянно попыталась проложить дорогу к двери. — Дай мне выйти, если ты такой трус! Отпусти…

И тут он резко оборвал ее:

— Куда ты собираешься выйти? И зачем? Черт возьми, я не понимаю, почему ты вдруг стала такой чувствительной?

— Ты называешь это чувствительностью? Пойти помочь бедному, измученному созданию, которое громко взывает о помощи… — Алекса принялась яростно бороться с ним, пока не почувствовала, что он вновь резким рывком завел ей руки за спину и с силой прижал к себе.

— Твое бедное, измученное создание так громко взывает о помощи лишь для того, чтобы заработать лишний фунт или около того. Неужели ты настолько наивна, что не знаешь о существовании женщин, получающих удовольствие от подобного обращения? А что ты скажешь о тех бедных уличных шлюхах, готовых на все — на любое извращение, на самое грубое обхождение — ради каких-то пяти шиллингов? — В ее ушах неприятно отдался звук его грубого и омерзительного хохота. — Не существует ничего, чего нельзя было бы иметь — за соответствующую цену, разумеется! — начиная от девственницы и кончая шестилетним ребенком любого пола. Если дети еще не могут продавать себя, то за них это охотно сделают родители. Ты, должно быть, знаешь о таких специализированных домах? — У Алексы перехватило горло, а потому она могла ответить ему только потрясенным взглядом. — Не знаешь? Ты продолжаешь удивлять меня! Впрочем, это естественно, что ты не особенно интересуешься детьми в отличие от некоторых мужчин. Они предпочитают самый нежный возраст — от четырех до одиннадцати, хотя, разумеется, некоторые богатые покупатели…

— Не надо! — ухитрилась прохрипеть Алекса. — Пожалуйста, не надо! Дети…

— Мужского или женского пола — в зависимости от того, кто каких предпочитает. Но разумеется, чем старше они становятся, тем сильнее хотят выжить. А может быть, тебе описать различные извращения и то, как их следует удовлетворять?

— Нет! — Побледневшая Алекса откинула голову назад и взглянула ему в лицо ярко пылающими углями глаз: — Ты уже описал так много омерзительных, нечеловеческих извращений, что выказал основательное знакомство со всем этим. — Она напряглась, пытаясь освободиться. — Ты, разумеется, хотел рассказать мне и о том, что сам лично предпочитаешь, не так ли?

— Я? О, ты меня опять разочаровала! А я-то думал, сердце мое, что ты уже понимаешь все мои излюбленные извращения так же хорошо, как я понимаю твои. Почему, по-твоему, я привел тебя сюда этой ночью?

— Ты не только извращен, но еще и скрытен! — сердито воскликнула Алекса. — И ты ничего, ничего не понимаешь во мне! Если бы ты понимал… Черт бы тебя подрал! Что ты собираешься делать?