«Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

К ночи собрались в установленном месте. Договорились соблюдать полную тишину, не кашлять, не стучать. Молча выползли на болото. Переползаем с кочки на кочку. Солнце взошло, когда мы выползли из болота. Ясное утро 26 июня. Привал! Выставили караул и тут же уснули.

Проснулись от криков: «Рус, иди к нам!» Смотрим — на опушке леса, в сотне метров от нас — немцы. Не стреляют: видят, что мы и так в капкане.

Выход только один — рывком через минное поле. А там сетка из мин, связанных черной проволокой. Все равно поползли. За мной ползет повар нашего батальона, шепчет: «Рывок, рывок надо делать!»

Но патронов ни у кого нет, и некому идти в атаку. «Ползем, — говорю, — назад, чтобы всем подтянуться для рывка». Перебираемся по трупам. В воронке — раненый лейтенант, еле дышит, рядом убитая медсестра — его перевязывала. Просвистела пуля — повара моего убило. Люди вокруг словно растаяли…

Ползу вдоль опушки. На краю воронки лежит лейтенант — обе ноги оторваны… Еще в сознании, пить просит. Зачерпнул ладонью ему воды из ямки, а перевязать нечем…

Увидел впереди целый блиндаж. Ползу к нему, вижу, что еще несколько человек пробираются. Снова появились самолеты. Летят так низко, что лица немецких летчиков можно разглядеть. «Ребята, давайте отстреливаться!» Но ни у кого нет патронов. Расползаемся в стороны…

Неожиданный удар в грудь. Пуля! И не разорвалась — выдавил ее пальцами. Слышу, немцы лес прочесывают.

Зарылся головой в мох между кочками — думал, что спрятался. А надо мной голос: «Оффицер!»…

Подняли. Подобрал я палку, заковылял. Пленных уже целая толпа. И с каждым шагом людей все прибавляется… Кто цел — заставляют раненых вытаскивать из болота. Собралось нас несколько тысяч. Выгнали на сухую поляну, оцепили проволокой, выставили охрану.

Наутро погнали в Сенную Кересть. Там, на площади, стали сортировать — раненых отдельно. Первый раз покормили: выдали по плиточке какого-то концентрата на двоих. Мы развели его в котелках, поели. Часа полтора дали полежать, потом проселочной дорогой погнали на Любань. Немцы — на лошадях, мы пешком. Кто отстает — пристреливают. Задние стараются обойти, вперед продвинуться, пока силы есть. Когда вышли из леса, я оглянулся. Вдоль Керести тянулась вереница пленных, казавшаяся бесконечной…

Добрались до Любани, переночевали в подвале овощехранилища. На следующий день повезли по железной дороге в Саблино. Пригнали на площадь, огороженную колючей проволокой. Дождь, грязь, ни травинки на голой земле…

Работает немецкая кухня. Нам дают по полкотелка жидкой болтушки 2 раза в день. Посуда есть не у всех, но люди умирают ежедневно, и котелки остаются. В стороне — изба, тоже за проволокой. Там тиф…

Спустя несколько дней снова подогнали вагоны — маленькие, товарные. Втискивали в них силой человек по 90 — только б дверь закрылась. Ехали в такой тесноте, что если руку поднял — уже не опустишь. Кто не выдержал и присел — в ногах задохнулся. Когда выгружались в Котлах, из одного нашего вагона десять трупов сняли.

В Котлах жили в двух длинных бараках, кто не поместился — на улице, за проволокой. От голода и болезней каждый день умирали несколько человек. Их складывали в телеги. Пленные впрягались и тянули трупы своих товарищей к заранее вырытым траншеям: 2 м глубиной, шириной в человеческий рост. Длинные траншеи, метров по 60–70… Все хочу там побывать: есть ли какая-нибудь табличка на этих тысячных могилах? Там все — из 2-й ударной…

В Котлах мы пробыли до ноября, после чего нас отвезли в Каунас. Жили здесь как в тюрьме. К окнам подходить не разрешалось — стреляли без предупреждения.

В 43-м появились вербовщики из РОА. Первыми поступать туда предложили украинцам («Украинцы могут свободно уходить в освободительную армию!»), потом — русским. Соглашались немногие.

Работы особой не было — гоняли лишь ухаживать за немецкими могилами. Но голод донимал основательно.

Однажды на построении отсчитали 30 человек (меня в том числе): «Три шага вперед!» Куда-то повели. Гадаем: на расстрел? Вывели за ворота, посадили в грузовик. Конвоиры-литовцы говорят: «Вас везут в село на работу».

Привезли в местечко Бойсаголо. Там располагалось казенное имение. Поселили в зернохранилище, накормили. Дали вареного гороху — кто сколько хотел. А мы голодные, предела сытости не знали. И заболели, понятно, все тридцать… Администратор накинулся: «Вы, коммунисты, не хотите работать!»

Отошли, стали работать в поле, ухаживать за скотом. Уже не голодали — картошки здесь давали вволю. И, жители подкармливали, несмотря на проволочное заграждение: то хлеба передадут, то сала. К молотьбе мы уже вошли в силу. Да и настроение поднялось: шел 1944 г., фронт продвигался к Прибалтике. Пришла пора и этому имению свертываться. Нас погнали к Неману. Мы шепчемся: «Ребята, за Неман нам никак нельзя!»

Послали однажды троих за водой. Охраны и собак нет — можно кому-то убежать. Договорились, что я побегу. Прошу ребят: «Вы только воду помедленней черпайте!»

Не доходя до колодца, юркнул в кусты. За ними ржаное поле. Я — по обочине, петляю, как заяц. Дальше лес спасительный, но направления не знаю, бегу наобум.

Ночь провел в лесу. Утром вышел к деревне. Постучал в крайний дом, попросил поесть. Дали хлеба и шпика, объяснили, как выходить. Переночевал в стоге сена, рассвело — опять в лес. Днем набрел на хутор — богатую усадьбу в густом лесу. «Ой, — думаю, — тут обязательно полицай!» Вышел хозяин — не спрячешься. «Ну, — думаю, — попался!» Но виду не подал.

— На восток правильно иду? — спрашиваю.

— Вы идете прямо к немцам в руки, — отвечает. — Здесь у немцев склад. Вчера поймали пятерых пленных, заставили рыть себе могилу и тут же расстреляли.

Литовец указал, как идти.

Прошел я поле, за ним — шоссе, немецкие машины мчатся на запад. Показался на опушке человек. «Попас! (товарищ!)… — окликнул. — Не бойтесь, — говорит, — я свой. Здесь стоят немцы, а вы идите туда». — И он показал за дорогу. Я не стал дожидаться ночи. Под дорогой труба — по ней перебрался на другую сторону. Спрятался в стогу сена, вечером вышел в Радвилижки под Шяуляем. Какое-то имение, работники живут бедно, в домишках с земляным полом. Пустили к себе, принесли поесть. Только принялся за еду — литовцы с винтовками: «А, попался!»…

— Ладно, — говорю, — заберете, только поесть дайте!

Оказалось, однако, что это были литовские партизаны. Спрятали меня на сеновале, за коровами. Еду туда приносили.

Через два дня появились наши танки. «Ну, Николай, выходи!» — обрадовали партизаны. Винтовку дали. «Пойдем, — говорят, — брать полицаев!» Список у них был человек на 12. Знали, что полицаи хорошо вооружены, у одного даже станковый пулемет имелся.