Язык небес - Стив Берри

Возможно, эта гавань когда-то выходила к морю?

Ледяные пещеры существовали по всей Антарктиде, а эта простиралась на такое расстояние, что здесь можно было бы собрать множество подводных лодок.

Движимые общим порывом, они оба прогуливались вдоль набережной. Доротея держала в руках свой пистолет, как, впрочем, и он, поэтому они были абсолютно равны. Но Малоун успокаивал себя, что Доротея должна сейчас наслаждаться победой, главной в ее жизни.

Скалистая часть пещерной стены была гладко отполирована и украшена символами и надписями, так же как и внутри горы. Каменные скамейки стояли вдоль основания стены. На одной из них кто-то сидел. Малоун закрыл глаза и стал успокаивать себя, что это ему только привиделось. Но когда он снова их открыл, призрачная фигура осталась на том же месте.

Он сидел прямо, как и другие. На нем были рубашка военно-морского флота цвета хаки и брюки, заправленные в кожаные сапоги. Оранжевая фуражка лежала на скамейке рядом с ним.

Малоун еще на дюйм приблизился к нему.

У него закружилась голова и потемнело в глазах.

Лицо было точно такое же, как и на картине в Копенгагене, стоящей рядом со стеклянным кейсом с флагом, который военные передали его матери на прощальной церемонии. Длинный прямой нос. Выступающий вперед подборок. Веснушки. Коротко стриженные пепельные волосы. Глаза открыты и смотрят так, будто человек о чем-то глубоко задумался.

Оцепенение охватило тело Малоуна, рот наполнился горькой слюной.

— Твой отец? — спросила Доротея.

Он кивнул, и жалость к себе вдруг захлестнула его — острая стрела, которая прокатилась по горлу прямо в кишечник, как если бы его проткнули копьем. Нервы были на пределе.

— Они просто умерли, — продолжила Доротея. — У них не было никакой защиты. У меня создалось впечатление, что они пришли на свидание. Присели на лавки и стали ждать ее, пока она не пришла. Смерть всегда приходит, когда ее ждут.

Насколько было известно Коттону, они именно так и поступили. Не было смысла продолжать агонию.

Он заметил бумаги, лежавшие на коленях отца. Карандаш писал все так же четко и ясно, как и тридцать восемь лет назад. Правая рука лежала на бумагах, как будто решив удостовериться, что они не потеряются. Малоун медленно подошел и вытащил бумаги, чувствуя себя так, будто вторгся в священное место.

Он распознал в этих каракулях почерк отца.

Коттон не мог дышать. Мир вокруг казался одновременно реальностью и сном. Малоун не мог победить нестерпимую боль и горечь разочарования. Он никогда не позволял себе плакать и никогда этого не делал: ни когда женился, ни когда родился Гари, ни когда его семья распалась, ни даже тогда, когда узнал, что он не биологический отец собственного сына. Чтобы подавить нарастающее желание, Коттон напомнил себе, что слезы замерзнут, прежде чем выкатятся у него из глаз.

Он заставил себя сосредоточиться на страницах, которые держал в руках.

— Можешь прочесть их вслух? — попросила Доротея. — Они могут иметь отношение и к моему отцу.

Смиту было необходимо убить всех троих и убираться отсюда. Он работал без какой-либо информации после того, как доверился женщине, которой, как он знал, ему не следовало доверять. И кто передвинул тело Рэмси? Чарли оставил его в спальне, намереваясь позже закопать где-нибудь в лесу или рядом с домом.

И все же кто-то спустил его в подвал.

Чарли смотрел в окно и гадал, был ли там еще кто-нибудь. Что-то подсказывало ему, что они были не одни.

Просто смутное чувство.

И у него не было иного выбора, кроме как довериться ему.

Смит схватился за автомат и приготовился обернуться и открыть огонь. Он покончит с этими тремя одной короткой очередью, а затем прикончит того человека снаружи. И оставит чертовы трупы. Кого это волнует? Он купил эту землю в собственность под вымышленным именем по фальшивому паспорту, заплатил наличными, поэтому искать было некого.

Предоставим правительству позаботиться о зачистке.

Стефани заметила, как Дэвис правой рукой залез в карман пальто Дианы.

Смит все еще стоял у окна, сжимая в руках «хеклер и кох». Нелл не сомневалась, что он собирается их убить, и была в равной степени обеспокоена тем, что в округе не было никого, кто мог бы им помочь. Их единственная поддержка сейчас истекала кровью на крыльце.

Дэвис остановился.

Смит повернул голову в их сторону — видимо, он был полностью удовлетворен тем, что увидел, — а затем снова выглянул в окно.

Дэвис вытащил руку, сжимая девятимиллиметровый автоматический пистолет. Стефани начала молиться Богу, чтобы ее напарник знал, как им пользоваться.

Рука с пистолетом опустилась вниз, и Дэвис попытался спрятать ее от Смита. Нелл видела, что Дэвис осознает: у них мало шансов. Ему придется застрелить Чарли Смита. Но подумать об этом и сделать это — две совершенно разные вещи. Несколько месяцев назад Стефани первый раз в своей жизни совершила убийство. К счастью, у нее не было даже наносекунды на размышления. Она просто была вынуждена спустить курок. У Дэвиса такой роскошной возможности не было. Он думал, что сможет сделать это, но в то же время не хотел. Убийство — это серьезное дело. Причины или обстоятельства не играют при этом никакой роли.

