Олег Куваев Избранное Том 2 - Олег Куваев

– Иди, посмотри оленей, – сказал Рулев Саяпину. – Оцени их примерно и прикинь, сколько. Хотя бы с точностью до сотни.

– До десятка угадаю с первого взгляда, – громко ответил Саяпин и тут же обратился к сыну. Тот с готовностью вскочил, метнул только взгляд на отца, на Рулева.

Они ушли. Парень был на голову выше отца и, пожалуй, шире в плечах, хотя Саяпин был куда как кряжист.

– А ты, филолог, топай к вертолетчикам. Скажи, что задерживаемся. Что так надо.

От вертолетчиков я вернулся с бутылкой авиационного бензина. Мне налили ее из отстойника. Я все же надеялся, что зажигалка будет у немого эвенка. Так я хотел, и так должно было быть.

Солнце село ниже. Похолодало. Перистые облака разошлись, и от них остались лишь тонкие белесые ниточки. Рыжая тайга под нами потемнела и стала похожей на старое золото.

Саяпин с сыном вернулись возбужденные. Ну, возбуждение молодого Кеулькая было можно понять. А Саяпин?

– Не олени, а кони! – издали крикнул он. Подошел к Кеулькаю и покровительственно похлопал старика по плечу. – Ну, силен! Ну, специалист. Таких мамонтов вырастить. Все как гвардейцы.

Кеулькай даже не шевельнулся.

– Тысяча четыреста штук, торжественно сказал Саяпин Рулеву. – Высшая кондиция. Высшая категория. Вот так!

– Надо, чтобы кто–то из них, или отец, или сын, полетел с нами, – сказал Рулев. Он сидел, сгорбившись, и обдумывал что–то свое. – Документы на покупку оформить надо. Бригаду оформить надо. Скажи, что доставим обратно с товарами.

Саяпин сказал.

Молодой Кеулькай тревожно выпрямился, и на лбу у него выступил пот. И тут же он трижды кивнул. Дочь Кеулькая стала что–то монотонно перечислять. И старик безучастно обронил несколько фраз.

– Заказы дает. Говорят, что будут ждать на этом же месте, – торжественно объявил Саяпин.

Зажигалку я так и не забрал.

В вертолете молодой Кеулькай сидел безучастно и неподвижно. Чего–чего, а гордости у него хватало.

В правлении я был свидетелем того, как на счет бригадира Кеулькая было начислено двадцать семь тысяч рублей в новых деньгах.

Двести рублей молодой Кеулькай получил наличными и отбыл в сопровождении Саяпина с грузом муки, ситца, чая, сахара, конфет, табака, папирос, винтовочных патронов. Я научил его обращению с зажигалкой и передал через Саяпина, что принадлежит она немому пастуху Эму. Ему же я послал блок сигарет «ВТ». Одним словом, осчастливил.

* * *

Как раз выяснилось, где Лошак раздобыл спирт. Так это происходило. Еще весной, когда мы ездили в стадо, Саяпин отправил с Лошаком четыре шкурки пыжика, которые он взял у пастухов. Три шкурки Лошак должен был запаковать, надписать адрес и отправить в Геленджик знакомой Саяпина. Одна шкурка шла Лошаку в качестве гонорара. На нее он и выменял спирт у нашего завхоза – майора–отставника. Из одной шкурки как раз выходила одна шапка. Пыжиковая шапка в те времена стоила семьдесят рублей. Не мог майор устоять.

– Если. Еще раз. И никакой Лажников тебе не поможет, – сказал Рулев Саяпину. – Ты мужик битый. Я знаю. Но я тоже битый. Ты крепкий. Но я тоже крепкий. Помни.

– А мать его перемать! – возмущенно ответил Саяпин. – Ну, свихнулись нынче все на этих мехах. Бабы. Юг. Обещал я прислать. Мне эти бабы еще пригодятся, еще я живой. Пропади оно пропадом! А мне не грози, директор, не надо.

Было все это в нашей комнате, и Рулев сидел, уставившись в единственное окно, а Саяпин с шумом пил чай.

– Мне эти меха только одно место подтирать, – сказал, уходя, Саяпин. – На кой они мне нужны? Кому обещал, выслал, а так… я на них на всю жизнь насмотрелся.

– Пиши объяспительную, – сказал Рулев майору Федору Филипповичу. – Как обменял шкурку, как из–за этого погиб человек.

– Не буду, – сказал кладовщик. – Не буду. Было видно, что он отчаянно трусит, и еще было видно, что он крепко округлился и посвежел в родной атмосфере накладных, фактур и отчетных ведомостей.

– Не будешь – передам дело в суд, – сказал Рулев.

Майор сел и написал.

«Мною был произведен фактический обмен 1 (одной) бутылки спирта на 1 (одну) шкурку пыжика, которую мне предложил вездеходчик совхоза Глушенко А. А.».

Подпись.

– А почему не написал, что из этого получилось? – спросил Рулев.

– А я мог это знать? – резонно возразил майор.

– Тогда поставь дату, когда был произведен этот фактический обмен, и подпишись.

