Заколдованная - Леонид Сергеев

Жена смеялась в лицо администраторше (прямо заливалась несдержанным, каким-то скачущим смехом); вероятно, чтобы еще больше ей насолить, всячески афишировала нашу семейную жизнь — даже то, что мы целуемся в среднем четыре раза в сутки, ежедневно при ней минуты три расхваливала меня, прославляла до небес (три минуты я чувствовал себя почти героем, купался в лучах славы), а наедине сообщала мне:

— Вообще-то она колдунья — от нее двое мужей сошли с ума, и третий немного того — то ли притворяется, то ли на самом деле сумасшедший… Он последний пьяница на нашей улице… Ты же слышишь, у них каждый день светопреставление…

Я особенно не прислушивался, но вроде что-то было, и что точно — их дети время от времени выскакивали зареванные на лестничную клетку, и моя сердобольная жена успокаивала их, совала конфеты, пряники.

Позднее я заметил — соседи, действительно, скандалят и дерутся, и что удивительно — администраторша часто выходила победительницей из потасовок, поскольку ее пьяный муж слабо координировал удары, а как известно, у разъяренной женщины появляются недюжинные силы. О соседке-администраторше я говорю не побочно, вовсе не для того, чтобы обозначить наше окружение — в дальнейшем она сыграет чрезвычайно важную роль в нашей жизни.

Но вернемся к теме моей женитьбы. Кончился наш смешливый медовый месяц, начались будни. Я работал в поте лица; после работы грузил мебель у магазина; там была почасовая оплата, и некоторые грузчики растягивали перевозку — скажем, пианино, на два дня (обивали инструмент поролоном, сколачивали настилы на лестнице, пенопластом обставляли выступающие углы), а мы с напарником «поддерживая темп» справлялись за пару часов (с помощью специальных ремней, разумеется).

Еще я подрабатывал дворником на двух точках. А что?! Мне не трудно, от меня не убудет, я постоянно закаляю созидательный дух; а в семейном котле лишние деньги не помешают. Хотя какие лишние?! Жена купила мне костюм, задумала ремонт в квартире (наклеить розовые обои, повесить розовые занавески, в ванной заменить белые плитки на розовые)… Как дворнику мне доставалось осенью, зато получал надбавки за листопад. Зимой было проще — давал на бутылку шоферу снегоуборочной машины, а сам только чистил тротуары; опять же — надбавка за гололед.

Ну, а в ту пору (в конце лета после медового месяца) я успел еще кое-что смастрячить в квартире жены: починил бачок в туалете, застеклил балкон, где жена устроила мини сад — в нем красовалась помидорная рассада и вверхрастущие по ниткам и ниспадающие растения с розовыми цветами. После этих поделок, которые для меня и не работа вовсе, а так — разминка в перерыве между настоящей работой, жена чмокнула меня в щеку.

— Господи, какой у меня трудолюбивый муженек, совсем не дурной! — пропела и, раскинув руки, закружилась, словно девчонка.

Она гордилась всеми моими делами и я постоянно чувствовал ее поддержку, даже на расстоянии; и никогда не видел ее кислой — в самые унылые дни она находила радости, какая бы неприятность не случилась — «могло быть и хуже, — скажет. — Это Бог нас уберег от чего-то более тяжкого. Главное, мы живы и здоровы», — и засмеется, давая понять, что всякие мелкие неприятности — ничто в сравнении с нашим огромным счастьем.

Как-то я по рассеянности потерял набор любимых отверток, расстроился жутко, а жена невозмутимо пожала плечами:

— Не стоит расстраиваться из-за ерунды. Главное, не сколько потерял, а сколько осталось. У тебя остался целый ящик замечательного инструмента. Подумаешь, трагедия — какие-то отвертки! Купи новые.

— Такие черта с два купишь, — буркнул я.

— Ты с любыми справишься, у тебя золотые руки, ты можешь все — за это тебя и люблю. В работе — ты почти святой!

Что после этого скажешь?! Естественно, я молчал, умиляясь собственным талантом и скромностью.

Про интимную сторону нашей жизни в этот период умолчу; приведу только два примера. Случалось, приду с работы раньше жены, посмотрю на ее фотографию на стене, воспламенюсь, и жду не дождусь, когда она объявится — всего прямо трясет. Случалось, она посмотрит по телевизору романтический фильм, заведется, выбежит на лестничную клетку, где я что-нибудь мастрячу, схватит за руку и тащит в постель.

Вскоре Марина пошла в декретный отпуск, но дома ни минуты не сидела без дела — всячески обустраивала наше «гнездо» и вкладывала в эту работу немало старания (у нас всегда все блестело и меня всегда ждал ужин из трех блюд), при этом по-прежнему излучала веселье и подпевала мелодиям по радио. Мои приятели, подруги жены, соседки пытались кое к чему придраться, но их потуги уже выглядели жалкими; вскоре они успокоились и потеряли к нам интерес — спустя два года даже не заметили, что наше счастье умножилось (у нас родились сын и дочь). И здесь неожиданно появился интерес другого рода — со стороны Марины к непосредственной соседке-администраторше. Каждый вечер жена (без смеха) выкладывала новости:

— Ее сумасшедший муженек совсем стал дурным, почти не появляется, ночует у другой… Детей жалко, весь день одни, голодные, чумазые.

