Паутина удачи - Оксана Демченко

Коридор был серый, казенный. Пахло в нем даже хуже, чем в мрачном парадном газеты: дезинфекцией, канцелярией и какой-то ржавой сыростью. Оказывается, у неволи есть запах… Ключи наш провожатый нес на большом кольце, связка гремела отвратительно и непрерывно. Наконец мы добрались. Камера Шарля была угловая на первом этаже, в самом конце коридора. Нас ввели, следом внесли вещи. Закрыли дверь и снова загремели ключами. Мне стало тошно. Я тут на час-другой, и то жуть пробирает.

Шарль лежал на узкой койке, с головой накрывшись тонким серым покрывалом, свернувшись в клубок и подтянув ноги к подбородку. Семен тихонько сел на табурет, принесенный полицейским, и отвернулся к окну. Оно тоже мерзкое. Эдакая решетчатая дыра возле самого потолка. И свет через нее просеивается. Весь цвет остается снаружи, а сюда проникает лишь тусклая серость.

Я села на край кровати, погладила плечо Шарля. Он не шевельнулся. Ничего, куда он денется, я упрямая и готовилась к этому разговору долго. Достала из сумочки склянку.

– Попробуем применить масло бергамота, – шепнула я, склонившись к самому покрывалу. – Оно действует мягко и создает энергию для пробуждения сил. Еще немного лимона для свежести. Вот так.

Плечо под моей ладонью чуть дрогнуло. Узнал свои слова… Я усердно потрясла флаконом над покрывалом. Запах как-то удивительно изменил эту гнусную камеру. Мне кажется, гораздо сильнее, чем ту роскошную комнату, в которой я очнулась в посольстве. Там и без эфирного масла можно было дышать. А здесь… Я лишь теперь и рискнула вдохнуть воздух нормально, полной грудью.

– Уйдите, – очень тихо прошептал Шарль. – Немедленно. Прошу.

– Вот еще! – громко и нагло возмутилась я. – Во-первых, подлая твоя франконская душа, мы были на «ты». Я вообще, блин, твоя невеста. Бывшая. Я извиняться пришла – это во-вторых. Все же я тебя сильно приложила вазой. Шишка еще не сошла?

Он застонал, плотнее свернулся под покрывалом и снова затих. Предсказуемо…

– Тебе же хуже, – честно предупредила я. – Я прибыла надолго. В знак примирения собираюсь изготовить шоколадные конфеты. Из нас двоих, рассуждая логически, это умеешь делать только ты, а есть все равно придется, даже моего производства, понимаешь? Потому что мне рассказали про вокзал. Тебе тоже есть за что извиняться – в отношении конфет.

– Отравишь? – понадеялся он.

– Изжогой обеспечу. И вонять тут будет… никакой бергамот не спасет. В общем, думай. Я пока стану расставлять припасы и налаживать горелку.

Мы с Семеном дружно щелкнули замками на двух больших кофрах. Он извлек складной столик, горелку и прочие подставки-подпорки. Я стала доставать посуду, вскрывать пакеты, пересыпать и переливать закупленные вчера продукты. Шарль упрямо лежал и не двигался. Но ему было интересно, уж поверьте.

– Ты умеешь делать конфеты? – понадеялся Сёма, глядя на растущий ряд тарелочек с малопонятным содержимым.

– Нет. Я один раз видела, как их изготавливает Шарль. Но ты тоже будешь есть. Из солидарности.

– Ничего себе либертэ, – расстроился Семен. – Я после этого, так и знай, напишу гнусный пасквиль, пострашнее «Сурового вдовца». Фактура есть. Юрка от тебя откупился дорогущими перчатками, да еще стоял в замерзшей луже на коленях. Бризов из-за тебя ночами просыпается в холодном поту. Признался, что, когда ты слушаешь его перед экзаменами, это страшнее, чем сам экзамен. Я вообще должен ни за что ни про что погибнуть. Этого жениха ты и в камере достала. Если у вашей птичьей породы такой характер – врожденный, то я не удивляюсь, что нами правит Вдова… Отмучился мужик, вот как я теперь оцениваю гибель последнего императора Ликры.

