Нестандартный формат (СИ) - De Ojos Verdes

И это всегда вызывало коробящее изумление, отторжение и брезгливость наряду с презрением.

— Руслан?

Мужчина оборачивается на женский голос, берется за дугу и высвобождает глаза из-под темной защиты, чтобы в следующую секунду ослепнуть от сияющей улыбки Светланы Евгеньевны.

Ну, конечно, кто же еще?

— Здравствуй, Руслан.

— Здравствуйте.

Он слегка качнулся, закрепляя очки на голове. А женщина продолжала широко улыбаться, разглядывая его с прежней скрупулезностью. Даже…интенсивнее, чем раньше. Самка богомола, прошедшая повышение квалификации. Неудивительно, что именно она признала в нем бывшего сотрудника — слишком тщательно успела изучить тогда.

— Как твои дела, Разумовский? — Сорокина очень любезна и не вызывает негатива.

— Потихоньку. Спасибо. А Вы как поживаете?

— Как всегда, дорогой. Цифры не дают скучать, пляшем среди них.

Руслан вдруг вспоминает свою практику, окончившуюся скандалом из-за попавшей к Корнелюку копии его дипломной работы. На кой черт та ему понадобилась — не особо понятно. Но отображенная в практической части правда о неэффективной организации деятельности структуры очень…огорчила руководителя Управления. Прозрачное описание доисторического документооборота, основанного на убийственном количестве макулатуры, отсутствие энтузиазма и проблесков в процессе модернизации данного аспекта вызвали ярость в Степане Александровиче. Отец потом долго отчитывал его в своей манере, словно нашкодившего мальчишку, и негодовал по поводу такой инициативы. Наверное, эта ситуация мусолилась около месяца, вызывая понимающие смешки. В том числе, и Сорокиной.

Неплохая тетка, но о чем им сейчас говорить?

Кажется, и она это осознает, потому что доброжелательно произносит:

— Надеюсь, у тебя всё…наладится. Здесь точно не твое место.

— И у Вас. Вы очень красивая женщина.

Подмигнув ему в ответ на комплемент, Светлана Евгеньевна развернулась и зашагала прочь, вовсю используя амплитуду покачивания своей роскошной филейной части. Не засмотреться было невозможно. Даже не имея никаких задних мыслей.

И когда рядом раздался насмешливый голос, Руслан даже вздрогнул:

— Да, зрелищно.

Обернулся и уставился на отца, губы которого были изогнуты в ухмылке.

— Давно ты меня ждешь? Почему не предупредил?

— Я не собирался приходить.

Пауза. И в ней нет неловкости. Только кривое отражение действительности, где в молчании и так хватает тайных истин.

— Пойдем, тогда? В конце улицы есть кофейня. Серьезные разговоры надо вести под отменный черный кофе.

Руслан ничего не ответил. Водрузил очки на переносицу и шагнул к мужчине, отмечая педантичность в образе — белую летнюю рубашку, галстук, отглаженные до острых стрелок брюки, часы на запястье и бессменный атрибут — нагрудный значок депутата.

Внезапно в этот момент перед ними очутился Корнелюк, разговаривающий по мобильному. Увидев бывшего подопечного, нервно дернулся и остановился на мгновение, забегав по нему глазами. Равнодушными, стеклянными. Затем перевел взгляд на Разумовского-старшего и кивнул, ретировавшись.

— Он недавно выдал дочь замуж. Очень выгодно.

Аристарх Станиславович двинулся по дорожке, держа свой новомодный темный дипломат.

— Колокольчики им в помощь, — пожал плечами Руслан, лениво переставляя ноги и засунув ладони в передние карманы джинсов.

Меньше всего хотелось сейчас думать об этом карикатурном человечке, выпившем немало его крови в своё время.

Заведение действительно оказалось милой кофейней, в которой изумительно пахло. И почему он не знал о её существовании, когда работал здесь?

— Чего ты хочешь? — начал без предисловий Руслан, когда они сделали заказ, усевшись за столик. — Почему изменил свое отношение к Еве и начал общаться с внучкой, существование которой благополучно игнорировал целый год?

Карие глаза отца смотрели на него прямо, без каких-либо увиливаний. В уголках скопилось чуть больше морщин, чем ему помнилось до попадания в колонию. В целом, мужчина напротив был привлекателен и свеж для своего возраста, довольно подтянут и бодр. Вполне осилил бы второй счастливый брак, но почему-то не вспоминалось ни одного романа, о котором было бы известно. Нет, женщины у него наверняка были. Только очень конспиративно, видимо.

