Суворов. Чудо-богатырь - П. Васильев

Собираясь как-то на парадный обед к архиепископу, он пригласил маркиза Шателера к себе за полчаса до отъезда с тем, чтобы вместе ехать.

— Пока у нас есть время, маркиз, поговорим о деле, — встретил он своего генерал-квартирмейстера. — Хотя и мой государь и ваш император выражают нам свою благосклонность за наши победы, но я ими, между нами говоря, не вполне удовлетворен. Это победы частные, нам нужно одержать победу генеральную. На соединение с Моро идет с юга генерал Макдональд. Наша задача теперь должна состоять в том, чтобы, не допустив соединения обоих генералов, разбить каждого из них порознь. Удастся нам это — тогда мы господа положения. Тогда итальянская армия французов существовать больше не будет и через полгода мы будем диктовать республике мир в Париже.

Развив затем план дальнейших действий в мельчайших подробностях, насколько это было возможно, чтобы удовлетворить австрийского императора и не поступиться своими принципами — не предрешать ничего из кабинета, Суворов приказал Шателеру изложить все это на бумаге для отправки в Вену.

Австрийский генерал был изумлен, слушая русского фельдмаршала. Он не постигал, как мог Суворов, занятый административными делами, устройством гражданского управления и отвлекаемый празднествами, обдумать все это.

— Прошу извинить, ваше сиятельство, — сказал он, обращаясь к главнокомандующему, — но я бесконечно поражен, когда вы успели обдумать и взвесить так тонко рассчитанный и сейчас изложенный вами план? Насколько мне известно, за последнее время вы не имели времени для отдыха…

— Потому-то оно и нашлось у меня для выработки плана будущих наших действий, — отвечал, улыбаясь, Суворов. — Итак, — продолжал он, — нужно уведомить командующего тирольской армией, что сущность плана такова. Не ожидать взятия крепостей в тылу: для них можно оставить часть наших сил, а с остальными продолжать наступление, препятствуя соединению Макдональда с Моро. Для этого надо перейти реки Тичино и По, двинуться на Макдональда, разбить его, а затем обратиться к Турину, к армии Моро. Связь же между действующей и союзной армией поддерживать двумя отрядами. После же взятия Мантуи и Песчьеры большую часть армии двинуть вперед и обложить Тортону, другому же отряду овладеть Генуей. Северную Италию должны прикрывать со стороны Швейцарии два отряда тирольской армии, которые должны содействовать в выступлении французов с верховий Рейна и Ина.

В Вене думали иначе, чем думал Суворов. План его нашли рискованным и послали приказание ограничиться сперва взятием крепостей, не перенося действий на другой берег По. Но Суворов не дождался этого приказания и 20 апреля выступил из Милана, взяв исход дальнейших операций на личную свою ответственность.

Глава XXXIII

После неимоверных усилий союзная армия переправилась через реку По. На ней лежала довольно трудная задача, численность ее и ранее не превышавшая 100 000 человек, теперь значительно уменьшилась, так как пришлось часть ее выделить для осады крепостей, а часть для содержания гарнизонов. Осадных орудий не было, перевозочных средств мало. Неприятель же действовал у себя дома — преимущество немаловажное.

Тем не менее 26 апреля Суворову удалось занять весьма важную стратегическую позицию, город. Вогерзу. Только что расположился он у себя на квартире, не успел снять каску, как ему доложили, что из России приехал граф Романов.

Под этим именем был послан императором Павлом I в Италию в науку «славного победами» графа Суворова-Рымникского великий князь Константин Павлович.

Суворов выскочил из спальни и в приемной встретил великого князя.

— Сын нашего природного государя, — сказал он, низко кланяясь великому князю.

Константин Павлович обнял его.

— Что это с вами, дорогой граф Александр Васильевич? — указал он на подвязанный глаз.

— Ах, ваше высочество, вчера проклятые немогузнайки опрокинули меня в ров и чуть было всех моих косточек не разбили.

Подойдя затем к выстроившейся в ряд свите великого князя, Суворов промолвил:

— Не вижу!

Константин Павлович понял намек главнокомандующего и начал представлять ему лиц своей свиты.

Первым стоял один из лучших русских генералов того времени, старинный сослуживец и приятель Суворова, Дерфельден, Суворов горячо обнял его, перекрестился и, поцеловав на груди его орденский крест, сказал:

— Нам должно его высочество, сына нашего природного государя, беречь больше своих глаз, потому что у нас их два, а великий князь здесь один.

