Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы - Борис Долинго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Усмехаюсь:
— Ну, ты как диверсант что скажешь: можно свалить отсюда? Чисто теоретически?
— Нет, — не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прет. Все же мудро мы решили без «азарта» резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
— Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами:
— На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь:
— Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
— Однажды я мог. Не здесь — на пересылке.
Пауза.
— Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился:
— Когда уже готово все было… в общем, сон мне приснился… особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я — и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
— Мутотень какая-то.
— Ну, это я, значит, неправильно объясняю. — Поворачивается к иллюминатору. — Но тогда очень живо мне это в душу запало.
— И ты остался?! — Тут уж и я бросаю карты. — Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
— А что свобода? Со Христом, — говорит, — я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
— Ну-ну! — усмехаюсь я, а про себя завидую.
Все-таки что-то настоящее здесь чувствуется…
Страсть как завидую! И не сплю следующей ночью, и гляжу, проницая темноту, на черный силуэт этого чудика. А он тоже не спит. Повернулся ко мне спиной и бормочет что-то себе под нос. И правой рукой все обмахивается, словно комаров отгоняет.
Эх, сюда бы хоть одного комарика! Хоть какая живность… Пусть бы гудел себе всю ночь… Пусть бы кусал… Эх!
— Локи! Локи! Локи!
Кис, Содом и Гришка водят хоровод вокруг меня. Они срывают с себя ошметки плоти, раскрывая извивающиеся стальные скелеты. Глаза-диоды пылают красным светом. Они зовут, выкрикивая мое имя. Если отзовусь — превращусь в андроида. Мои руки сжимают рот. Только бы ничего не сказать. Только бы…
Челюсти против воли раскрываются.
Крик!
Просыпаюсь в поту.
Сегодня у нас событие — к Гришке пришел священник. Оказывается, можно вызвать себе попа, иногда они облетают астероидные тюрьмы.
Интересный такой. Борода у него. Рыжая. Крест на груди. Одежда черная до пола, вроде халата. Долго они с Гришей шепчутся, я не подслушиваю, смотрю на звезды в иллюминаторе. Гриша тоже звезды любит. Говорит, мол, это — икона величия Божия.
Священник встает, Гришка кланяется и складывает ладони лодочкой. Сам так и светится. Конечно, ведь это настоящее. Эх, вот бы и мне… Постой-ка… А почему нет? Я вскакиваю:
— Отец!
— Да?
И тут в голове стреляет: «Вот же „кукушка” — поп! Точно! Кому еще арестанты все выложат?» Застываю на полушаге.
— Я… ну… можно вас потом… как-нибудь вызвать?
Рыжий бородач пожимает плечами:
— Направьте запрос на имя начальника. Во время следующего облета вас посетят — я или кто-то другой.
— Спасибо.
— Не за что.
Дверь отходит в сторону, выпуская священника в коридор. На душе коричневой накипью оседает досада. Откуда она взялась?
— Ну что ты лыбишься? Чего тебе твой поп наговорил?
— Он знает.
— Что знает?
— Что я не убивал.
У меня челюсть так и отпала. А этот сидит «по-турецки» и сияет как солнышко.
— Оговорили меня, Локи. Вот и сел я. А к нему на исповедь настоящий убийца приходил.
— И что теперь?
— Ничего. Так и буду сидеть.
— То есть как? А поп разве не донес?
— Да ты что? Тайна исповеди! Ему нельзя. Но меня и то греет, что хоть кто-то знает, что я не убивал. И матери он моей написал анонимно. Здорово-то как! Слава Те Господи!
— Эй, а как же сон тот? Это что, все гон был?
— Да нет, Локи. Есть мне за что сидеть. Другие грехи.
— Какие еще?
— Ну… — запнулся. Глаза опустил, улыбка слезла. — Как-то залетела от меня… подруга одна. А я ей — твои проблемы, пошла вон. Испугался, в общем. Думал, что жизнь осложнять? Может, это и не мой ребенок. А она вот… с моста и — все. Нашли через несколько дней… — Опять в стену смотрит. — Мне во сне том… она-то и показывала лист… с моей жизнью.
Тишина. Звездные россыпи за иллюминатором. Гришка на прогулке. Неспокойно. Что-то зреет внутри, как нарыв. Вот-вот прорвется той тайной, что не дает мне покоя уже два года.
И вдруг — словно вспышка в мозгу.
Разве Киса не стали чаще бить током, едва он мне свою методу рассказал? Разве не повысят срок Содому за то, что я спровоцировал его нападение? Разве не разговорил я только что Гришку на новую статью?
Я чувствую, как пальцы немеют. В висках стучит молот.
Не может быть! Нет!
Но разве не станет «кукушка» достовернее, если будет считать себя настоящим человеком?
Голова кругом. А может, все-таки совпадение? Может, вообще никаких «кукушек» нет, а Кис все выдумал?
Зубы впиваются в указательный палец. Боль! Сильнее! До каркаса! Нет!!!
Красные вмятины на месте укуса. Нет, не может быть так просто. Они должны были это предусмотреть. Все физические ощущения.
Как же быть?
Постой-ка! А что там Гришка про молитву бормотал? Если как следует, то почуешь отклик.
Только живой человек почувствует Бога. Железяка-то — нет.
Я сползаю с койки на пол. Меня трясет. Падаю на колени. Взгляд мечется по стене. Вот он — крестик! По лбу стекает холодная капля. Уж я буду как следует! Если я настоящий… Как же начать? Как это делается? Если я настоящий…
Вдох — глубокий, судорожный.
— Господи! Если я есть, ответь мне…
Москва, Россия
Юрий Бархатов
Божественное вмешательство
Как и положено всякому порядочному ангелу, он был бесплотен, а значит — невидим и неслышим. Самому ангелу такое состояние не очень нравилось. Как было бы замечательно, обратившись мускулистым гигантом в белых одеждах и при паре шикарных крыльев, вытащить огненный меч и погоняться за здешними обитателями — в лучшем случае еретиками. А то и вообще — язычниками и атеистами. Пустые мечты… Если и удавался случай явиться на Землю во плоти, то плоть эта была обычная человеческая, ничем не примечательная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});