Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах - Александр Моховиков

(ЭрихЛиндеманн и Ина Мэй Гринер. «Мне хочется покончить с собой»)

Почти не существует людей, переживших самоубийство своих близких и избежавших подобных мыслей и чувств. В каком-то смысле они являются худшим кошмаром этих людей. Смерть любимого человека заставляет близкого чувствовать себя никчемным и вызывает страх, что он, в свою очередь, может совершить самоубийство. Факты подтверждают, что многие так и поступают. Это является самой печальной из сделок.

Существуют статистические данные, что частота суицидов среди близких самоубийц на 80-300% выше, чем в среднем по населению.

Наши изыскания показали, что примерно в одной трети семей, с которыми мы говорили, было более одного самоубийства в разных поколениях. Если за самоубийством члена семьи следуют мигрени, алкоголизм, желудочные заболевания и различные психологические проблемы, то в этот ряд можно включить и суицид.

Достаточно ясно, что иногда встречается своеобразный суицидальный стереотип в семьях, но не совсем понятно, каким образом можно прогнозировать, кто именно из близких последует печальному примеру, став истинной жертвой умершего человека, а кто не сделает этого. Вероятно, каждый такой случай имеет особенности, и у каждого человека на то есть свои причины. Для одного умершая являлась кумиром, и он стремится последовать за ней; другой без отца, которого он и при жизни-то недостаточно знал, чувствует себя растерянным и подавленным; иной наказывает себя; кто-то еще страдает тем же заболеванием; и так далее. Если бы только мы могли поговорить с этим человеком и спросить: «Почему вы решили, во что бы то ни стало стать жертвой самоубийства другого человека?»

Разнообразные факторы могут подталкивать к самоубийству, но у нас так и нет достоверных сведений, какой из них является решающим. Страдал ли родственник, подобно самому самоубийце, биполярным аффективным расстройством? Снабдило ли самоубийство сестры остальных членов семьи своего рода «разрешением» поступить аналогичным образом? (Пользующийся авторитетом человек отважился покончить с собой; теперь это могут сделать и другие.) Если нам доступно избавляться от гнева на умершего человека, находя «козлов отпущения», то мы можем также обратить гнев и на себя. И действительно, многие специалисты полагают, что близкий самоубийцы постоянно изменяет направление гнева и враждебности, испытываемых к умершему человеку, обращая их на себя. Вина, депрессия и суицид часто являются звеньями одной цепи. Мы можем даже создать идеальный образ умершего человека, отождествить себя с ним и захотеть быть во всем на него похожими, вплоть до самого самоубийства.

Дочь Руфи, Бесс, оставила после себя записку, очень похожую по форме и содержанию на ту, которая была написана ее тетей, ушедшей из жизни двенадцать лет назад.

Руфь:

Она была близка с тетей больше, чем нам казалось. После того, как моя невестка умерла, мы попросили Бесс приехать, чтобы помочь брату с детьми поскорее закончить домашние дела, связанные с их выездом. Мы с ней готовили еду. Он хотел сразу избавиться от ее одежды, и Бесс помогала мне разбирать ее вещи. Тогда она и прочитала записку. Позже мы узнали, что Бесс переписала текст для себя и впоследствии я нашла несомненное сходство между предсмертными записками Бесс и ее тети. Это событие настолько впечатлило ее, что в сочинении во время вступительных экзаменов в колледж она писала о том, чему ее научило самоубийство тети.

По мнению матери, оно научило Бесс считать суицид правомерной альтернативой, и в беседе с нами Руфь выражала сожаление, что допустила это.

Это рикошетом ударило по нам. Я отнеслась к смерти невестки с пониманием -она болела шизофренией -и старалась объяснить, что из этого следует, в частности, то, что каждый имеет право на подобный поступок. Естественно, когда Бесс впервые предприняла суицидальную попытку, я сказала: «Теоретически все это так, но не для тебя, и поскольку ты мое дитя, я сделаю все, что в моих силах, чтобы удержать тебя в живых». Но самоубийство уже было узаконено. Она видела, что другой человек его совершил. Она прочла о суициде все, что было возможно. Она была одержима этой идеей.

Утром того дня, когда Руфь беседовала с нами, ей позвонила сестра из Калифорнии. Шестнадцатилетняя племянница Руфи в тот день пыталась покончить с собой.

Ральф — муж Мэй, ему шестьдесят лет. Его отец застрелился, когда сыну было три года. Спустя сорок лет брат Ральфа также покончил с собой.

