Эта больная любовь - Джесси Холл

стеклянный сосуд с обернутой вокруг него белой тканью. — И молитва, возносимая с верой, восстановит больного. Господь воскресит его. Если он согрешил, он будет прощен…

Это святой хризм. Освященное масло, используемое для таинств и церковных обрядов. Но стекло наполнено конденсатом, что означает только одно.

— Вот кто ты, верно, сынок? Больной? — он кивает человеку, стоящему за моей спиной, и ремень на моем рту ослабевает, а затем сбрасывается на пол под нами.

Аластор хихикает с Кэллумом слева от меня, наслаждаясь извращенной пыткой, пока я вращаю больной челюстью.

Колдуэлл склоняется передо мной, все еще надевая рясу на свой отвратительно округлившийся живот, ожидая какого-то ответа.

— Ты болен, дитя мое?

Это ласковое обращение наполняет мой организм хаосом и врожденной потребностью в разрушении, а кровь горячо бежит по венам.

— Не бойся отвечать. Господь здесь. — Он улыбается, оглядывая комнату. — Он здесь, чтобы услышать твои мольбы о прощении. Чтобы услышать, как ты молишь о милости от моей руки.

Воспоминания о мальчике, которого бесконечно подвергали этим мучениям в течение многих лет, прорываются сквозь меня. О мальчике, который неустанно сражался сам с собой, чтобы отомстить за мою мать и ее мать. О мальчике, который позволил этому человеку постоянно брать и брать. Мою свободу. Мое удовольствие. Мои надежды на будущее, в котором есть хоть какая-то версия любви.

— Я болен так, как никогда не был, — злорадствую я, не отводя взгляда, прежде чем плюнуть ему в лицо.

Он тянется за носовым платком, который протягивает ему Кэллум, и на его круглом самодовольном лице отражается разочарование. Мой тяжелый взгляд встречается со взглядом Сэйнта на диване, и я задерживаю его на мгновение, прежде чем начинается горение моей плоти.

Из моего горла вырывается придушенный стон, и я стискиваю зубы, чтобы прогнать боль. Горячее, обжигающее масло медленно скользит по моему торсу, сжигая плоть по мере того, как оседает. Меня охватывает желание стереть его, убежать от боли, но мой разум борется с подавляющими болевыми сигналами.

Дыши через нос.

Взгляни в ее нежные и заботливые глаза.

Почувствуй хрустящий аромат яблока в ее роскошных, только что вымытых волосах.

Почувствуй ее бархатистую, теплую плоть под кончиками пальцев, когда они касаются ее изгибов.

Услышь ее мягкий, нежный голос расслабления.

Еще одна порция масла попадает мне на грудь, и мое тело напрягается, прежде чем снова приступить к медитативному процессу выживания.

Я слышу, как открывается дверь, а затем медленно закрывается слева от меня, когда в комнату входят шаркающие шаги другого мужчины.

— Они оба все еще там, — бормочет Нокс кому-то позади меня.

— Хорошо, — отвечает Кэл. — Не стоит задерживаться.

Я чувствую, как еще одна порция горячего масла вливается в мою плоть, а из груди Колдуэлла вырывается разочарованный вздох.

— Ну же, сынок. Покричи для меня, как раньше. Перестань держать все в себе. — Его свободная рука убирает волосы со лба, а затем он прижимается к моей щеке и наклоняется вперед, пока мы не оказываемся лицом к лицу. — Раньше меня так заводили эти милые хныканья, — шепчет он тревожно спокойным тоном.

Он качает головой, разочарованный тем, что я не испытываю агонии, и продолжает проводить пальцами по маслу, пока оно не достигает верха моих бедер. Мои руки тянутся к наручникам, и я тяжело дышу через нос, мое тело дрожит от непрекращающихся мучений. Жар обжигает, впиваясь в ткань моих темных джинсов, и я вижу, как слабый пар поднимается от моих коленей, закрепляя боль.

Она. Думаю о ней.

Ее нежные пальцы надежно обводят мой живот своими мягкими прикосновениями. Безопасными.

Когда бокал опустошен и вылит на меня, он кладет его и салфетку на стол. Его глаза исследуют мое тело сильнее, чем масло, когда он берет свою руку и протирает рясу.

— Думаю, он уже готов к танцу на коленях, не так ли? — спрашивает Кэллум с ухмылкой на лице, глядя на мои обожженные, измазанные маслом бедра. — Думаю, мы все готовы. — Он оглядывает остальных мужчин.

Епископ Колдуэлл занимает место в кожаном кресле справа от меня, его глаза прожигают во мне дыры, пока он продолжает свое безумное самоудовлетворение.

Кэллум стоит справа от меня, сложив руки, а Аластор занимает место рядом с Сэйнтом. На главной сцене включается свет, янтарное сияние освещает шест для стриптиза на платформе.

— Ты получишь удовольствие от этого, сынок. — Кэллум кивает Сэйнту, после чего его взгляд падает на сцену, где стоят все остальные.

— Ах, да. Моя милая, милая Брэнди, — одобрительно хмыкает Аластор.

— Любимица фанатов, — смеется рядом со мной Кэллум. — Давайте поиздеваемся над этим ублюдком, а? — он улыбается мужчинам. — Развесим перед его лицом этот последний кусок киски, пока мы не отымели ее по полной программе.

Я вытираю кровь с единственного работающего глаза, когда вижу силуэт Брэнди на сцене перед нами.

Похоже, она одета в свой обычный наряд, чтобы успокоить их. Короткая зелено-черная клетчатая юбка, белый топ с завязками, чулки в обтяжку, огромное распятие, висящее на шее, и короткий черный парик длиной до подбородка, чтобы все это украсить.

Она стоит спиной к нам, а басы музыки гулко разносятся по небольшому выставочному залу. Начинается сексуальная, медленная песня, когда Брэнди берется за шест позади нее. Она скользит своим телом перед шестом, кажется, занимаясь любовью с воздухом вокруг себя, продолжая дразнить, ее тело перекатывается с пьянящей энергией.

Мужчины зациклились на ней, погрузившись в ее транс. Тигрица под фасадом котенка. Но я никогда не знал, чтобы Брэнди танцевала на приватных шоу, только брала деньги и позволяла порочным мужчинам продолжать потакать своим грехам.

Я внимательно изучаю ее движения, наблюдая, как она опускается все ниже и ниже на шест, как ее ноги разъезжаются, пока ее бедра не раздвигаются, и она балансирует на своих каблуках-платформах. Она выгибает спину, приседая на пятки, а затем медленно выпрямляет колени, пока не перевернется на спину. Взявшись за шест сзади, она скользит по блестящему металлу, подол юбки приподнимается, обнажая край ее круглой, в отличном тонусе попки с шестом прямо между щеками.

Мужчины стонут и хихикают от восторга, когда она медленно обходит шест на каблуках, крадучись, как величественная львица, скрытная по своей природе.

Она смотрит вниз, на сцену; короткие волосы ее черного парика закрывают ее лицо.

Она не поднимает глаз.

— Доставь его задницу в церковь, Брэнди! — кричит один из охранников.

Музыка врывается в дикий эротический ритм как раз в тот момент, когда она упирается подбородком в плечо, а половина ее лица скрыта за шестом.

Один пронзительный голубой глаз и целая галактика невыразимой ярости.