Краткая история быта и частной жизни - Билл Брайсон

В домах Пибоди, в чистых и сравнительно просторных квартирах, разместилось почти пятнадцать тысяч людей, но везде ощущалось тяжкое бремя запретов. Жильцам не разрешалось ни красить стены, ни клеить на них обои. Они не имели права вешать шторы или каким-то еще способом украшать свои квартиры. В результате их жилища были почти такими же мрачными, как тюремные камеры.

Но настоящим прорывом стало внезапное расширение миссионерской деятельности; самый большой вклад в нее внес молодой выходец из Ирландии, сосредоточившийся на помощи нищим детям (часто вопреки их желанию). Этого человека звали Томас Барнардо. Он приехал в Лондон в начале 1860-х, и его настолько потрясли условия жизни бедной молодежи, что он учредил организацию, официально называвшуюся «Национальная ассоциация помощи обездоленным и беспризорным детям», хотя всем она была известна просто как «Ассоциация доктора Барнардо».

Родители Барнардо были испанскими евреями, переехавшими сначала в Германию, а затем в Ирландию. К моменту рождения Томаса в 1845 году они крестились и стали чрезвычайно консервативными протестантами. Сам Барнардо попал под влияние идей «плимутских братьев»[89] и поэтому приехал в Лондон: он собирался выучиться на врача и заняться миссионерской работой в Китае. В Китае он так и не побывал, да и на врача тоже не выучился. Он решил стать миссионером в среде бездомных мальчишек (а потом и девочек). Заняв деньги, он открыл свой первый дом в Степни, рабочем районе лондонского Ист-Энда.

Барнардо был блестящим мастером саморекламы. Он провел крайне успешную пиар-кампанию, основанную на поразительных фотографиях детей, которых он спас, — их фотографировали до того, как они попали под его опеку, и после. Первые снимки изображали чумазых, плохо одетых бродяжек с мрачными лицами, тогда как на вторых красовались умытые, энергичные и сияющие физиономии. Кампания была настолько успешной, что вскоре Барнардо расширил поле своей деятельности: он начал открывать лазареты, дома для глухих детей, дома для бездомных чистильщиков обуви и многое другое.

Вывеска, украшавшая фасад дома в Степни, гласила: «Ни один бедный ребенок не будет отвергнут». Такой благородный подход тут же создал для Барнардо множество недругов. Дело в том, что практика приема в приют без всяких дополнительных условий противоречила новому Закону о бедных, принятому в 1834 году.

Расширяя свою деятельность, Барнардо поссорился с коллегой-миссионером Фредериком Чаррингтоном. Выходец из очень богатой семьи пивоваров из Ист-Энда, Чаррингтон занялся миссионерской деятельностью после того, как однажды увидел пьяного мужчину, избивающего жену у паба, принадлежавшего семье Чаррингтон. Сам Фредерик только что вышел из этого пивного заведения, и несчастная женщина осмелилась попросить у него милостыню, чтобы накормить своих голодных детей. С этого момента Чаррингтон стал трезвенником, отказался от наследства и стал работать с бедняками.

Он считал улицу Майл-Энд-роуд собственной сферой влияния, поэтому, когда Барнардо выразил желание открыть там столовую для трезвенников, Чаррингтон оскорбился и начал безжалостную кампанию по подрыву репутации своего коллеги. С помощью странствующего проповедника Джорджа Рейнолдса (который до недавнего времени был грузчиком на железнодорожном вокзале) он распространял слухи о том, что Барнардо лжет о своем происхождении, что он плохо управляет своими домами, что он спит со своей домовладелицей и обманывает общество с помощью фальшивой рекламы. Кроме того, Чаррингтон намекал, что дома Барнардо — рассадники содомии, пьянства, шантажа и других ужасных пороков.

К несчастью для Барнардо, кое-что в этих обвинениях было правдой, и Барнардо лишь усугубил ситуацию, отреагировав на нападки Чаррингтона неуклюжей ложью. Когда тот заявил, что Барнардо обманывает общество, представляясь дипломированным врачом (а это, согласно Медицинскому акту 1858 года, было достаточно серьезным преступлением), Барнардо предъявил диплом некоего немецкого университета, который был тут же разоблачен как плохая подделка.

Кроме того, его противники доказали, что многие фотографии нищих детей, снятых до опеки, были слегка «подправлены», чтобы сильнее подчеркнуть их бедность. На этих постановочных снимках дети были изображены в искусственно разодранной одежде, трогательно обнажавшей голое тело; тем самым Барнардо, по словам его недругов, пытался воззвать к низменным инстинктам зрителей. Даже самые преданные сторонники Барнардо усомнились в его искренности. Вызывали беспокойство и его долги. Одним из основных принципов «плимутского братства» была воздержанность и экономия, а Барнардо легко и неоднократно брал кредиты на свои бесконечные миссионерские программы. В конце концов Барнардо признали виновным в подделке фотографий и незаконном присвоении себе медицинской квалификации, но оправдали по более серьезным обвинениям.