Ральф:

Мой брат был врачом. В колледже он считался своего рода баловнем судьбы: второй по успеваемости в классе по инженерной специальности, подполковник ведомства подготовки офицеров резерва, председатель, словом -«большая шишка». У него была блестящая армейская карьера, а потом он решил стать врачом, переехал на Запад США. Думаю, что медицинская практика продвигалась не так быстро, как он надеялся, и, кажется, имея слишком высокие запросы, он стал снимать возникавшее эмоциональное напряжение медикаментами, которые были в его распоряжении. По крайней мере, так он говорил об этом. Закончилось тем, что у него возникла зависимость от многих препаратов, и в итоге он покончил с собой. Он был не просто подавлен, как случается иногда с каждым. Он испытывал настоящую депрессию. Когда у него забрали ружья, которые у него хранились, он заколол себя ножом.

По превратности судбы или несчастному совпадению, в которое очень трудно поверить, брат Мэй также покончил с собой.

Мэй:

Я не прекращаю думать и горевать о нем. Я была очень близка с братьями, и мне его очень не хватает. Ему исполнилось, должно быть, столько же лет, как и отцу, тридцать девять-сорок. Когда он совершил самоубийство, у него было шестеро детей. В то время он столкнулся с финансовыми трудностями и сложными отношениями с другой женщиной -все, как у отца. И ушел из жизни он тем же способом -повесившись.

Это не первая и далеко не последняя история такого рода. На Ратджеровской конференции, где мы присутствовали, одна участница рассказала следующую историю:

Мой брат совершил самоубийство, когда ему исполнилось тридцать девять лет. У меня был дедушка, который тоже покончил с собой где-то в сорок пять лет. Именно брат и нашел его. Брата назвали в честь дедушки. Они оба застрелились из пистолета, сидя за кухонным столом.

Здесь сходство сразу бросается в глаза: один вид смерти, сходный возраст, одинаковые имена.

Для Шона несомненно, что именно суицид отца стал причиной смерти Фрэнка.

Шон:

Я не думаю, что другие самоубийства или болезнь сестры были чем-то предопределенным от рождения. В каком-то смысле это, как теория домино. Я вижу это достаточно ясно: мой брат Фрэнк и наш отец были очень близки. После его смерти Фрэнк так и не стал прежним. В последние годы у него определенно не было воли к жизни. Он старался как мог, но что-то внутри убивало его. Он выглядел измученным человеком и яростно ненавидел мать. В ссорах они вымещали друг на друге злобу, ярость и создавали в доме неспокойную обстановку. Думаю, что это повлияло на сестру. Понимаете, у брата были очень теплые отношения с отцом, и он постоянно обвинял мать: «Ты виновата в смерти отца, ты просто убила его». Эта мысль необычайно цепко сидела в нем.

И когда ему было двадцать семь, он все еще продолжал сражаться с матерью, обвинять ее. Он был просто раздавлен поступком отца.

Потом было еще одно самоубийство.

Мой младший брат покончил с собой рано утром; накануне он поссорился со своей девушкой. Он работал барменом, обычно допоздна. Своему ближайшему другу он сказал, что очень переживает смерть отца и Фрэнка. Сожалел, что он никогда не знал отца по-настоящему, и это причиняет ему невыносимую боль. Незадолго до этого Мак купил пистолет и повыбивал пулями все окна в своем доме. Это было определенным сигналом о его намерениях. Друг послал к нему своего соседа по комнате, и Мак немного успокоился; затем у него произошла еще одна бурная сцена объяснений с девушкой. Он взял свой пояс и повесился. Ему исполнилось двадцать три.

Марджори — женщина, которая перенесла более чем достаточно различных болезней. Врачи ей сказали, что из-за одной из них у нее никогда не будет детей; другая едва не парализовала ее на всю жизнь. Все же она поправилась, у нее возникла семья, родилось двое детей. Однако одним из последствий ее болезней стало сознательное решение никому не жаловаться на свою боль, какой бы нестерпимой она ни была. Рассказывая свою историю о суициде дочери, случившемся за два года до нашей беседы, Марджори дала понять, что считает свое молчание очень важным моментом в смерти Рэйчел. Оказалось, что дочь тяжело переживала самоубийства двух своих подруг. Слушая Марджори, мы понимали, что имеем дело с самым полным отчетом о суициде из всех, с которыми нам приходилось сталкиваться в ходе наших бесед.