Конец века - Андрей Респов

Странник оказался прав: вернуться в созданную мной временную петлю оказалось довольно просто. Достаточно было сосредоточиться и вспомнить мои внутренние ощущения при отправке из кресла Смотрящих в Домодедово. Остальное выполнили новоприобретённые рефлексы Демиурга. Хотя я подозреваю, что простота касалась переброса в мою временную петлю. Возможно, из-за того, что я же её и создал.

После перемещения экспериментировать не хотелось, те более, что временная точка составила как раз где-то около ноля часов пресловутого двенадцатого июля. И я, измотанный калейдоскопом последних приключений, не нашёл ничего умнее, чем заснуть, крепко обняв жену.

С этой ночи и потянулись мои сурковые будни, различающиеся лишь небольшими нюансами: местом отправки в отпуск, транспортом, временем суток. Но финал был всегда один: я просыпался в квартире с женой по звонку будильника, установленного на телефоне. Утром, мать его, двенадцатого…

Нет, не подумайте, я не спятил на фоне преподнесённых мне судьбой анавра испытаний. Нет, не дождётесь! Я решил, коль уж так получилось, использовать подаренное мне время для решения задачи спасения близких. И да, я не поверил Страннику ни на грош. Все его уверения в том, что в моей ситуации с женой и детьми нет выхода, могут оказаться такой же ложью, как та, которой он с остальными Смотрящими кормил меня целый год.

Не-е-е-т! Если уж я теперь Демиург, то дознаюсь до всего сам. А поле для экспериментов у меня не меренное. Смог же герой Мюррея выучиться игре на фортепиано и досконально изучить привычки понравившейся ему женщины? «Так ведь то в кино!» — скажете вы. Ну так и я — русский доктор с памятью анавра, а не какой-нибудь американский репортёр с кучей рефлексий…

Я продержался почти год индивидуального времени. И с каждым днём мне казалось, что сама суть бытия против того, чтобы я спас родных. Я звонил в ФСБ о закладке бомбы на борту Боинга, устраивал многочисленные и изобретательные опоздания на самолёт, поломки такси, закатывал грандиозные семейные скандалы, вывозил жену на романтический ужин, откладывая поездку любыми способами. В большинстве прожитых дней мне удавалось сохранить им жизнь. Я даже пару раз пытался уйти в запой, когда в очередной раз после размолвки с женой она с дочерями уехала на поезде в Крым. Физиология анавра не позволила. Две бутылки пшеничной, выжранные без закуски в течение часа наедине с трюмо на брудершафт, ничего, кроме учащённого мочеиспускания не вызвали.

Наступала очередная ночь, и мы снова просыпались утром двенадцатого июля под идиотский рингтон Лепса «Я — счастливый, как никто!» Главное, жена каждый раз была счастлива в своём неведении…

И вот однажды…нет, конец пришёл не моему терпению, я попросту устал. Устал надеяться, устал быть сильным, устал улыбаться в то время как хотелось разнести всё вдребезги и пополам, устал до тошноты и зубовного скрежета, устал до желания покончить со всем этим кошмаром раз и навсегда.

Странно, но именно в этот момент мне больше всего на свете захотелось одиночества. Я уже ненавидел себя, жену, дочерей, людей, анавров и неведомых мне Оракулов с осточертевшим Законом Сохранения Реальности! Находясь на грани сумасшествия, я решил устроить себе выходной. Передышку. Банально «забить на всё и в школу не пойти».

Опыта обмана домочадцев за этот год у меня уже накопилось с избытком, поэтому, исповедуя одно из правил бездельника с вентилятором на пояснице, живущего на крыше одной из стокгольмских многоэтажек, я сказался самым больным в мире человеком и благополучно остался дома. Пришлось, конечно, поуговаривать домочадцев, не откладывать поездку (на этот раз она была поездом) и дать клятвенное обещание приехать к ним, как только наступит улучшение.

Лишь только дверь за моими девочками закрылась, а мобильное приложение доложило об отъехавшем такси, я рухнул на диван, тупо уставившись в потолок. Выдохнул так выдохнул… даже заснул незаметно для себя под звуки улицы, то и дело раздававшиеся из-за незакрытой балконной двери.

Но поболеть всласть так и не удалось. Сон мой был беспардонно нарушен громкими трелями дверного звонка. К досаде, не моего, а соседского. Но от этого было не легче. Создавалось впечатление, что работали супостаты всерьёз: просто на износ нервной системы.

Медленно наливаясь яростью, я вскочил с дивана. Вернее, попытался вскочить, но скорее сполз: тело налилось знакомой слабостью. Именно так я ощущал себя там, на поляне, когда произошла инициация способностей Демиурга. Странник на мои расспросы о природе возникших разрушений и странной воронки что-то туманно разъяснил про «молекулярный резонанс» и «упорядоченный сдвиг слоёв реальности». Я так до конца и не понял, а потом было уже не у кого спрашивать. Сейчас же догадка заставила покрыться кожу холодным потом.

«Да неужто сподобился? Во сне? А так разве может быть? Я что же теперь себя уже не контролирую? И где я проснусь в следующий раз?» — вопросы посыпались как из рога изобилия. Так, спокойно. Без паники! Для начала надо разведать обстановку.

Продвигаясь к входной двери, я бросил взгляд на календарь, висевший над ключницей в коридоре. «Надо же, октябрь, скакнул аж на три месяца, хорошо хоть год тот же…» –удивился я своему спокойствию. Сердце кольнула глухая боль: заметил на стене фотографию в траурной рамке. Блин, да что тут творится?

— Твою дивизию! — чуть громче, чем полагалось бы, прорычал я, открыв входную дверь и заметив на лестничной площадке двоих людей в военной форме, решительно штурмующих электронный звонок моих соседей.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался со мной молодой капитан с потёртой кожаной папкой под мышкой. Второй, кажется, лейтенант, почему-то одетый в полевой изрядно застиранный камуфляж, оставил моё появление без внимания, а лишь саданул в стальную дверь носком разношенного берца.

— И вам добрейшего вечерочка, служивые. Чего шумим-то? В этой квартире люди уважаемые, законопослушные, насколько я знаю, проживают.

— Шёл бы ты, мужик, досыпать. И без тебя забот хватает, — устало ответил мне лейтенант в полевой цифре, смерив меня коротким взглядом.

Я мысленно представил свой внешний вид: ну да, не очень солидно выгляжу, рожа помятая, недовольная, опять же, ничтоже сумняшеся, я выперся на лестничную площадку в красных цветастых плавательных шортах, застиранных до белых пятен в самых неожиданных местах и в шлёпках на босу ногу. Вот и все мои верительные грамоты. Я бы к такому субчику тоже отнёсся с недоверием. И всё-таки…

— Так,