Джура - Георгий Тушкан

Джура опять потерял сознание. Чжао обломком бритвы сбрил все волосы с головы Джуры. Он собрал со стен паутину, смочил её слюной и заклеил Джуре страшную рану на голове.

— Не верю я этому молодчику! — сказал Саид. — Может быть, его нам подбросил Кипчакбай, чтобы выведать у нас секреты?

— Вряд ли. Неужели ты думаешь, что он притворяется? Он слишком молод для этого и прямодушен. Я чувствую — ему здесь будет очень трудно. Ты сам слышал, что он говорил в бреду. Не раздражай его. Мне кажется, он хороший человек и не способен лгать, как другие.

Тень ненависти вспыхнула в глазах Саида.

— Ты говоришь про меня? Что я сделал тебе? Или моя ложь Кипчакбаю тебя тревожит? Пусть каждый идет своим путем. Тут и святой чертом станет.

Через несколько дней Джура мог уже сидеть и говорить. Но он молчал. Порывистый, страстный, но замкнутый, Джура не рассказывал Саиду и Чжао о своих чувствах. Он часто вскакивал и начинал ходить, а потом бегать по яме. Лишенный возможности действовать, он приходил в ярость. Головокружение и боль снова заставляли его опускаться на землю. Ненависть, которую Джура и раньше питал к Тагаю и другим басмачам, росла с каждым часом его пребывания в яме. Он не хотел ни есть, ни пить, ни говорить. Желание отомстить стало единственным устремлением его воинственной натуры. Мстить Тагаю, Кзицкому и Шарафу, мстить всем басмачам! Мстить тем, кто покрыл его позором в глазах Козубая и Максимова! Он уже не мечтал, что отомстит сам. Он видел себя вместе с другими в отряде среди ста, тысячи всадников. Он думал о том, какими путями они направились бы, чтобы обрушиться внезапно на головы врагов, думал о том, где добыть еду и корм для коней. Мысленно он обращался с речью к народу, народу, который он хотел навсегда освободить от басмачей, баев и их хозяев. Когда Джура поскачет с джигитами, земля так загудит под ударами великого множества копыт, что этот шум услышит Козубай, услышит Зейнеб, услышит Максимов, услышат комсомольцы, красные джигиты. Джура закрывал глаза, и грозные картины вставали перед ним: он видел горы вражеских трупов, слышал ржанье коней, гром выстрелов. Увлеченный мечтами о мести, он метался по яме, не замечая ни Чжао, ни Саида, и что то бормотал, натыкаясь на них, как слепой. Но, подняв голову, он видел решетку и над ней ясное голубое небо.

На восьмой день Чжао удержал его за руку.

— Джура, — говорил ему тихо Чжао, — твой язык пересох и губы запеклись. Смотри, ты ударяешься о стены, сам того не замечая. Выскажи нам свое горе, все обиды. Ведь даже по ночам ты не спишь!

— А кто ты такой, почему сам сидишь здесь? — спросил Джура недоверчиво.

Он хорошо помнил слова Козубая: «Будь осторожен в обращении с незнакомыми людьми, но скрывай это. Если тигр показывает тебе свои клыки, не воображай, что он тебе улыбается».

— Мы, все трое, сидим в тюрьме для нарушителей мусульманского закона, — сказал Чжао, — и властям нет дела до того, что делается в одной из ям, расположенных в горах Китайского Сарыкола. Здесь самое главное лицо — военный судья басмачей Кипчакбай. О нем ты знаешь из рассказа Саида. Ты чем нарушил шариат?

— Я? Шариат? Я не знаю, что это.

— Я объясню тебе: это закон. Наша яма — тайная исмаилитская тюрьма, — продолжал Чжао. — Сюда помещают людей, чья деятельность причинила зло исмаилитам. Не станешь же ты утверждать, что никогда не сталкивался с исмаилитами?

— Они хотели завлечь меня, но я не поддался, — гордо сказал Джура. — Все интересовались, и наши и исмаилиты, куда делся фирман Ага хана, который был в кожаной сумке убитого мной Артабека. Так и не нашли.

— Ты очень наивен, юноша, — сказал Чжао, — я это вижу. Как ты попал к нам и как тебя зовут?

— Я Джура, из рода Хадырша. Не слышал? Раньше я думал, что на всем свете существует только род Хадырша и ещё род купцов Тагая, а когда меня приняли членом в отряд…

Саид насторожился. Чжао перебил Джуру вопросом о том, перестала ли болеть его голова.

Чжао тихо шепнул Джуре, выбрав время, когда Саид уснул:

— Я тоже красный, хоть и никогда не был на советской земле, но молчи об этом.

Саид открыл глаза.

— Ага, секреты? — сказал он. — Собираетесь вести подкоп? Знайте же, я тоже убегу с вами, а не возьмете с собой — выдам вас немедленно!.. Я пошутил, не бойтесь меня. Видно, все мы в чем то провинились у исмаилитов. Ссориться нам нечего, надо думать, как убежать отсюда.

— Неужели ты, Саид, не имеешь друзей и родственников среди сторожей? — спросил Джура.

— Ты в своем уме? Кто сидит в яме, для того один путь — в бочку, утыканную гвоздями, на виселицу. У меня есть дядя, мулла. Но теперь муллы продались и делают грязное дело, прикрываясь словами корана.

Саид любил поговорить. Джура слушал его невнимательно. Он смотрел вверх и пропускал мимо ушей рассказы Саида о лисах — оборотнях, злых духах, о святых гробницах, об опиекурильнях. Ничто не могло отвлечь его от горестных дум. Он тосковал по горным просторам, наполненным прохладным воздухом, тосковал по утраченной свободе. При мысли о басмачах он злобно стонал, не в силах скрыть свои чувства, вскакивал и снова начинал метаться. Тогда Чжао повышал голос, чтобы привлечь внимание Джуры.

Чжао видел, что с каждым днем Джура становится все мрачнее. Однажды он обратился к нему с вопросом:

— Знаешь ли, Джура, где ты сейчас находишься?

— Знаю, — буркнул Джура, недовольный тем, что прервали бег его мыслей, — в яме.

— Нет, я не об этом говорю, — продолжал Чжао. — Знаешь ли ты, что мы сейчас с тобою живем в китайской провинции Синьцзян? Южная половина называется Кашгария, а северная, за горами Тянь Шань Пе Лу, — Джунгария. Если бы ты поднялся на виднеющуюся отсюда гору Муз Таг Ата — Отец Снежных Гор, ты увидел бы, что вся Кашгария похожа на чашу. На севере горы Тянь Шань, на юге Куэнь Лунь и Алтын Таг, на западе Сарыкол, а на востоке огромная, как высохшее море, пустыня Такла Макан, а за ней снова горы. По краям этой огромной чаши лепятся кишлаки. А какие здесь реки, ты знаешь?

— А какое мне дело! — рассердился Джура.

— Тебе надо знать, куда направить бег коня, если удастся выбраться из этой ямы.

Джура с интересом посмотрел на Чжао и подсел к нему. Чжао взял в руки кусочек белой кости и на ровном, утрамбованном полу вырыл горы, реки, пустыню. Саид сел рядом, и они спорили о величине оазисов, расположенных между пустыней Такла Макан и горами. Чжао рассказывал о самых значительных из них, таких, как Кашгарский, Яркендский, Хотанский на западе, Керийский на южной окраине пустыни и Аксуйский, Кучинский и Маральбашский на севере. Саид то и дело вырывал из рук Чжао косточку и исправлял направление дорог между оазисами и повороты реки Тарим, текущей две с половиной тысячи километров на восток до вхождения в озеро Лоб Нор.