Москва в улицах и лицах - Лев Колодный

Где равную тебе сыскать?

Последние две строки из этих стихов, написанных Иваном Дмитриевым после освобождения Москвы в 1812 году, Пушкин взял в качестве эпиграфа к VI1 главе "Евгения Онегина". Что лучше всяких слов говорит, как уважал он почтенного поэта, с которым всю жизнь поддерживал добрые отношения.

Работая над "Историей Пугачева" Пушкин ввел в нее свидетельство Дмитриева, очевидца казни Емельяна Пугачева, От него в детстве пришлось вместе с родителями бежать в Москву. Тем не менее ненависти к поверженному предводителю вольницы поэт не испытывал, дал его словесный портрет, вполне объективный, примерно такие портреты составляют современные профессионалы-криминалисты.

" Я не заметил в чертах лица его ничего свирепого. На взгляд, он был сорока лет; роста среднего, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый; волосы, помнится, черные, и небольшую бороду клином".

На столбе ворот усадьбы Румянцевых каменотесы выбили надпись: "Свободен от постоя", то есть от размещения солдат. Чтобы заслужить такое право и не превращать дом в филиал казармы, следовало заплатить налог на строительство казарм, что, конечно, было под силу титутованным владельцам дома.

С Маросейкой, 15, связано имя еще одного сына XVIII века, археографа и историка Николая Николаевича Бантыш-Каменского-старшего. До нашествия Наполеона ему принадлежало владение, где сейчас тянется вдоль улицы трехэтажный дом, вобравший в себя средневековые палаты. На первом этаже здесь давным-давно существует популярная в Москве гомеопатическая аптека. Она, как ни стремилась Академия медицинских наук СССР раздавить "лже-науку" - гомеопатию, пережила три революции и две мировые войны.

Бантыш-Каменский спас в 1812 году бесценный Московский архив Коллегии иностранных дел, вывез документы на подводах в Нижний Новгород. Тридцать лет не только управлял архивом, но привел в порядок и описал огромное количество дел, его четыре тома "Обзора внешней политики России" считаются классическими.

Бантыш-Каменский-младший, Дмитрий Николаевич, с которым мы встречались на Большой Никитской, пошел по стопам отца, спас на Украине многие летописи и документы, на их основе написал в четырех томах "Историю Малой России". Ему принадлежит известный каждому любителю истории "Словарь достопамятных людей Русской земли". В него вошло 631 биография, они не дадут никогда забыть о многих сынах России и Украины, между которыми отец и сын не делали различия.

Пожар 1812 года прошелся по правой стороне Маросейки. Огонь не затронул крайний дом (№ 2) графини В. П. Разумовской. Его ротонда двести лет видна на углу с Лубянским проездом. Как выглядел он перед нашествием Наполеона, мы можем представить по альбомам Матвея Казакова. Описывая Москву перед взятием города французами, Лев Толстой помянул дом в романе "Война и мир":

"У угла Маросейки, против большого, с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленых людей в халатах и оборванных чуйках".

В доме с ротондой жил маршал Мортье, назначенный Наполеоном военным губернатором. Тогда он провел в Москве больше месяца, по его приказу взорвали Кремль. Но дом на Мясницкой и другие городские строения не уничтожил. После отступления из сожженной русской столицы Мортье прожил годы, полные потрясений. Ему пришлось подписать акт о капитуляции Парижа. Перейдя на сторону Бурбонов, маршал получил звание пэра Франции. Но изменил королю, когда свергнутый Наполеон вернулся на "сто дней" во Францию. Спустя несколько лет Мортье простили, вернули звание пэра. В этом звании и в должности посла Франции в России он возвратился в непокоренную страну. Участник многих сражений погиб в дни мира. Будучи военным министром, маршал был убит во время покушения на короля Луи Филиппа.

А где было Малороссийское подворье и фартина "Маросейка" Эти исчезнувшие строения XVII века, а также помянутые в документах "харчовые лавки" XVIII века занимали современное владение, чей номер 9. В более близком нам ХIX веке, в пушкинские годы, в центре участка находился двухэтажный особняк, принадлежавший "нежинскому греку Ивану Павлову сыну Бубуки". В его доме квартировал сенатор Михаил Александрович Салтыков, добрый знакомый Пушкина со времен "Арзамаса". В этом дружеском литературном объединении каждый член наделялся шутливым прозвищем. Салтыков получил их сразу два: "природного члена" и "почетного гуся". Последняя кличка, очевидно, связана с тем, что Салтыков был почетным опекуном Воспитательного дома.

