Донская Либерия - Николай Алексеевич Задонский

Первый министр граф Пипер, фельдмаршал Реншильд, генералы Левенгаупт, Роос, Шлиппенбах и Крейц, сидевшие у стола, согласно разделяя мнение Гилленкрока, почтительно молчали, ожидая очередной вспышки королевского раздражения. Увидев вошедшего Мазепу, король молча кивнул ему и указал на ближние кресла. Гетман сел.

Умный Гилленкрок, превосходно понимавший настроение короля, решил отыграться на этом старике, которого втайне презирал за измену, и, не меняя спокойного тона, продолжал:

— Народ Украины и русские мужики жгут свои деревни, оставляя нам пепел вместо хлеба и фуража. Они прячутся в лесах и выходят из трущоб для того, чтобы красть наших лошадей и убивать солдат. В этой проклятой стране у нас только одни враги, ваше величество. Очевидно, гетман, обещавший нам помощь населения, плохо знает свой народ…

Тут Гилленкрок передохнул и сделал полупоклон в сторону гетмана.

Но этот дипломатический ход, понятый генералами и Мазепой, внимания короля не привлек. Карл плохо слушал своего генерала. Он находился во власти собственных мыслей и, приняв паузу за окончание надоевшего доклада, облегченно вздохнул:

— Я так и знал, генерал, что вы не скажете ничего нового, — равнодушно произнес он.

— Но, ваше величество, — смутился Гилленкрок, — эти обстоятельства…

— Они ничего не меняют, — перебил Карл. И неожиданно приветливо улыбнувшись Мазепе, он обратился к нему: — А скажите, гетман, правда ли, что здесь, у Полтавы, найдены следы Александра Македонского?

— Здесь найден древний каменный памятник, будто бы воздвигнутый великим полководцем, — ответил Мазепа, бросив неприязненный взгляд в сторону Гилленкрока.

— Гетман шутит, — вспыхнул тот. — Здесь не было и не могло быть дороги в Азию, ваше величество.

— Это не значит, что ее не следует искать, дорогой генерал, — сказал Карл и поднялся.

Генералы и Мазепа встали вслед за королем, но он жестом велел им сесть, сделал несколько быстрых шагов, остановился у стола и, ткнув пальцем в карту, лежавшую перед Реншильдом, продолжал:

— Итак, вопрос ясен… Что вы предлагаете, господа?

— Подкрепить армию соединением с польскими войсками Лещинского, — сказал Реншильд.

— И с корпусом генерала Крассау, оставленным в Польше, — добавил граф Пипер.

— Это значит?

— Снова перейти Днепр и отступить в Польшу, — глядя в лицо короля, отчеканил граф. — Это единствепное благоразумное решение вопроса, ваше величество…

Лицо Карла покрылось красными пятнами. В глазах зажегся огонек злобы и упрямства.

— Этот переход будет похож на бегство! — крикнул он срывающимся от волнения голосом. — А я никогда не побегу от царя Петра. Слышите, никогда! Если бы сам бог послал ангела небесного с приказанием отступить от Полтавы, я бы и тогда не отступил. Я знаю русских лучше вас… Я их выгоню с казацкой земли… Я заставлю их принять мои условия… А вы, генерал, — резко повернулся он к Гилленкроку, — должны все подготовить к нападению на Полтаву и сказать нам, в какой день возьмем мы эту ничтожную крепость.

— В ней четыре тысячи гарнизона, ваше величество, кроме казаков и населения…

— Русские сдадутся при первом пушечном выстреле с нашей стороны!

— А я думаю, — возразил Гилленкрок, — что русские будут защищаться до последней крайности и пехоте вашего величества сильно достанется от продолжительных осадных работ…

Я уверяю вас, генерал, русские долгой осады не выдержат. Как ваше мнение, гетман? — обратился король к Мазепе.

Гетман, хорошо знавший плачевное состояние шведской армии, понимал, что король затеял слишком рискованную игру, что генералы, советовавшие отступить в Польшу, правы, но сейчас старик, озлобленный презрительным отношением к себе этих надутых господ, решил стать на сторону короля: «Все равно упрямого мальчишку не убедишь, а портить с ним отношения мне сейчас нельзя», подумал он.

— Непобедимость войск вашего величества известна всему свету, — спокойно сказал он. — Не малой сей фортеции противиться фортуне вашей…

— Вот голос мудрости, господа! — воскликнул король. — Завтра мы должны взять Полтаву штурмом…

…При выходе из шатра Гилленкрок взял под руку Мазепу и тихо, по-немецки, сказал:

— Вы напрасно говорили королю про памятник и фортуну. Он больше всего любит славу и легко поддается желанию делать то, что невыгодно ни нам, ни вам…

— Я стар, чтоб думать, как иные, о выгоде, — вздохнул Иван Степанович. — Я служу его величеству так, как могу…

— А если фортуна наша перейдет к русским? И вы станете их пленником?

— Господь милосердный не допустит, — испуганно перекрестился Мазепа, прощаясь с генералами.

Но испуг его был притворным. Мысль о возможности плена, вызывавшая еще недавно озноб всего тела, не смущала уже Мазепу. Он снова вел двойную игру. Поняв, что на шведов надеяться нечего, и решив схватить короля, гетман привлек к заговору ряд своих сторонников и уже подготовил многое.

XV

Полковник Алексей Степанович Келин, хотя и прослужил в царских войсках почти двадцать лет, выглядел самым мирным человеком. Был он неизменно добродушен, приветлив, разговаривал со всеми ровно и мягко, никогда не повышал голоса, за малую вину с подчиненных строго не взыскивал, любил пошутить и посмеяться, а в свободные часы и в рюхи с ребятами поиграть, не отказывался и попадье, у которой квартировал, кровлю починить.

Носил он старенький, выцветший военный мундир, сидевший на его тщедушной фигуре как-то мешковато и смешно, а форменная треуголка, надеваемая по праздничным дням, совсем не шла к его маленькому курносому лицу с редкими рыжеватыми усами. Очевидно, Алексей Степанович и сам неважно чувствовал себя в военной форме, поэтому при каждом удобном случае, на службе и в гостях, он прежде всего старался освободиться от стеснительной одежды, предпочитая ей простую домашнюю рубаху.

Вместе с тем полковник,