Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

Готовя эту партию, я как-то заикнулся при Улановой про entrechat six. «Коленька, на кладбище никто не прыгает как кузнечик», – сказала, как отрезала, она. Репетируя с Фадеечевым, я вновь заговорил об entrechat six: «Николай Борисович, про меня «обоСреватели» в газете пишут, что я их не делаю, потому что у меня техники не хватает». – «Ну, если ты, Коко, хочешь глупо выглядеть, то иди и делай свои entrechats six». – «Вы разрешите?» – «Нет».

В год, когда я номинировался на «Золотую маску», Долгушин входил в жюри, пришел на нашу «Жизель» в Большой театр. После вручения наград Никита Александрович подошел ко мне прямо на сцене и предложил станцевать Дезире в его «Спящей красавице». Так и познакомились.

Мы выступали в Любляне и в Пуле. Недалеко оттуда, в окрестностях Порича, находится деревушка Висинада. В ней некогда родилась знаменитая танцовщица середины XIX века, первая исполнительница Жизели – Карлотта Гризи. Сейчас это Хорватия, раньше территория принадлежала Италии. Мы с Долгушиным специально ездили туда, посмотрели на дом, где Гризи родилась. Он сохранился. Внешне – ничего особенного, дом как дом, но само место очень живописное.

Никита Александрович был очень интересным, эрудированным человеком, замечательным рассказчиком. После этих гастролей он ко мне очень проникся, приезжая в Москву, всегда звонил, бывал в гостях в моей коммунальной квартире. Он, эстет, наверное, был потрясен обстановочкой заслуженного артиста – четырнадцать квадратных метров, заваленные книгами, кассетами, и кровать на все оставшееся пространство.

Долгушин обычно приходил с бутылкой хорошего вина и с какими-то подарками, мы много говорили о балете и нашей профессии. Он считается одним из лучших исполнителей «Легенды о любви», тем приятнее было услышать, что мой Ферхад ему очень понравился. Я тогда не знал историю отношений Никиты Александровича с Кировским театром. К. М. Сергеев, руководивший труппой, Долгушина не переносил, ревновал к его молодости и таланту. И не его одного, Григорович в том же ряду находился.

В Театре оперы и балета им. С. М. Кирова тогда такие бои шли, трудно себе сегодня представить. Недавно в закромах нашего музея в Академии обнаружилась убийственная статья из газеты «Известия» за 1962 год против К. М. Сергеева, подписанная народными артистками СССР: И. Колпаковой, А. Осипенко, А. Шелест, Н. Кургапкиной, О. Моисеевой, Н. Петровой, А. Сизовой. Как в 1937 году, было устроено судилище над Вагановой, так в 1970-е годы состоялось судилище над Сергеевым. Я спросил о том у И. А. Колпаковой, у нее сохранилась магнитофонная запись этого собрания.

Передавая пленку нам в музей, Колпакова сказала: «Коля, мне безумно стыдно за то, что я принимала в этом участие, за то, что мы это сделали. Но сделать такое возможно только по молодости, когда ты не знаешь, что такое человеческая зрелость, опыт… Мы, предъявляя Сергееву свои претензии, много чего не знали…» Я поразился честности Ирины Александровны, которая отдала в школу эту запись, не уничтожила ее и, в общем-то, покаялась в содеянном.

Но труппу тоже можно было понять. Ю. Григорович и И. Бельский выпускали свои балеты вопреки воле Сергеева как руководителя театра. Именно в этот период и прорвался на сцену состав Колпакова – Нуреев в «Жизели». Ведь до этого дня, кроме Дудинской и Сергеева, никто этот балет не исполнял. Его чудом два раза станцевала А. Шелест. А тут вдруг «Жизель» помолодела на 20 лет. Дудинская – выпускница 1931 года, а Колпакова – 1951 года!

Новый сезон 1999/2000 начался для меня не какой-нибудь щадящей «Шопенианой». Нет! 10 сентября я уже танцевал «Баядерку». Как говорится, сумасшедших, кроме меня, в труппе больше не нашлось. Поняв на репетиции, что хватил через край, робко предложил Фадеечеву: «Может быть, отменим это движение?» – «Ну наконец-то ты, Коко, устал от танцев!» – «А что же вы меня раньше не сдерживали?» Николай Борисович засмеялся: «Ну, ты так рвался!»

Предстояли большие гастроли в Японию. Договор с «Japan Art», которая возила Bolshoi Ballet долгие годы, оказался расторгнут, теперь ГАБТ сотрудничал с Тадацугу Сасаки – основателем труппы Tokyo Ballet. Прежде Большой театр ездил в Японию каждый год, иногда в год два раза, ездил масштабно, месяца на два. Но, так как Сасаки, помимо нас, возил Парижскую оперу, АBT, Royal Opera House, Большой театр встал в очередь и теперь ездил раз в три года. К тому же Сасаки принадлежала звезда в лице Владимира Малахова «с друзьями», слишком много русских получалось.

Изменился и уровень, на котором нас принимали. Когда я приехал первый раз с Большим театром в Японию, был потрясен организацией гастролей, что проявлялось даже в мелочах. Например, по прилете в аэропорт на чемоданы мы клеили бирки со своими фамилиями, дальше мы видели чемоданы уже в номерах отеля. Уезжая назавтра из города, мы вечером выставляли свои чемоданы в коридор и потом видели их уже в следующем городе у себя в номере…

Вернувшись в Москву, я станцевал «Жизель», посвященную 50-летию со дня рождения А. Годунова. Поскольку из Японии не успели прийти декорации васильевской редакции, мы танцевали версию Григоровича.

Дальше меня ждал Франкфурт-на-Майне. Мы с Настей Волочковой должны были танцевать «Лебединое озеро» на каком-то стадионе. В Большом театре уже наступила «эра Волочковой».

Мы приехали во Франкфурт на два дня раньше, чем труппа. Встречал нас очень симпатичный тип на очень дорогой машине. Он когда увидел Настю, у него жизнь закончилась, немец совершенно очумел. В общем, в течение этих двух дней мне тоже перепадали какие-то подарки и рестораны, как бесплатному приложению к журналу «Мурзилка».

Я созвонился с Пестовым, он захотел посмотреть «Лебединое озеро» в редакции В. Васильева. Танцуя Короля в тот вечер, я старался безумно, как никогда на этом спектакле, потому что в зале сидело ОТК. Для тех, кто не знает эту аббревиатуру, объясняю – так на производствах называется отдел технического контроля, осуществляющий контроль качества продукции!

Отдавая билеты, я спросил Петра Антоновича: «Вы зайдете после спектакля?» – «Не знаю, как будет настроение». Настроения после «Лебединого озера» у него не оказалось. Я позвонил Пестову на следующий день, выслушав его неутешительное мнение по поводу постановки, потом спросил: «А что вы скажете про мою партнершу?» Пётр Антонович сделал паузу, а потом сказал только одно слово: «Стюардесса». Пестов был в своем репертуаре…

Приближался Новый год. Миллениум, 2000 год. Я только успевал исполнять «Щелкунчика». В Большом театре решили это событие отпраздновать с невиданным размахом, устроили бал. В репетиционных залах разместили кухню, готовили еду. Ад.

Сославшись на нездоровье, я участия в этом мероприятии не принимал. Пошел и купил билеты на вечернее представление в Цирк на Цветном бульваре. Повел туда всех своих друзей, включая Пестова, прилетевшего из Штутгарта.

Сразу после