Пересекая границы - Оксана Панкеева

Саэта рванулась еще несколько раз и поняла, что ей действительно придется сидеть и ждать. А потом смотреть, как потеряет разум ее друг Кантор, отличный парень и верный товарищ. А потом — умереть от его руки… И ничего нельзя сделать. Разве что сесть и заплакать от бессильной злости и несправедливости. Или надеяться, что Кантор устоит, хотя надежды мало. Но может быть он продержится хоть несколько секунд, которых ему хватит на один выстрел.

В этих невеселых размышлениях она провела те два часа, что оставались до возвращения Кантора. А потом снаружи донесся стук копыт, потом шаги, открылась дверь…

Кантор застыл на пороге, в расстегнутой куртке, с плащом и шапкой в руках. И Саэта поняла, что ее последняя надежда была глупой и беспочвенной. У него не было этих нескольких секунд. Он снова стоял столбом и смотрел в глаза ведьмы, и его взгляд стремительно терял всякую осмысленность.

— Иди со мной, — сказала Арана. И Кантор выронил плащ и шапку и сделал шаг вперед.

— Патриция, — сказал он и сделал еще шаг. — Иди ко мне. Люби меня.

Ведьма тоже шагнула вперед и рванула застежки платья. Саэта вцепилась зубами в кляп и все-таки заплакала.

Кантор падал в Лабиринт. Он падал туда не в первый раз и точно знал это ощущение невыносимого головокружения, означавшее переход в иную реальность, промежуточную между жизнью и смертью. Здесь все было не так, как в жизни, и, вероятно, не так как в смерти, но этого точно не знал никто. Это был действительно лабиринт, и его конфигурация была каждый раз другой. Из него было два выхода — ступени наверх и тоннель вниз. По ступеням Кантор уже взбирался. Тоннель видел издали. Некоторые места Лабиринта он даже знал и узнавал их в любом виде. Но всякий раз, как он сюда попадал, найти выход было крайне сложно. Как и должно быть в любом лабиринте.

Он оказался в незнакомом месте. Этот сад с обилием благоухающих цветов он еще никогда здесь не встречал. Хотя, возможно, это место он уже видел, просто оно выглядело по-другому. Возможно, в прошлый раз эти пышные жасминовые кусты были разноцветными кубиками в человеческий рост, а мраморные статуи — мертвыми воинами, и эта шелковая трава — синей прозрачной водой…

— Иди со мной, — раздалось у него за спиной. Он обернулся. На белой ажурной скамейке сидела Патриция и с улыбкой протягивала к нему руки. Она была в одном корсете, нежно-кремовом, как рояль в отеле Лютеции, и изящных туфельках на босу ногу. Ее глаза звали, губы манили, открытое тело вызывало неудержимое желание. Она всегда была такая, подумал Кантор. У нее всегда была эта Сила. По ней все сходили с ума, правда, поначалу в переносном смысле. Не из-за ее красоты, а из-за того, что она вызывала желание. У любого мужчины. Даже сейчас, когда я стою перед ней, зная о ней все, я не могу удержаться. Или все-таки могу? А надо ли? Как сказала Азиль? «Если вы вместе упадете в Лабиринт, там ты будешь сильнее». А как я должен воспользоваться этим? Убить ее? Или наоборот? Это же Лабиринт, здесь все иначе… Если бы она просто нападала, было бы понятно, а так… что я должен делать?

Она поднялась и подошла к нему, обняла и прижалась к нему всем телом. Он содрогнулся, чувствуя, что одежда на нем куда-то исчезла, что в глазах у него темнеет, и что бороться с древнейшим инстинктом не остается сил. Он сжал ее в объятиях и впился в ее губы, рывком сдирая с нее кремовый корсет…

Саэта видела, как они медленно шли навстречу друг другу, шаг за шагом, по пути срывая с себя одежду и не отрывая друг от друга неподвижного взгляда. Они шли долго и медленно, словно преодолевая какое-то невидимое препятствие. Они сошлись у стола и слились в долгом поцелуе, жадно лаская друг друга, как изголодавшиеся любовники после долгой разлуки, а Саэта смотрела на них с отвращением, оцепенев настолько, что даже позабыла закрыть глаза.

Кантор схватил ведьму и посадил на стол.

— Патриция, — глухо проговорил он, одной рукой продолжая ласкать ее, а другой расстегивая штаны. — За что же ты меня так, любимая?

— Ты был мне не нужен, — ответила Патриция, выгибаясь в его объятиях. — Ты был бесполезен. От тебя не было никакого толку, но могли быть неприятности.

— Ты меня не любила, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он, останавливаясь и глядя ей в глаза. Она испуганно вздрогнула и тоже остановилась. — Ты не можешь лгать в Лабиринте, — пояснил он. — Особенно мне. Сука ты, Патриция. И никудышняя актриса.

И тут же вокруг послышались аплодисменты. Мраморные статуи сада спрыгивали с постаментов и превращались в живых женщин, и все радостно аплодировали и выкрикивали: «Так ее, так ее, стерву! Из-за нее ты возненавидел нас всех, а мы ведь ничего плохого тебе не сделали, мы ведь любили тебя!»

Он оттолкнул ее от себя и крикнул:

— Уходи! Я тебя не люблю! Я тебя не хочу! Девочки, идите ко мне все, я помню вас и вы мне нужны!

Она упала на траву и вдруг с пронзительным криком вспыхнула и превратилась в золотую пыль, усыпавшую землю.

Саэта видела, как они занимаются любовью на деревянном столе и слышала, как Кантор что-то шепчет, наклоняясь к ушку своей страшной партнерши. А потом он, не отрываясь от своего занятия, вдруг скользнул рукой за голенище, выхватил нож и одним коротким движением вонзил ей в живот. Ведьма закричала, выгибаясь в предсмертной судороге и обвисла в его руках. Кантор вырвал нож, бросил его на пол и с новой силой набросился на уже мертвую женщину, вскрикивая и содрогаясь в любовном экстазе.

Женщины окружили его, радостно крича и пытаясь обнять все одновременно, отчего он в конце концов не устоял на ногах и получилась куча мала. Он узнал некоторых из них — это действительно были женщины, которых он когда-то знал и любил. И они все стремительно раздевались. «Ну и подвиг мне предстоит! — подумал он, хватая первую попавшуюся и падая с ней в высокую мягкую траву, пахнущую летом. — Может, в Лабиринте это все иначе?»

Он любил их всех, по очереди, до полного изнеможения, пока не наступил момент, когда он просто упал и не мог даже шевельнуться. Тогда они все засмеялись и вернулись на свои постаменты, снова превратившись в мраморные статуи.

Саэта с ужасом смотрела, как обезумевший Кантор таскает по столу истекающий кровью труп, переворачивая по-всякому и меняя позы после каждого раза, размазывая кровь по своему телу и заливая стол и коврик на полу.

Ей казалось, это продолжалось целую вечность и будет продолжаться бесконечно. Времени действительно прошло уже много — сквозь открытую до сих пор дверь было видно, как садится солнце, и очень хорошо ощущалось, как крепчает к ночи мороз. Она уже подумывала о том, что хуже — замерзнуть здесь за ночь, или все-таки попробовать добраться до ножа, рискуя привлечь к себе внимание сумасшедшего, когда Кантор, наконец, выбился из сил и оторвался от своей мертвой партнерши. Он с трудом сделал несколько шагов, буквально выпал в открытую дверь и скатился с крыльца.