Не поле перейти - Аркадий Сахнин

Моргун предложил спускаться. Он долго убеждал капитанов, приводил множество доводов, закончив тем, что и чутье подсказывает: идти вниз. Доводы не убедили. Что касается чутья, то и это ведь дело сомнительное. Капитаны стояли на своем.

Еще раз объяснив, на основании каких доводов действует, Моргун отдал приказ: спускаться.

- Вот тебе и мягкотелый, - сказал кто-то из китобоев.

Все ждали, чем это кончится. Все понимали, какую ответственность взял на себя Моргун. Если бы он принял точку зрения капитанов и китов бы не оказалось, ну что ж, виноваты все. А сейчас?

Во время перехода люди видели, как он старается показать, что не нервничает.

На новом месте промысла китов не оказалось.

Нервничать он перестал. Кроме поискового судна "Гневный", выслал в разведку двух китобойцев, сняв их с промысла. Оказалось, киты есть. В этом районе взяли много добычи.

Кстати, о плане. Мы забыли сказать, чем кончился штормовой февраль.

В эти дни на судах потерялось значение слов "дежурство", "рабочее время", "смена", "вахта". Ясно, что заставить людей так работать невозможно. Так работать можно только по велению собственной души и сердца. Люди спасали план, как спасали бы от беды своего ребенка, забыв о сне и еде.

А март принес новые испытания. Китобойцы, окруженные айсбергами, начали обледеневать в тумане, толстым слоем льда покрывались борта, палуба, агрегаты, пушки. Обкалывали, били из брандспойтов кипятком. Провисали, готовые рухнуть под тяжестью льда антенны, обледенели стекла биноклей. Привязавшись крепкими канатами, с накинутыми капюшонами, люди скалывали смертельный для судна лед, пока обдаваемая брызгами одежда не превращалась в ледяной панцирь, схватывающий человека, как бетон. Тех, кто уже не мог шевелиться, втаскивали в помещение, а на смену шли другие, чтобы продолжать невыносимый бой.

А гарпунеры били китов. По добыче этот период оказался лучшим.

И победный рапорт китобоев звучал с трибуны партийного съезда Украины, он был послан съезду КПСС.

Право на эти рапорты китобои получили, закончив рейсовый план задолго до окончания рейса, завоевав первое место в соревновании китобоев страны.

Не было еще такого рейса. Никогда не было такого единодушия, братства, товарищества. Не было такого единения командного и рядового состава, всего коллектива китобоев. С огромной моральной и производственной победой они возвращались домой.

В четыре часа ночи на внешнем рейде Одессы мы беседовали с Борисом Макаровичем Моргуном. Он был озабочен.

- Понимаете, - говорил он, - много у нас недостатков, и как бы не закружилась у людей голова оттого, что справились с заданием. - И он начинал перечислять недостатки, недоделки, которых пока еще хватает. Когда речь заходила о достижениях, он тут же называл людей:

- А-а, это? Это заслуга Борщева. Редкостный человек, большой, настоящий. Когда он проводит партийг ное собрание, проходишь школу, какой я никогда не видел... А это - заслуга Яроцкого, а это - капитаны, это жировары...

И даже то хорошее, что сделано только по его инициативе или им самимт-он-старался свалить на других. И получалось, будто не было на судне капитандиректора, опытного, простого, подлинно советского человека.

Антарктическая китобойная флотилия "Советская Украина", вытянувшись в бесконечную кильватерную колонну, возвращалась в Одессу после семимесячного рейса. Во главе колонны шел охотник за китами "Жаркий" с капитаном Е. Буровым на мостике, занявший первое место в соревновании. За ним двигались китобойцы "Знатный" и "Дивный", ведомые капитанами И. Завьяловым и А. Коротковым.

Величественный и неколебимый волнами, точно плавучий остров, шел вслед флагман "Советская Украина", на ходовом мостике которого стоял капитандиректор Антарктической китобойной флотилии Герой Социалистического Труда Б. Моргун, проведший флотилию через три океана и двенадцать морей, через тропики, Арктику и Антарктику, сквозь двенадцатибалльные штормы и циклоны в районах скопления айсбергов и вечных льдов, флотилию, совершившую путь, равный двум окружностям земного шара.

В полном соответствии с занятым местом в соревновании шли за флагманом более двух десятков китобойных судов.

Приморский бульвар, склоны приморского парка, историческая Потемкинская лестница, улицы и площади, примыкающие к порту, и сам порт заполнили ликующие люди. Женщины и дети были в разноцветных платьях, в руках они держали розы. Эта яркая, цветастая масса шевелилась, переливалась на солнце, и издали, с борта "Советской Украины", где мы находились, казалась фантастическим творением природы.

Медленно и торжественно втягивалась флотилия на внутренний рейд. Взрывались в воздухе гирлянды ракет, в приветственном салюте заливались гудки кораблей, стоявших на рейде, гремели оркестры.

Флотилия подходила к причалам Одессы.

У моряков дальнего плавания, какие бы штормы и ураганы они ни перенесли, нет более напряженного состояния, чем в последние сутки перед приходом в родной порт. Люди не могут спать, некурящие закуривают, невозможно сидеть в каютах, и, точно загипнотизированные, моряки молча бродят по палубам. Последние часы перед встречей с родными просто немыслимы не хватает силы воли ждать.

В такой напряженный момент, когда флагман проходил створ, с подножья маяка, усиленный мегафоном, на весь рейд раздался голос:

- Мужайтесь, китобои! Остались метры...

И вот флагман у причала. По трапу спускается командование флотилии. Розами засыпают моряков пионеры. Горячие объятия, поздравления, митинг, оркестры.

Так закончился двадиатый, юбилейный рейс.

А гарпунные пушки не били потому, что сразу после стрельбы их надо чистить, смазывать, консервировать.

Горькая обида охватывает тех, кто это должен делать:

они не могут, как все китобои, сбросить рабочую одежду и надеть белые рубашки, не могут прижать к груди своих детей, которые прибегут на палубу

- Не надо гарпунных залпов, - сказал Моргун, - не надо так много шума.

1964-1965 годы

ЭТО ОШИБКА, МАШЯ

История, о которой пойдет речь, произошла в Атлантическом океане, когда теплоход "Солнечногорск"

шел из Гибралтара в Гавану. Мне хотелось сразу же рассказать о ней. Но все осложнялось тем, что ни начала ее, ни конца я не знал. Мне стала известна только одна деталь. Поразительная деталь в истории отношений двух, должно быть, любящих людей.

Забегая вперед, скажу, что полгода я настойчиво искал их. Хотелось узнать хоть какие-нибудь подробности. Но все оказалось тщетным Оставался один выход: писать рассказ. Придумать начало и конец или хотя бы только начало. Мог бы получиться интересный рассказ. Так я и решил поступить. Но чем больше вдумывался в существо единственно известной мне детали, тем более вся эта история казалась чем-то неприкосновенным, хрупким, что ли. Казалось, любой домысел мог разрушить что-то очень красивое, созданное жизнью. Поэтому я решил рассказать только то, что знаю. Пусть читатели сами нарисуют себе картину, какой она им представится. А может быть, те двое, прочитав эти строки, сами захотят рассказать о себе.