Капкан для оборотня - Валерий Иванов-Смоленский

Два хороших глотка коньяка, налитого на треть в массивный тяжелый стакан для виски, помогли Барсентьеву преодолеть начинавшуюся нервную лихорадочную дрожь во всем теле.

Крастонов откусил изящными, инкрустированными потемневшим серебром, щипчиками кончик сигары и вставил ее в рот пленнику. Затем он поднес к ней взятую со столика настольную зажигалку в виде средневековой пушки и нажал на спуск.

Барсентьев никогда не курил сигар, ее дым был непривычен и показался каким-то вонючим. Толстую сигару было трудно удерживать во рту, а курить без рук оказалось крайне неудобным. Приходилось то и дело подправлять ее языком и губами. Сосредоточившись на этом занятии, он стал ощущать, что вселившийся в мозг и тело ужас понемногу уходит.

«Страх — это вполне нормальное явление для любого здравомыслящего человека», — подумал он и перекатил сигару в другой уголок рта. Мысли, зажатые жутью маячившей перспективы, потихоньку вновь обретали оперативный простор.

В напряженной тишине глухо зазвонил мобильник. Полковник достал его из кармана форменных брюк и поднес к уху.

— Минуточку, — произнес он в трубку и вышел из комнаты.

«Не хочет, чтобы я слышал разговор», — догадался Барсентьев. Найдет ли Легин диктофон под ванной? Увидеть его невозможно, под ванну не залезть даже специально обученной собаке, прибором его не обнаружить. Значит, будут делать укол? Они бы и давно его сделали, но почему-то не хотят. Почему? И сам себе ответил — потому, что я должен скончаться от какой-то естественной причины. От инфаркта миокарда, например. Если сделать укол сыворотки правды, в моем теле при вскрытии, наверняка, обнаружат следы других химических соединений, а, возможно, и расшифруют состав вещества, содержавшегося в шприце.

«Мое спасение может быть только в максимальном затягивании времени, — размышлял он. — Оперативная группа захвата, созданная заместителем Генерального прокурора, возможно, уже в пути. Конечно, ее основу составляет спецгруппа „Мангуст“, превосходно обученные бойцы которой справятся с Крастоновым и его командой, причем без излишнего шума и суеты. Поэтому у него, Барсентьева, есть неплохой шанс уцелеть в начавшейся катавасии. Обороняющимся будет не до него при внезапном нападении в условиях быстро меняющейся обстановки. Возможно, применят газ, который усыпит и парализует всех находящихся в доме. Надеюсь, у них не получится, как получилось у спецслужб при штурме…»

— Ну, вот и нашелся Ваш диктофон, — прервал мысли Барсентьева голос Крастонова, — сейчас приедет Легин, вместе и послушаем, что вы там поназаписывали. А потом, не обессудьте… вы влезли туда, куда посторонним вход воспрещен и, как опытный следователь, кое-что узнали, а о многом, вероятно, догадались. Вы просто очередная улика, которая должна бесследно исчезнуть… Но, не пугайтесь. Вы сами бесследно не исчезнете. Сгинет лишь навсегда информация, носителем которой вы являетесь. А вы? вы ничего не почувствуете, никакой боли. И похоронят вас с почестями на каком-нибудь Ваганьковском, или, где вам там по рангу положено…

Барсентьев скривил рот в принужденной улыбке. Крастонов это заметил, но продолжал:

— …как принявшего смерть на боевом посту. От непосильных трудов. — В голосе полковника неожиданно зазвучала злая ирония. — И чего вам не сидится в ваших столицах? Да у вас там любого министра, любого чиновника мэрии или префектуры можно спокойно брать под микитки и волочь в кутузку. А потом уже искать доказательства его преступной деятельности. И их найдется целый ворох, они лежат на поверхности. Вот и занимались бы своими паханами в галстуках от Версачи и костюмах от Армани, за которые нужно выложить годовой оклад. А они их меняют ежедневно…

Крастонов рубанул рукой воздух:

— Хотя, о чем это я? Для них костюмы и галстуки — повседневные мелочи. Бывает, за одну подпись берут сотни тысяч долларов. Один даже публично похвалялся: «моя подпись, дескать, стоит миллион». Казнокрадство и взяточничество в столице давно превратилось в скучную обыденность для обывателей. И для правящей касты — это приевшаяся норма. Упрекнуть могут лишь за то, что «не по чину берешь», как в царской России. Что, я не прав? Разве это не так? — он почти сорвался на крик.