Наконец однажды сказала:

— Сегодня ее увезли в больницу.

— Кого? — не понял я.

— Соседушку нашу. Увезли беднягу в психбольницу… Свихнулась…

— Так значит не ее мужья, а она чокнутая, — заключил я.

— Детей жалко, — продолжала жена. — Покормила их, а они: «Тетя Марина, не уходите».

— Ты все слишком близко принимаешь к сердцу, — уклончиво сказал я, а она:

— Давай заберем их к себе, в тесноте да не в обиде, как-нибудь поместимся… пока администраторша в больнице.

Такая затея мне не понравилась и я высказался в том духе, что у детей есть отец и наверняка есть родственники.

— Отец — одно название! — едко усмехнулась жена. — И никаких родственников нет. А ты бессердечный, бесчувственный, дурной! Неужели тебе не жалко детей?! Я уже решила — завтра же забираю их! Это мой прямой долг… Сейчас они спят, — и с ненавидящим взглядом: — Не сможешь с нами жить, уходи! Проклинаю тебя!..

Меня прошиб холодный пот. Это была наша первая ссора — и сразу непомерно обширная. Не скрою, я сильно разнервничался, даже с надрывом выпулил ругательство и хлопнул дверью, и направился в свою хибару. «Пусть сходит с ума по мне, рвет на себе волосы, — сказал сам себе. — Будем жить порознь, а время от времени торжественно встречаться. Ради детей и секса». Потом вспомнил — жена давно комнаты сдала — и, уже остыв и продрогнув (дело было в дождь), повернул назад. После глубоких терзаний, я решил: в конце концов администраторша скоро выйдет из больницы и все наладится. Если уж на то пошло, какое-то время и ораву малолеток потяну, ведь я двужильный и у меня золотые руки, как говорит жена — она-то сдувает с меня пыль, возводит в святые, вот только сегодня что-то разошлась.

На следующий день жена привела детей (мальчишек четырех и пяти лет), перетащила их кровати, одежду. Что показательно — до этого пацаны вели себя как дьяволята; пока мать была на работе, болтались во дворе и вытворяли черт-те что: со взрослыми пререкались, сверстникам корчили рожи, могли из озорства бросить песок в таз с выстиранным бельем, и постоянно жужжали, свистели, улюлюкали; с приходом матери (тем более с появлением пьяного отца) становились испуганными, забитыми. Короче, я думал, эти шкеты будут моей большой головной болью, но в новой обстановке они — не то что стали пай-мальчиками — но изменились к лучшему — это факт. Конечно, случалось, затеют с моими ребятами шумную возню, разбросают по квартире весь арсенал игрушек, а то и начнут баловаться с настольной лампой или выключат радиоприемник на самом интересном месте, но после моих внушений, больше таких номеров не выкидывали; а когда я рассказал им про электричество и радио, зауважали меня не на шутку.

К жене они и раньше тянулись (еще бы! — с ней был вечный карнавал!), а теперь просто ходили за ней по пятам:

— Тетя Марина, а как вы узнаете нас по стуку? (они не дотягивались до звонка и стучали в дверь). Тетя Марина, а давай играть в «казаки-разбойники!»

Жена играла в «разбойников» и «прятки», читала сказки — и все это проделывала с невероятным горением — ей бы стать воспитателем в детском саду, а не бухгалтером — у нее такая же привязанность к детям, как у меня к работе.

Болезнь соседки затянулась; врачи поставили диагноз — шизофрения в тяжелой форме — и объявили, что в ближайшее время о выписке не может быть и речи. Пришли какие-то люди из собеса и предложили забрать детей в детдом, но жена, рассмеявшись, выпалила:

— Им и у нас неплохо, правда, мальчики?

Наши приемыши радостно закивали.

Так я стал главой огромного семейства и в некоторой степени возгордился этим. Первое время мои приятели, подруги жены и соседки недоумевали, таращились на нас, перешептывались, потом вдруг посыпались тайные подношения — у двери мы находили одеяла, разное барахлишко, деньги без обратного адреса — чтоб не возвращали. Ясное дело, жене доставалось — у одного ребенка простуда, у другого ушибы, ссадины, и у каждого свои проблемы — в них надо вникнуть, объяснить что к чему, плюс домашнее хозяйство: стирка, штопка, обеды, ужины, но все это моя неунывающая жена называла «приятными заботами» и, как и раньше, искрилась весельем и пела, а смех ее даже стал более звонким, прямо-таки чарующим.