Те, кто выжил - Андрей Круз

Не успел. Грохнуло. Словно тысячью когтей рвануло левый бок и лопатку, в глазах вспыхнул свет, яркий как миллион солнц. Или даже не в глазах, а в самом мозгу, я так до конца и не понял. Когда свет рассеялся, разлетелся лучами по всей вселенной, я нашел себя укрывшимся за цистерной с топливом и судорожно дергающим пистолет из кобуры. Второй выстрел меня не достал – сыпанул дробовой осыпью по пузатому стальному боку танка, зазвенел на удивление мелодично стальной трубчатый каркас, в котором цистерна крепилась.

Каким-то краем сознания отметил, что белый бок цистерны измазан кровью, – это я боком теранулся. Вывод: я ранен, возможно сильно: крови много. Пока выводы делал, успел выхватить пистолет и отметить для себя, что стреляли из двустволки. Я услышал, как переломились стволы и как на металлическую палубу упали пустые гильзы. Я слышал даже тяжелое, испуганное дыхание стрелявшего – настолько тихо сейчас стало в трюме, словно даже судовая машина замолкла, остались только он и я, здесь, в этом замкнутом со всех сторон пространстве.

Опустившись на колено, высунулся из-за цистерны сбоку и столкнулся глазами с Димой. Он стоял метрах в десяти, судорожно пытаясь запихнуть в ружье два патрона. Мы столкнулись взглядами, он побледнел. Сделал шаг назад, неуверенный, какой-то заплетающийся, жалкий, и тогда я не стал его убивать. Не знаю почему – побрезговал, наверное. Или просто… не стал, и все тут. Не захотел. Опустил ствол «зига» ниже, навел пятнышко лазера и выстрелил ему повыше колена.

Ружье упало на палубу, Дима свалился, схватившись за ногу, и протяжно закричал каким-то женским голосом, повторяя: «Сука! Сука! Сука!» Я так и не понял – меня ли он имел в виду или, например, бросившую его Мелкую, но, когда я все же подошел к нему, удерживая ясно видимый в облаке порохового дыма луч у него на лице, он замолк. Я даже слышал, как стучали его зубы, а потом на штанах вдруг начало расплываться темное пятно, и запахло мочой.

Тут откуда-то подбежал Витек, и я даже не сообразил направить ствол на него, хотя они вполне могли все вместе решить меня пристрелить. Но Витек не стрелял, а, отпинав подальше двустволку, старательно помогал вязать Диме руки. Потом вокруг оказались как-то все сразу – и сбежавший с ходового мостика Паша, и «девы». С меня стаскивали уже насквозь пропитанную кровью рубашку и затем неуклюже пытались бинтовать, толкаясь и переругиваясь. А я чего-то совсем поплыл, и бок как огнем жгло, из паяльной лампы.

8 июля, воскресенье, поздний вечер. Кронштадт,

городская больница № 36, приемный покой

– Вот сюда можете разгрузку положить и автомат ваш, – показала немолодая тетенька. – Доктор сейчас придет, посидите минуточку.

Странно слышать слово «разгрузка» от немолодой медсестры сугубо гражданского вида. Или санитарки? А без разницы, просто тетенька такая, сугубо мирного, даже домашнего вида, ей внукам сказки читать, а туда же – «разгрузка». Даже засмеялся после того, как вышла.

Огляделся. Приемный покой – как в любой нашей больнице. У американцев он по-другому выглядит: там тебя как в лаборатории принимают, даже не поймешь, где доктор, а где кто.

Привезли меня сюда на фырчащей, прыгающей и громыхающей на неровностях зеленой «таблетке», которую водила-матрос гнал немилосердно, так что мне приходилось держаться руками за все подряд в ходе, к счастью недолгой, поездки. Приняли нас с борта судна сразу обоих – меня и Диму, которого тоже везли на той же «таблетке», но уже под конвоем какого-то немолодого мичмана с АКМС[21] на плече. При этом мичман упорно именовал Диму «пиратом» и обещал ему наклеить синюю бороду. Правда, время от времени синяя борода в его высказываниях сменялась резиновой, но это уже несущественно. Дима, впавший в ступор, бледный и морально убитый, на эти издевательства никак не реагировал.

Диму просто сдали властям. Его даже не били: перевязали ногу и заперли, кормили и поили. Он совсем скис, пытался разговаривать, орал, но все без толку. Какими бы его друзья ни были, но выстрел в спину своему они сочли непростительным. Да и, похоже, просто были рады избавиться от проблемного человека. Пока мы шли оставшиеся три дня, о нем почти никто и слова не сказал.

Когда на борт поднялся комендантский патруль, выполнявший тут роль и пограничников, и таможенников, шкипер Паша просто сообщил им все как было. А остальные подтвердили его слова быстро взявшемуся опрашивать экипаж человеку в штатском, но с «ксюхой» на плече. Дальше нас обоих погрузили в машину… ну и все ясно.

А теперь вот тетеньки с разгрузками. Да, кстати о разгрузках… стащил плейт-карриер, без которого уже себя чуть ли не голым чувствую, поэтому и надел, отставил в угол М4. Подумав, вытащил из-за пояса внутреннюю кобуру с револьвером, отложил в сторону. Неудобно как-то получается: а то врач еще подумает, что я против него тут резервный ствол прячу.

Кстати, плейт-карриер меня и спас. Спина в нем толстая, из мощного нейлона, с вентиляционной подстежкой, вот она и замедлила осыпь мелкой дроби. Издырявило меня всего, но не слишком глубоко: иные дробины пальцами нащупывались.

Шаги в коридоре, мягкие, кто-то в кроссовках, наверное, топает. Дверь распахнулась. Точно, доктор. Высокий, круглолицый, голубоглазый. Волосы растрепаны, хотя явно пытался причесаться. Пятерней наверняка, причем совершенно безуспешно. Да и не слишком старался. Чуть старше меня. Халат мятый, относительно чистый, один карман отвис. Похоже, маленький пистолет там. Придется вот ему резко хвататься – и будет его целую минуту из этого кармана вылавливать. Так нельзя оружие носить – хоть бы объяснил кто ему. Подозреваю, что докторам теперь оружие в первую очередь нужно. А то вот я преставлюсь здесь волею Божией – и пойду кусаться.

– Хэллоу! Хау ду ю ду? Ватс хапеннед? – вдруг ни с того ни с сего сказал врач.

Акцент еще ладно, а на английском со мной зачем? Что-то сообщить успели?

Мы вообще-то сперва на рыбаков наткнулись на подходе к Кронштадту. Они нас и направили к городу, высадив на борт одного своего вместо лоцмана и связавшись с военными на берегу. Похоже, «лоцман» из разговора понял, что мы прямо из Америки пришли, а дальше уже испорченный телефон сработал, как обычно и бывает. Ну и сам я выгляжу, наверное… включая всем известный американский автомат.

– Доктор, да я того, на языке родных осин предпочитаю, можно? – засмеялся я и сразу пожалел, что засмеялся: в боку как сто крючков разом ковыряться начали.

– О, отлично! – заметно обрадовался доктор. – А то я в английском не силен. Сказали, что американец раненый, вот я и… Как вас зовут?

Уселся за стол, раскрыл какой-то гроссбух. Ну да, без бумажки ты даже не пациент, а не пойми кто.