Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта - Георгий Зуев

Императрица Александра Федоровна

Сегодня вечером, если вы придете на спектакль, как часто мы будем отсутствующими и рассеянными».

В тот же день императрица делает запись в дневнике: «...разговор с Бенкендорфом, целиком за Дантеса, который вел себя как благородный рыцарь, Пушкин – как грубый мужик».

30 января 1837 года Александра Федоровна отправляет письмо Бобринской, в котором снова делится своими впечатлениями о происшедшем поединке: «Этот только что угасший гений, трагический конец гения истинно русского, однако ж иногда и сатанинского, как Байрон. Эта молодая женщина возле гроба, как ангел смерти, бледная как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине, и, кто знает, не испытывает ли она рядом с угрызениями совести, помимо своей воли, и другое чувство, которое увеличивает ее страдания? Бедный Жорж, что он должен был почувствовать, узнав, что его противник испустил последний вздох». И тут же после этого: «...о танцевальном утре, которое я устраиваю завтра, я вас предупреждаю об этом, чтобы Бархат (прозвище кавалергарда А.В. Трубецкого, приятеля Дантеса. – Г. З.) не пропустил и чтобы вы тоже пришли к вечеру».

20 марта 1837 года Александра Федоровна с радостью пишет Бобринской о благополучном завершении суда над Дантесом: «Вчера забыла вам сказать, что суд над Жоржем уже окончен – разжалован, высылается как простой солдат, на Кавказ, но как иностранец отправляется запросто с фельдъегерем до границы и конец. Это все-таки лучшее, что могло с ним статься, и вот он за границей, избавленный от всякого другого наказания».

Всех, кто нарушил российское законодательство, запрещающее поединки, арестовали и предали суду. В допросах и следственной процедуре не участвовали лишь смертельно раненный А.С. Пушкин и секретарь французского посольства виконт д’Аршиак, срочно выехавший за границу. Дело рассматривала комиссия военного суда, учрежденного при лейб-гвардии Конном полку.

По распоряжению председателя военного суда, командира лейб-гвардии Конного полка свиты Его Императорского Величества генерал-майора барона Мейендорфа и штаб-лекаря, коллежского асессора Стефановича медицинскому освидетельствованию подвергся подсудимый поручик Ж. Геккерн. В донесении полкового врача значилось, что «Барон Геккерн имеет пулевую проникающую рану на правой руке ниже локтевого сустава на четыре поперечных перста; вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии. Обе раны находятся в сгибающих персты мышцах, окружающих лучевую кость, более к наружной стороне. Раны простые, чистые, без повреждений костей и больших кровеносных сосудов. Больной может ходить по комнате, разговаривает свободно, ясно и удовлетворительно, руку носит на повязке и, кроме боли в раненом месте, жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию, каковая боль обнаруживается при глубоком вдыхании, хотя наружных знаков контузии не заметно. От ранения больной имеет обыкновенную небольшую лихорадку, вообще он кажется в хорошем и надежном к выздоровлению состоянии, но точного срока к выздоровлению совершенному определить нельзя...»

5 февраля 1837 года, изучив материалы следственного дела преданных суду поручика Кавалергардского полка барона Ж. Геккерна, камер-юнкера Александра Пушкина и инженер-подполковника Данзаса за произведенную 27-го числа минувшего января между ними дуэль, генерал-аудиториат полагал «Геккерна за вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, написать в рядовые, с определением на службу по назначению инспекторского департамента. Подсудимый же подполковник Данзас виновен в противозаконном согласии быть при дуэли со стороны Пушкина секундантом и в непринятии всех зависящих мер к отвращению сей дуэли <…> генерал-аудиториат <…> достаточным полагает: вменившему, Данзасу, в наказание бытность под судом и арестом, выдержать сверх того под арестом в крепости на гауптвахте два месяца и после того обратить по-прежнему на службу. Преступный же поступок самого камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равного с подсудимым Геккерном наказанию <…> по случаю его смерти предать забвенью».

На всеподданнейшем докладе в 18-й день сего марта последовала собственноручная его величества высочайшая резолюция: «Быть по сему, но рядового Геккерна, как не русского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты».

Дантес проживет еще 58 лет и не дотянет всего четыре года до столетнего юбилея великого русского поэта.