Но холодное возбуждение, казалось, укрепило нервы Дэвиса.

Его глаза следили за Чарли, его лицо лишилось всяких эмоций. Каменная маска. Что могло подтолкнуть его к решению убить человека? Выживание? Возможно. Милисент? Определенно.

Смит начал поворачиваться; его руки сжимали «хеклер», направленный прямо на них.

Дэвис поднял руку и выстрелил.

Пуля попала в тощую грудь Смита и отбросила его назад к стене. В одной руке он все еще сжимал автомат, пытаясь обрести равновесие и направить на них смертоносное дуло. Дэвис, продолжая держать пистолет прямо, встал и выстрелил еще четыре раза. Пули нарисовали на теле Чарли пунктирную черную дорожку. Дэвис продолжал стрелять. Каждый выстрел отдавался болью в барабанных перепонках, но Стефани понимала, что не сможет остановить Эдвина, пока тот не опустошит всю обойму.

Тело Смита искривилось, спина выгнулась, и он, следуя инерции тела, начал медленно заваливаться на пол. Наконец его ноги подогнулись, и он упал вперед, глухо ударившись об пол. Его безжизненное тело перекатилось на спину, глаза были широко распахнуты.

Глава 93

Замыкание электрики под водой вывело из строя наши батареи. Реактор уже был неисправен. К счастью, огонь распространялся медленно, радар смог найти разлом во льду, и мы попытались выбраться на поверхность как раз за минуту до того, как воздух стал токсичным. Все быстро покинули лодку, и мы с удивлением обнаружили пещеру с отполированными стенами и надписями, похожими на те, что мы наблюдали на каменных валунах, когда лодка была на дне. Оберхаузер нашел лестницу и бронзовые двери. После того как мы их открыли, обнаружили удивительный город. Дитц исследовал его несколько часов, пытаясь найти выход, пока мы определяли размеры повреждения. Несколько раз пытались вновь запустить реактор, нарушив все протоколы по безопасности, но ничего не сработало. Мы взяли с собой только три комплекта теплой одежды, а нас было одиннадцать человек. Холод был пронзительный, безжалостный, невыносимый. Мы сожгли те немногие бумаги и мусор, которые были на борту, но этого было явно недостаточно и обеспечило нам всего три часа относительного тепла. Внутри города не было ничего горючего. Все было из камня и металла, дома и здания были пусты. Кажется, жители унесли все принадлежавшие им пожитки с собой. Были найдены другие выходы, но они были завалены снаружи снегом. У нас не было никакого оборудования, чтобы открыть бронзовые двери. Всего через двенадцать часов мы поняли, что положение отчаянное. Из этого кокона не было выхода. Мы активировали передатчик для экстренных случаев, но сомневались, что его сигнал может распространяться на дальние расстояния, учитывая скалы и лед и тысячи миль до ближайшего корабля. Оберхаузер, кажется, расстроился больше всех. Он нашел то, в поисках чего мы приехали, но мы не выживем — и не успеем исследовать это место. Мы все понимали, что скоро умрем. Никто не придет на наши поиски, так как мы согласились на это условие прямо перед отплытием из порта. Подводная лодка мертва, как и все мы. Каждый решил умереть так, как хотел. Некоторые ушли в одиночестве, другие — вместе. Я сидел здесь и присматривал за своей лодкой. Я пишу эти слова, чтобы все узнали, что мой экипаж погиб смертью храбрых. Каждый, включая Оберхаузера, смело принял свою участь. Я бы хотел больше узнать о людях, которые построили это место. Оберхаузер сказал нам, что они были нашими предками, что наша цивилизация началась с них. Еще вчера я бы сказал, что он не в своем уме. Удивительно, как иногда жизнь спутывает нам карты. Мне поручили командование самой сложной подводной лодкой военно-морского флота. Моя карьера была отличной. Мне определенно светили капитанские погоны. А сейчас я умираю в этом холоде… Боли нет, лишь силы уходят капля за каплей. Я еле могу держать в руках карандаш. Я служил своей стране как только мог. Как и мой экипаж. Я почувствовал гордость, когда каждый подошел, пожал мне руку и ушел умирать. Сейчас, когда свет меркнет в моих глазах, я обнаружил, что думаю о сыне. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что он никогда не узнает, что я в действительности к нему чувствовал. Мне всегда было трудно рассказать ему то, что было на сердце. И хотя я уезжал на долгое время, не было ни мгновения, когда я бы не думал о нем. Он был для меня всем. Ему всего десять лет, и он точно еще ничего не знает о том, что приготовила ему жизнь. Я сожалею, что не буду участвовать в формировании его личности. Его мать — самая прекрасная женщина, которую я когда-либо знал, и она сделает все, чтобы он стал мужчиной. Пожалуйста, если кто-нибудь найдет эту записку, отдайте ее моей семье. Я хочу, чтобы они знали, что я умер, думая о них. Моей жене передайте, что я ее люблю. Для меня никогда не было трудно говорить тебе эти слова. Но позвольте мне сказать своему сыну то, что было для меня так трудно произнести. Я люблю тебя, Коттон.