Как ни странно, жизнь в приюте Барнардо была почти такой же малопривлекательной, как и жизнь в работных домах. Постояльцев поднимали с постели в 5:30 утра и заставляли работать до 6:30 вечера с короткими перерывами на еду, молитву и некоторое количество уроков. Вечера посвящались муштре, учебе и молитве. Если кто-то из детей пытался сбежать из приюта, его сажали в карцер. Барнардо не просто нанимал детей на работу, он буквально выдергивал их из уличной среды в порыве человеколюбия. Каждый год около полутора тысяч мальчиков отправляли морем в Канаду, чтобы освободить место в приютах для новых беспризорников.

К моменту смерти Барнардо в 1905 году через его дома прошло 250 000 детей, а за организацией накопился колоссальный долг в размере 250 000 фунтов стерлингов.

До сих пор мы говорили только о детях бедняков, но и детям состоятельных господ подчас приходилось несладко. Отпрыски благополучных семей страдали в основном от душевной черствости родителей и учились жить в мире, лишенном любви и привязанности.

С самого его рождения от ребенка, появившегося на свет в семье среднего и высшего классов викторианской Британии, ожидали, что он будет послушным, исполнительным, честным, трудолюбивым, твердым духом и эмоционально выдержанным. Дети явно получали недостаточно тепла и ласки. Когда они выходили из младенческого возраста, их физический контакт со взрослыми сводился лишь к редким рукопожатиям. Типичный дом процветающего сословия являл собой, по словам одного современника, мир «холодных, суровых и крайне негуманных взаимоотношений, пресекавших любые проявления дружеского участия, которое должно быть в каждой семье».

Детям благополучных родителей зачастую приходилось терпеть тяготы чрезвычайно строгого воспитания. У шурина Изабеллы Битон Уилли Смайлса было одиннадцать детей, но стол для завтрака накрывали только на десятерых, чтобы приучить детей не опаздывать. Гвен Рейверат, дочь одного кембриджского ученого, вспоминала, как ее ежедневно заставляли солить кашу, а родители в это время посыпали свои порции сахаром. Ей не разрешалось намазывать хлеб джемом, поскольку «сладости портят характер». Одна современница Гвен из столь же обеспеченной семьи с грустью вспоминает, как кормили в детстве ее и сестру: «Мы ели апельсины только на Рождество, а мармелада вообще не видели».

Родители не только подавляли вкусовые рецепторы своих детей, но и всячески стращали их — в воспитательных целях. В то время были очень популярны книги, готовившие своих юных читателей к тому, что они в любой момент могут умереть — так же, как их мамы, папы и любимые братья и сестры. В подобных книгах говорилось о том, как прекрасен рай (хоть там тоже нет ни джема, ни других запретных сладостей). По всей видимости, взрослые таким способом пытались отучить ребенка от страха перед смертью, однако часто добивались совершенно противоположного эффекта.

Другие литературные произведения внушали детям, что непослушание не только преступно, но и крайне неразумно. В популярном стихотворении «Ужасная история про Паулину и спички» рассказывалось про маленькую девочку, которая не послушала маму и стала играть со спичками:

Не вняв разумному совету,Паулина спичку вмиг зажгла.О, как красиво пламя это!Вот это новая игра!

Паулина прыгала от счастья,Огонь трещал в ее руке,Но что такое? В одночасьеНастал конец! Она в беде!

Горит Паулинин новый фартук,Горят и руки, и коса,Объята пламенем Паулина,Померкла девичья краса!

Чтобы маленькие читатели все правильно поняли, стихотворение сопровождалось рисунком, изображавшим насмерть перепуганную маленькую девочку, охваченную безжалостным пламенем. Завершали стихотворение следующие строки:

Сгорела вся ее одежда,Сгорели пальцы, уши, нос;Сгорело тело, а надеждуОгонь жестокий враз унес.

Осталась только горстка пепла,А в ней два красных башмачка,Душа для жизни не окреплаИ вмиг ушла на облака.

«Ужасная история про Паулину и спички» — одно из стихотворений немецкого врача Генриха Гофмана, который изначально писал для собственных детей, пытаясь привить им житейскую осмотрительность. Книжки Гофмана пользовались большим успехом и были переведены на разные языки, в числе переводчиков был и Марк Твен. Все стихотворения строились по одной схеме: сначала Гофман описывал ребенка, поддавшегося запретному искушению (а к подобным искушениям относились почти все детские развлечения), а потом показывал, к каким необратимым и страшным последствиям привела его шалость.