Данзас, которого вернувшийся из ссылки И.И. Пущин обвинял в недостаточной настойчивости в спасении Пушкина, будет жить еще тридцать три года. В 1857 году боевой офицер выйдет в отставку в чине генерал-майора. Печальна и горька для него «известность секунданта несчастной дуэли Пушкина». Он скончался 3 февраля 1870 года в Петербурге и был похоронен за казенный счет на католическом кладбище Выборгской стороны. В 1936 году прах его перенесут в Некрополь Александро-Невской лавры.

19 марта в 9 часов утра к Дантесу явился жандармский унтер-офицер Яков Новиков, сопровождавший его до границы. В 11 часов ему дозволили свидание с отцом и женой. Об этом Новиков доносил в жандармское ведомство: «По приказанию вашего превосходительства дозволено было рядовому Геккерну свидание с женою его в квартире посланника барона Геккерна. При сем свидании находились: жена рядового Геккерна, отец его – посланник и некто графиня Строганова. При свидании я вместе с адъютантом вашего превосходительства был безотлучно. Свидание продолжалось всего один час. Разговоров, заслуживающих внимание, не велось. Вообще в разжалованном Геккерне незаметно никакого неудовольствия, напротив, он изъявлял благодарность к государю-импе ратору за милость к нему и за дозволение, данное его жене, бывать у него ежедневно во время его содержания под арестом. Между прочим, говорил он, что по приезде его в Баден он тотчас явится к его высочеству вел. кн. Михаилу Павловичу. Во время свидания рядовой Геккерн, жена его и посланник Геккерн были совершенно покойны; при прощании их не замечено никаких особых чувств. Рядовой Геккерн отправлен мною в путь в 1 3/4 по полудни». А.И. Тургенев 19 марта 1837 года встретил Дантеса в санях, запряженных тройкой, с жандармом и сопровождавшим унтер-офицером. До немецкой границы Дантес ехал в придворных санях, а затем на вольных лошадях. Унтер-офицер Новиков по возвращении донес, что Геккерн во время пути вел себя смирно и весьма мало с ним разговаривал, а при пересечении границы дал ему 25 рублей. В Берлине он встретил приемного отца и жену, с которой затем направился в Сулец (в Эльзасе), где поселился в своем фамильном замке. Через три месяца после свадьбы – в апреле 1837 года – Екатерина Николаевна Геккерн родила своего первого ребенка. Позже Е.Н. Гончарова уверяла всех, что поставленная в письме дата рождения ребенка оказалась ошибочной, а первый ребенок, дочь Матильда, родилась 19 октября 1837 года. В ноябре 1838 года Е.Н. Гончарова писала брату из Эльзаса: «Моя маленькая дочка прелестна и составляет наше счастье, нам остается ждать сына». В мае 1840 года, после рождения третьего ребенка, она писала: «Я чувствую себя превосходно... вот что значит хороший климат, не то что в вашей ужасной стране, где мерзнут с первого дня года до последнего. Да здравствует Франция, наш прекрасный Эльзас, я признаю только его. В самом деле, я считаю, что пожив здесь, невозможно больше жить в другом месте, особенно в России, где люди прозябают и морально, и физически». Екатерина Николаевна Дантес-Геккерн умерла 15 октября 1843 года после тяжелых родов и похоронена в Сульце.

А.И. Тургенев

Голландский посланник барон Геккерн должен был оставить свое место. Он выехал в начале апреля 1837 года. Николай I отказал ему в традиционной прощальной аудиенции. После подобной демонстрации отношения императора почти все знакомые прервали общение с Геккерном и не принимали больше у себя опального дипломата. Министру иностранных дел графу Нессельроде он заявил, что не представлял в министерство отзывных грамот и что его величество король Голландии не отзывал его, а лишь предоставил ему отпуск.

Перед отъездом барон Геккерн опубликовал объявление о продаже всего своего имущества, а его дом на Невском проспекте превратился в магазин, где восседал уже бывший нидерландский посланник, торговался с покупателями и педантично заполнял реестр проданных вещей. Многие петербуржцы специально заходили в этот своеобразный магазин, чтобы высказать Геккерну свое неудовольствие и даже публично оскорбить. Однажды, открывая распродажу, Геккерн уселся на стул, к которому он приделал ранее картонку с указанной на ней ценой. Один из офицеров, подойдя к нему, расплатился за стул, взял его за спинку и ловко выдернул из-под бывшего посла.