— Заберите сигару, — попросил Барсентьев. — И послушайте меня, Крастонов. — Они уже не называли друг друга по имени и отчеству. — вас ведь все равно раскроют. Приедет другой следователь, даже целая следственная группа и…

— И ничего они не найдут, — перебил его полковник. — Ровным счетом ни-че-го. Никаких доказательств. Все свидетели мертвы, все улики уничтожены. Вы и ваш диктофон — последнее, что может пролить свет на скрывшуюся истину во мраке прошлого и небытия…

«А, ведь Крастонов прав», — мысленно согласился Барсентьев, с внезапной остротой осознавший что, действительно, больше доказательств нет. И не будет. И добыть их негде. Вещественные свидетельства содеянного уничтожены, а источники информации погибли. Сейчас нужно только как можно дольше тянуть время, чтобы не стать последним из этих погибших…

«Либо я протяну время и дождусь посланных „мангустовцев“, либо наступит моя безболезненная, как он пообещал, смерть. Tertium non datur — третьего не дано».

И ему некстати вспомнилась крылатая фраза неудачливого жениха красивой девушки — спортсменки, комсомолки и так далее, в исполнении Владимира Этуша: «Либо я веду ее в ЗАГС, либо она меня ведет к прокурору…» из бессмертного фильма Леонида Гайдая «Кавказская пленница».

Он, чтобы выиграть время, перевел тему разговора на завербованных спецназовцев Крастонова, освобожденных из специализированной нижнетагильской колонии и прибывших для прохождения дальнейшей службы в белокаменскую милицию.

— Скажите, разорванные на куски тела крестных отцов городского криминалитета — тоже дело рук ваших новобранцев?

— Скрывать тут нечего, — начал успокаиваться Крастонов, — их работа. И работа была сделана профессионально и качественно. Хотите знать детали операции?

— Пожалуй.

— Все шестеро наших агентов, внедренных без труда в преступный мир города (их ведь никто в Белокаменске не знал) благодаря своим качествам играли не последние роли в преступной среде. Один из них охранял даже самого Косаря — тот, который записал разговор главарей преступных группировок в сауне. Им удалось усыпить подмешанным в спиртное зельем Косаря и Боцмана… Подробности вам ни к чему. Затем их вывезли за город, на живописную поляну, где уже заранее были подготовлены восемь толстых осин. Стволы деревьев были пригнуты до самой земли, верхушками друг к дружке.

— Но это же — живодерство… — вырвалось у представившего себе картину такой казни Барсентьева.

— Живодерство существовало в средние века, когда, действительно, при помощи различных приспособлений жертвы раздирались на куски живыми — отсюда и слово «живодерство».

— А эти… Разве они были мертвы?

— Почти. Доза принятого ими снотворного была смертельна. Для надежности. На случай, если бы их не удалось вывезти. Поэтому, даже если они еще не успели умереть, они ничего не могли почувствовать. Боцмана и Косаря привязали за руки и за ноги, каждого к верхушкам четырех осин, и перерубили притягивающие их к земле канаты. Результат вам известен. Это был просто способ устрашения остальных.

— Копию видеокассеты, отснятую в ходе осмотра места происшествия, умышленно передали телевизионщикам. А, те, счастливые, крутили ее два дня подряд (не все, конечно) по новостным каналам местного телевидения. Еще бы — такая сенсация. Пока не… — Крастонов прервался, прислушавшись к какому-то шороху.

— Пока не надоело? — закончил за него Барсентьев. Он пытался хоть чем-то отвлечь внимание полковника, думая о возможном скором проникновении в дом своих спасителей.

— Нет. Пока не вмешался наш прокурор, который вынес официальное предписание о запрете массового показа этих сцен, заботясь о нервах и душах телезрителей.

— А разве прокурор был не с вами заодно? — удивился Барсентьев.

— Наш прокурор — романтик и идеалист. Он поддерживал нас в деле искоренения язв города, считая это святым делом. И осознавал, что для достижения такой благородной цели хороши все средства. Он многого не знал, хотя, возможно, о чем-то и догадывался.

— Что было дальше? После показательной казни «законников»? — спросил Барсентьев.

— После этого начался массовый отъезд из города уцелевших боевиков организованных преступных группировок. Они по-настоящему испугались. Мы этому не препятствовали. Пускай разнесут по городам и весям, что в Белокаменске быть преступником смертельно опасно и можно запросто оказаться в жуткой роли казненных главарей.

— Но оставался еще Тиша?

— Тиша куда-то пропал в очередной раз. Он был крайне осторожным человеком и, как говорят блатные, «на время слинял в тину». Не объявился он и позже. Мы его так и не нашли. Скорее всего, он понял, что пощады не будет и ему, и скрылся из города.