Сенатор Салтыков слыл одним из образованнейших людей. Как свидетельствует современник, он превосходно знал литературу, язык, философию и публицистику французов, изумлял их знанием Парижа, и при этом столь же отлично владел родным языком и литературой. Чего не могли о себе сказать многие аристократы его круга, получившие принятое тогда французское воспитание.

Пушкину пришлось посетить сенатора по печальному поводу, чтобы сообщить весть о смерти Дельвига, друга поэта и зятя сенатора. То была первая угасшая звезда пушкинской плеяды. Антон Дельвиг умер в 33 года. В истории литературы он известен идиллиями, подражаниями древним, стихами в духе народных песен. Этот путь привел его к таким шедеврам как "Соловей", "Не осенний мелкий дождичек", положенным на музыку Алябьевым и Глинкой. Именно Дельвиг, а не его гениальный друг (как пишут), основал, редактировал и издавал "Литературную газету" до тех пор, пока по высочайшему повелению ему было запрещено заниматься редактированием.

Весть о смерти друга застала Пушкина в Москве, и он отправился на Маросейку. Но сообщить сенатору то, что намеревался, не смог.

"Вчера ездил я к Салтыкову обьявить ему все - и не имел духу, сообщал Александр Сергеевич в Петербург другу П. А. Плетневу 21 января 1931 года. - Вечером получил твое письмо. Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная".

Маросейку, как Тверскую и Мясницкую, Пушкин не помянул в стихах, но это сделал его друг, поэт пушкинского созвездия, князь Петр Вяземский, переживший всех друзей. Во второй половине ХIX века, в 1862 году он писал:

Русь в кичке, в красной душегрейке,

Она как будто за сто лет,

Живет себе на Маросейке,

А до Европы дела нет.

История улицы сложилась так, что с петровских времен роль связующего звена Кремля с загородными царскими резиденциями взяла на себя Мясницкая. Она же позднее, как мы знаем, стала торговать импортными товарами европейских фирм. В отличие от соседки Маросейка битком была набита лавками и магазинами, но иного свойства, чем на Кузнецком Мосту и Мясницкой. Здесь развернулся русский капитал. Многие купцы торговали на первых этажах домов в лавках, а жили над ними, в квартирах на втором этаже. Эти купеческие двухэтажные, а также надстроенные третьим этажом строения, не сломаны. Именно они определяют лицо маленькой улицы, особенно в ее начале, где появились в XVIII-ХIX веках. Это дом 4, бывший "мясной ряд", лавки XVII века, дом 6, бывшие "харчовые лавки", дома 8, 15, бывшие каменные палаты...

Как ни странно, коренной житель Арбата, Александр Герцен, будучи в эмиграции, вспоминая родной город, в мыслях мечтал поселиться не среди арбатских милых переулков. Живя в Париже, он писал о желании купить дом... на Маросейке!

"Я помню, возле дома Боткина на Маросейке удивительные дома".

Герцен имеет в виду особняк друга в Петроверигском переулке, "удивительными" называет сохранившие масштаб двухэтажные строения улицы, которым, быть может, в наши дни вернут утраченные черты ампира, сглаженные утюгом времени. Но и Маросейка познала на себе удары молота молодого капитализма, лишенного ностальгии по прошлому, сокрушавшего на пути доходных и торговых домов любые памятники истории и культуры, даже если они относились к явлениям уникальным.

К числу потерь относится дом, попавший в числе шедевров в альбомы Матвея Казакова. То был трехэтажный дворец в стиле барокко, каких очень мало осталось в Москве. В руках знатных фамилий - Салтыковых, Шаховских и Щербатовых - земля под ним была до начала ХХ века, когда разбогатели другие люди. На углу с Большим Златоустинским переулком они снесли обветшавший дворец перед первой мировой войной. На его месте архитектор Адольф Эрихсон, мастер эклектики и модерна, построил для Ивана Сытина шестиэтажный с большими окнами доходный дом. Вверху - квартиры, внизу - контора, склад и книжный магазин.

После возвращения из лагеря в этом доме на Маросейке, 7, поселился вернувшийся после десяти лет мучений в сталинском ГУЛАГе Алексей Каплер. Он нашел в себе силы начать новую жизнь. Миллионы телезрителей запомнили его лицо, ведущего популярной "Кинопанорамы", которую Алексей Яковлевич вел в не свойственной советскому ТВ свободной манере, без пафоса и административного восторга. Ему адресовала "Двадцать писем к другу" Светлана Аллилуева, дочь Сталина, описав в них историю растоптанной отцом любви... Эта рукопись опубликована была за границей после бегства дочери вождя из СССР.