– Уволюсь, – сказал майор, выполнив требование Рулева.

– Не–е! – усмехнулся Рулев и повернулся к нему от своего излюбленного оконца. – Не дам я тебе уволиться.

– Почему? – испуганно спросил майор.

– Во–первых, ты у меня на крючке. Значит, воровать будешь с оглядкой. Во–вторых, здесь у меня твой брат, который тебя насквозь видит. Он об этой бутылке и о том, что ты ее дал, сказал четыре месяца тому назад.

– Мишка! – с ненавистью произнес майор.

– Ну и, в–трётьих, ты отлично знаешь, что такую хлебную должность тебе в этих краях нигде не добыть. Контингент, Федор Филиппыч, у меня в основном со странностями. Алкоголика ставить завхозом я не могу. Ты у меня будешь завхозом. Понятно?

– Грубить–то зачем? – вздохнул майор. – Ну, дал слабинку. А кто ж его знал, что будет? А кто ж ее не дает, слабинку–то?

– Такие вещи учительница начальных классов знает, – ответил Рулев, и голос у него был жесткий. – Мы взрослые мужики. И обязаны думать как взрослые мужики.

* * *

Получилось так, что первым реальным продуктом, который выдал внешнему миру оленеводческий совхоз Рулева, оказалась рыба. Рыбу эту поймал, приготовил к продаже Мельпомен. Его моторка с широкой плоскодонкой на прицепе спустилась с заводей верхнего течения реки. В моторке и плоскодонке лежали аккуратно завязанные бумажные мешки. В таких мешках возят почту. За сотню метров от них шел запах копчения – запах рыбы, хорошего дыма и еще чего–то, от чего набегает слюна. В мешках была тонна отборного, слабопосоленного и затем выдержанного в дыму чира – лучшей рыбы северо–востока.

Лодка причалила к берегу поселковой протоки, сразу образовав вокруг себя облако запаха, где к запаху рыбы еще примешивался запах бензина, реки.

Мельпомен вышел на площадку, где они делали лодки и чинили сети, и закурил. Он курил и удовлетворенно рассматривал домики поселка, торчавшую над лесом диспетчерскую вышку аэропорта вдали, новое здание электростанции и тесовый гараж для вездеходов справа. Лицо у Мельпомена было загорелым, тщательно выбритым и умиротворенным. Он неспешно курил и курил свою нескончаемую папиросу, а мимо него туда–обратно бухал сапожищами Северьян, который таскал рыбу на склад. Мельпомен докурил и тоже стал таскать мешки. И я, грешным делом, присоединился. В каждом мешке было килограммов сорок рыбы. Такой груз мне, наверное, разрешил бы носить любой врач. Я отнес два мешка, а когда взялся за третий, Мельпомен сказал:

– Иди, зови директора. Где кладовщик?

Когда мы с Рулевым пришли к гофрированной из американского металла стенке склада, мешки уже были уложены, а Мельпомен и Северьян, добродетельные труженики, разглядывали плоды трудов своих сквозь синий табачный дым.

Мельпомен сказал Рулеву:

– Выбирай любой мешок. Проба.

– Вот этот, – сказал Рулев.

– Вскрой. – Мельпомен протянул Рулеву узкое длинное лезвие – рыбацкий нож.

Рулев вскрыл.

– Суй руку, тащи любой хвост. Пробуй. Рулев сунул руку и вытащил «хвост».

Рыба была окрашена в оттенки коричневого цвета. Она была распластана со спины, и брюшко ее дымчатой нежно просвечивало на солнце. От нее шел горьковатый и щемящий аромат осени. Рулев держал ее за хвост, и на одном из грудных плавников повисла прозрачная капелька жира. Рулев положил рыбину на мешок, отхватил кус и протянул мне. Потом отрезал себе.

– Такую закусь. Всухую… Грех. – Северьян посмотрел на небо.

Рыба была прекрасна. Она горчила и таяла на языке. Она отдавала сладостью и травой. Нигде я такой рыбы не ел и есть, конечно, не буду.

Рулев отдал нож Мельпомену и вытер руки о штаны.

– Так! Так! – сказал он. – Договорная цена у нас?

– Два пятьдесят за копченую, – ответил Северьян. – Для этих, значит, нефтяников и прочего городского населения Нижних Крестов.

– Нет, – сказал Рулев. – Нет.

Сбоку от него уже топтался наш кладовщик. Мельпомен и ему протянул нож, и он, деликатно отрезав кусок, жевал его. Лицо у майора было задумчивое, а ноги беспокойно топтались на месте.

– Сейчас еще лето, – сказал Рулев. – Значит, народ летит из отпуска или в отпуск. Туда или сюда, но мимо этой рыбы никто не проедет. Около аэропорта. Ларек. Пять рублей килограмм.

– Кто торговать будет? – спросил майор.

– Ты, – ответил Рулев.

– Я торговать не нанимался. Я завхоз.

– Здесь тонна. Проверим на весах. Значит, пять тысяч рублей. Усушка, утруска и прочее. Четыре с половиной тысячи рублей в кассу, Федор Филиппыч.