При этом он отвесил великому князю низкий поклон.

Присутствие великого князя в армии имело и хорошую сторону и в то же время вызывало у Суворова много хлопот.

Появление среди войск государева сына, привезшего им царский поклон и поздравления, подняло дух их, но с другой стороны — присутствие в армии высоких особ стесняло главнокомандующего, возлагая на него нравственную ответственность.

На другой день Суворов обедал у великого князя.

Представ перед ним в полной парадной форме, он представил строевой рапорт о состоянии как австрийских, так и русских войск. Долго беседовал великий князь наедине, и когда возвратились в приемную, Константин Павлович представил главнокомандующему собравшихся к обеду, в том числе австрийского графа Эстергази, провожавшего великого князя из Вены.

— Прошу вас, граф, донести его величеству, — сказал, обращаясь к нему, Суворов, — что австрийскими войсками я очень доволен. Они дерутся почти так же хорошо, как и русские.

Эстергази вспыхнул от злобы и молча поклонился.

Суворов только что получил из Вены инструкцию с уведомлением, что план его отклоняется, и хотел хоть чем-нибудь выразить австрийскому императору свое неудовольствие.

Он достиг своей цели: слова его были переданы императору и австрийское самолюбие уязвлено.

В этот же день великий князь объезжал русские войска и передавал им поклон и благодарность государя.

В нескольких верстах от Валенцы, на живописном холме, среди лавровых и померанцевых деревьев, с незапамятных времен высится древний замок, настолько древний, что самые старые старожилы, рассказывающие подрастающему поколению про времена Александра Борджиа, не знают, когда он выстроен. Несомненно только то, что этим замком много веков владели герцоги Касиньяно, имя которых в разные времена и эпохи произносилось народом то с любовью, то с ненавистью и проклятием, смотря по тому, какие отношения владетеля были к вассалам и простым обывателям. Но что бы ни было в прошлом, все это становилось достоянием истории, так как и самое имя герцогов Касиньяно в скором времени должно было исчезнуть с лица земли, оставив свой след только в истории края. Последний из герцогов умер, не оставив после себя мужского поколения, девятнадцатилетняя дочь герцогиня Элеонора была его единственной наследницей. Молодая девушка была не только чрезмерно богата, но и поразительно красива, а это было залогом к тому, что не долго осталось уже существовать имени герцогов Касиньяно, что близок тот день, когда герцогиня Элеонора у алтаря переменит свое древнее имя.

Окрестные поселяне ждали этого дня со страхом. Каков-то будет их новый господин. И страх их был не напрасен. Молодая герцогиня отличалась такою добротою, такою ласковостью и приветливостью, так горячо и близко входила в нужды крестьян, деля с ними и горе и радости, что, казалось, как бы добр ни был ее будущий муж, все же ее не заменить.

В тот день, когда русские войска появились на том берегу реки По, в кабачке деревушки Касиньяно, раскинутой у подножья холма, на котором высился замок, собралось народу больше обыкновенного. На этот раз поселянина тянуло в кабачок не столько желание выпить кружку красного вина, сколько потолковать с соседями и сговориться, как им держать себя по отношению к русским и австрийцам.

— А ведь в Милане, в Брешиа, да и в других городах, где прошли московы, и горожане и поселяне приняли их сторону и поднялись против французов, — говорил старый крестьянин, пытливым взором обводя присутствующих.

В кабачке царило молчание. Старик, по-видимому, ждал ответа или вообще какого-либо замечания, но односельчане предпочитали дать высказаться старику Паоло.

— Да, не того мы ожидали, когда два года тому назад пришли к нам французы… Где та свобода, равенство и братство, которые они сулили нам? Они не дали нам того, что обещали, а взяли то, что обещали сохранить нам же. Вот уже восемьдесят лет я живу на свете, видел не мало бед, но таких, как теперь, видывать не приходилось… Правда, бывало и прежде, брали большие налоги, но тогда и не говорили нам, что «ты свободен». Не располагали мы ни собой, ни своим достоянием, и брали с нас столько, сколько находили нужным, а все же до разорения не доводили, а теперь — теперь мы люди свободные, могущие как угодно располагать самим собою, но не нашим достоянием: им могут распоряжаться господа французы, давшие нам свободу, — продолжал с горькой улыбкою старик Паоло.