Шарль подавился и закашлялся. То ли ему стало смешно, то ли он осознал, что от конфет не отвертеться. Зашевелился, лег поудобнее, активнее натянул покрывало на голову.

– Я не желаю, чтобы на меня смотрели и чтобы мой голос слышали, – сдавленным шепотом сообщил он.

– Нам что, стоять лицом к стене? – поразилась я.

– Можно сидеть, – предложил бывший джинн.

– Ты нас отравишь? – заинтересовался Семен. – Или опять намечается пытка изжогой?

– Зависит от продуктов, – шепнул джинн.

– Если что, я перед смертью успею набить тебе морду, – пообещал Сёма. – Так и знай. Ты же бывший маг, а маги – существа бесполезные и к жизни не приспособленные. Они не умеют драться, так что…

– Я маркиз. – Шепот стал громче. – Я это помню и учился всему, что подобает моему титулу.

Мы с Семеном подмигнули друг другу, сели на два низких раскладных стульчика, поставили перед собой местный казенный табурет. Сёма развернул красивую пеструю карту, достал кости, и мы взялись за глупую детскую азартную игру, именуемую «Экспресс от моря до моря». Считали очки, передвигали фишки и ругались. Я настаивала, что паровоз Семена мощнее. Он хмыкал и требовал устроить переучет угля в моем составе. Шарль возился сам по себе, смешивая одному ему известным способом бесформенные куски горького шоколадного сырья из самых разных экзотических стран. У каждого есть увлечение. Я убеждена, что шоколад – самая сильная слабость джинна, и не смейтесь над этим странным оборотом. Что еще может его сейчас взбодрить, как не ощущение собственной уникальности? Во всей столице никто не умеет так готовить конфеты. В этом Шарль лучший и без магии.

– Шарль, а как мне извиняться? Вот так, глядя в стенку? Так я ее не била.

– Ты и меня не била, – зашептал он. – Ты била того Шарля, которого больше нет, а меня ты не опознаешь, даже если не будет иных вариантов.

– Глупости. Как это – тебя нет? Шоколад уже пахнет, аж слюни текут. Это раньше тебя не было. Если честно, меня ужасно злили твои пустые синие глаза. И лицо, лишенное всяческой особенности. Я не могла поверить тебе очень долго именно потому, что ты был ненастоящий. Без голоса, без лица и без глаз.

– Джинны совершенны, – сухо отметил упрямец.

– Ага. Вот и жри кусковой горький шоколад, он идеален. Не порть его молоком, ванилью, цукатами, орехами. Еще можешь упереться и смотреть на солнце, оно ведь излучает весь свет дня. Нет уж, глупости. Людей по-настоящему любят и ценят за недостатки. За особенности. Твой уродский совершенный облик производил лишь эффект оглушения, ослепления и отупения.

Я говорила с отчетливой злостью. Я действительно помнила, как меня бесили его синие очи без дна, его мягкое мурлыкающее «р», его внешность, в которой глаз не находил ни единой зацепки… Рассказала и про свою мечту: чтобы его покусали осы и он опух. И еще про томик дамской слащавой гадости с охами-вздохами и штампованными фразами. И про его слова, так удручающе похожие на книжные, глупые и пустые.

– Один раз ты меня пробил по-настоящему, – вздохнула я, закончив изливать душу. – Когда готовил шоколад. У тебя глаза горели, и руки у тебя были красивые, потому что перепачканные, сладкие и рабочие. Они так восхитительно двигались! Дурак ты, Шарль. Я бы тебя обязательно опознала, даже с покрывалом на морде. По рукам. А вот по лицу… Поставь в ряд пять синеглазых красавчиков – и я запутаюсь, любого обзову Шарлем. Не помню разрез глаз, форму бровей и линию губ.