— А ты мне поверишь? — серьезный, даже слегка напряженный тон.

— А ты попробуй.

— Хочу вернуть своего сына.

— Он разве потерялся?

— Думаю, да. Больше десяти лет назад.

— Какое-то пафосное русло разговора, не находишь? — пришлось прерваться, пока официантка расставляла чашки. — И стараясь меня «вернуть», ты вспомнил о Богдане? Спонсировал часть затеи Евы, привлек к этому пару-тройку друзей и приятелей? Грехи замаливаешь?

— Замаливаю. Но…Богдана…не один из способов примирения. Ты прав, я год не решался на этот шаг. Сначала был слишком зол, потом — не позволяла вина перед Евой. Не знал, как она отнесется к моему желанию общаться с внучкой, которую я изначально и признавать не собирался…

— Так что изменилось? Угрозы лишить меня всего — куда они делись?

Руслан удивлялся своему спокойствию. Раньше уже на втором предложении его одолело бы раздражение, и диалог бы не состоялся. А сейчас почему-то хотелось дослушать. Познакомиться с изнаночной правдой собеседника. В конце концов, было время, когда он считал того хорошим отцом.

— Брось, — Аристарх Станиславович вскинул руку и ослабил узел галстука, и только это непроизвольное резкое движение говорило о том, что ему сейчас несладко, — ты действительно считаешь меня таким…ничтожным?

Ответом ему служило красноречивое молчание.

— Господи, — сокрушенный вздох и снова прямой зрительный контакт. — Руслан, я всю жизнь потакал всем твоим капризам… Я ни в чем тебе не отказывал…

— И записывал это в долг, который я должен был отдать, пойдя по твоим стопам. Как мечтают все «настоящие мужчины» — наследник по крови, по делу, образу жизни. Скучный и банальный сценарий твоего круга.

— Что в этом плохого? Твоя мама тоже этого хотела…

Руслан коротко рассмеялся, неверяще покачав головой. Сделал глоток ароматного напитка в попытке как-то смыть взорвавшую все рецепторы горечь. И только после этого произнес, чеканя:

— Мама…видела, как ты переживаешь из-за бунта Ромы, и взяла с меня обещание не поступать так же. А хотя бы попытаться. Быть…как ты.

— Но это, конечно же, невозможно.

— Невозможно, — развел руками, подтверждая сказанное, — особенно теперь. И всегда было невозможным. Как пустить циркача в операционную. Но разве ты интересовался моим мнением? Считался со мной? Воспринимал достойным выразить своё видение?

— Мне казалось, ты и сам не понимаешь, чего хочешь. Молод, импульсивен…

— Глуп? — подсказал охотно.

Отец зыркнул на него укоризненно, тоже отпил из своей чашки и уставился в окно. Лишь спустя минуту пространство наполнилось размеренной речью:

— После её смерти ты стал неконтролируемым. Это пугало. Приводы в полицию, которые становилось все труднее и труднее замять, постоянное пребывание в злачных местах города, алкоголь, какие-то подозрительно нечистоплотные девки рядом, сомнительные компании… А что мне оставалось делать? Я давил, требовал протрезветь. Но ведь никогда не лишал тебя финансов.

— Да, держал на коротком поводке. Со стороны все выглядело вполне ожидаемо: золотой мальчик прожигает жизнь на семейные деньги. Это еще прощалось. А если бы я подался в нарики…

— Руслан!

— Что? Что — Руслан?

Они схлестнулись напряженными взглядами, и его прорвало:

— Ты, бл*дь, хоть раз держал маму за плечи, когда её выворачивало наизнанку после химии? Ужался количеству крови…выходящему вместе с содержимым желудка? Видел, как прозрачное тело ломает от боли? Как стойко она пытается казаться сильной? Улыбаться сквозь муки, чтобы ты не умирал при ней от этого зрелища?! Где ты был?! На своей *баной работе, в кругу таких же трусливых туш?! На всяких приемах со своей матерью, вместе с которой довел жену до гроба?! Не смог защитить! Уберечь! Что ты сделал? Бросил! Поместил её в дорогую клинику и откупился любимыми бумажками? — Руслан окатил мужчину презрением. — А я мечтал забыть каждую последнюю секунду её жизни! Я травил себя всякой гадостью, перепробовал всё! Слышишь?! Всё! Только…ничего не помогало! И лишь по этой причине я не сдох где-нибудь за углом от передозировки или ломки, понял?! А вовсе не потому, что ты «давил»…