День гнева - Мэри Стюарт

Он слишком долго был без женщины. По правде сказать, он был слишком занят, чтобы даже думать об этом. До сего момента. Сегодня вечером он выкроит время и задушит эти порожденья жаркого воображения.

И все равно… Он знал, что сегодня его честолюбие стало на иной путь. Были ведь прецеденты, бесспорные, не вызывающие сомнений. У него нет жены. Она бесплодна, но у него есть двое сыновей. Если Константин может помышлять об этом, то может и он. И во имя всех богов под землей и на небесах, Константин ее не получит.

Отчаянно скомкав в кулаке посланье Верховного короля, он прошел в королевские покои, во весь голос подзывая секретарей.

5

Лишь некоторое время спустя Мордред смог увидеться с королевой. После разговора в беседке он с головой погрузился в круговорот дел по снаряжению затребованных Артуром полков и погрузке их на корабли. В похвально короткий срок экспедиционные войска отплыли под командованием Кея, приемного брата короля, со вполне обоснованной надеждой нагнать Артура до решающего столкновения. Гонец, прибывший с обратным кораблем, принес известия в целом радостные: Артур с Бедуиром и Гавейном уже выступили быстрым маршем на восток, и король Хоель, чудесным образом исцелившийся ввиду грядущих сражений, отправился вместе с ними. Короли франков, собрав внушительную рать, если верить депешам, также подтягивают свои полки к Отену, где Артур намеревается стать лагерем.

С тех пор известия доходили нерегулярно и были отрывочны. Ничто в них не предвещало беды, но поскольку эти вести достигали Британии лишь значительное время спустя после событий, едва ли можно было считать их удовлетворительными. Доподлинно было известно, что Кей и его экспедиционный корпус, а также выступившие с ним британские короли нагнали Артура: то же можно было сказать и о франкских ратях. Погода благоприятствовала союзникам во всем, боевой дух был высок, и на пути они не встречали препятствий.

Тем известия и ограничивались. О том, что думала или что переживала королева, Мордред не знал, да и не имел времени об этом беспокоиться. Он взялся за второе из Артуровых поручений: набирал и обучал людей для пополнения регулярной армии, значительно ослабленной отъездом экспедиционных войск. Он разослал послания всем малым королям и вождям севера и запада, и сам не мешкая следовал за своими депешами туда, где требовалась сила личного убеждения. И получил достойный ответ: Мордред во всеуслышанье объявил причины своих требований, и кельтские королевства откликнулись немедленно и с возможной щедростью. Единственным, кто оставил призыв без вниманья, стал герцог Константин. Принц, приглядывая, как и обещал, за герцогством Корнуэльским, не сказал ничего, выслал лазутчиков и удвоил в Каэрлеоне гарнизон. И лишь затем, когда были завершены и скреплены печатями договоренности о наборе и обучении новой армии, Мордред послал гонца к Сердику, королю саксов, дабы уговориться о предложенной Артуром встрече.

Июль уже подходил к концу, когда пришел ответ от Сердика, и тем же самым дождливым днем с поля битвы в Бургундии прибыл курьер и привез с собой единственную краткую депешу, а с ней немногие знаки, которые, когда курьер рассыпал их по столу перед Мордредом, сами рассказали свою страшную повесть.

Как было то в обычае, значительная часть подробностей была передана изустно. И эти заученные слова гонец произносил теперь перед застывшим как изваяние регентом.

— Милорд, битва свершилась, и победа была за нами. Мы римлян и бургундов обратили в бегство и самого императора вынудили бежать с горсткой оставшихся у него войск. Франки благородно и храбро сражались бок о бок с нами, и обе стороны явили чудеса доблести. Но…

Гонец помедлил, облизнул губы. Было очевидно, что сперва он передал добрые вести в надежде смягчить последующие ' слова. Мордред не шелохнулся. Ему казалось, что это мгновение тишины заполнено громким и учащенным биением его сердца, едва слышным свистом, вырывавшимся из сведенного ужасом горла, мучительным усилием воли, каким заставлял он лежать неподвижно руку, покоящуюся подле знаков на столе. А те упали спутанной и сверкающей грудой — свидетельства трагедии о которой ему еще предстояло услышать. Печати, кольца и знаки отличия, медали за участие в военных кампаниях — печальное наследие, что сняли с павших и что предстояло отослать домой вдовам. Был тут значок Кея, золоченая брошь королевского сенешаля. И медаль за Каэрконан, истертая и полированная до блеска — такая могла быть только у Валерия. Нет здесь королевского перстня, огромного рубина с вырезанным в нем драконом, но…

Но курьер, ветеран сотен депеш и сотен равно добрых и печальных докладов, медлил. Затем, встретив взгляд Мордреда, он кашлянул, прочищая горло. Прошло немало времени с тех пор, когда гонцам приходилось, словно в какой-то варварской земле, страшиться жестокой мести или даже смерти от рук господ, которым доставили они дурные вести. И все же, когда курьер решился заговорить, голос его охрип от страха. На сей раз он говорил с прямотой, переходившей в жестокость.

— Милорд, король мертв.

Молчание. Мордред не разжал губ, не доверяя ни голосу своему, ни жестам, ни себе самому. Перед глазами у него все словно качалось, расплывалось по краям, уходя в туман нереальности. Даже мысли его застыли, беспорядочные и невесомые, как капли мороси, гонимые ветром за окном”.

— Это случилось на закате дня. Многие пали. Среди них Кей, Гугейн, Валерий, Мадор и многие другие. Принц Гавейн доблестно сражался; он здрав и благополучен, но принц Бедуир был сражен в левый бок. В лагере опасаются, что он тоже на пороге смерти…

Голос гонца все гудел надтреснуто, перечислял имена раненых и павших, но сомнительно, что Мордред слышал хотя бы слово из его речи. Наконец регент шевельнулся, прерывая печальный перечень. Его ладонь легла на пергамент на столе.

— Это все здесь?

— Только известия, мой господин, подробностей там нет. Депеша послана самим принцем Бедуиром. Пока он еще был в силах говорить, он велел записать его слова. Список павших последует, как только соберут и опознают все тела, но с этой вестью нельзя было мешкать.

— Да. Хорошо, подожди.

С письмом в руке Мордред отошел к окну и, повернувшись спиной к гонцу, развернул пергамент в оконной нише. Ровные четкие буквы как будто плясали на бумаге. Гонимая ветром пелена мороси словно повисла меж ним и письмом. Нетерпеливо смахнув влагу ладонью, он ниже склонился над депешей.

И под конец, после того, как он трижды тщательно перечел посланье, смысл его проник в его мозг и засел там, будто гудя, как гудит засевшая глубоко в ране стрела, распространяя волны не боли, но отупляющего яда.